Георгий печально смотрел на своего мальчика. Закрытые веки со шрамом, поперёк них и всего лица. Обрубки рук и ног, покрытые мягкой тканью. Тяжело даже представить, как Лука смог пережить такое. Георгий иногда думал, как бы он мог справиться, окажись в таком положении. Это было невыносимо.
- Ты хочешь продолжить? – мягко спросил священник.
- Хотя бы попробовать, - чуть повёл плечом малыш, - У нас ведь… не так много вариантов. Всё, что есть сейчас – деревянные протезы, которые лишь немного помогают мне двигаться. Я… не могу делать и половины того, что мог раньше… я бы хотел помочь тебе. К тому же… ты ведь им заплатил уже? А пока ты найдёшь ещё кого-то, пока заработаешь деньги… пройдёт много времени. Их способы… своеобразны, но по-своему действенны. Может… может благодаря этим протезам я смогу снова…
- Хорошо, - мужчина тяжело вздохнул, прикрыв глаза, - Я понимаю. С тобой поступили так нечестно. Иногда я думаю, что если бы не я, то всё могло сложиться иначе. Яромир из мести так… такое…
- Неправда, - возразил Лука, чуть нахмурившись, - Яромир и так мог найти меня. Я не первый и далеко не последний. Там десятки полукровок, которых он истязает до смерти. Мне повезло выжить, но только благодаря тебе я всё ещё жив. Твоя помощь и твоя поддержка… без них я бы не выжил.
Георгий слабо улыбнулся, чуть пригнулся, чтобы поцеловать полукровку в щёку, после чего снова прижал его к сердцу. Было невозможно выпустить из своих объятий. Он так соскучился за последнее время, что проводил в постоянной работе и поиске новых возможностей. Это время, которое они могли провести вместе.
- Я готовлю план. Мои новые… друзья многое выяснили для меня. Когда ты встанешь на ноги… мы заставим их пройти через Ад. Яромир… я много чего придумал для него. Я знаю всё его приёмы, а что важнее, знаю его слабости и страхи. А Люто… если ты захочешь… его оставлю на тебя. Думаю, ты захочешь вернуть ему «долг», - священник с нежностью осторожно расплетал длинные светлые волосы, - Моя религия учит прощать и отпускать обиды. Но именно эта религия сотворила с тобой такое. Я не хочу… совсем не хочу отпускать эту злость. Может, она и губительна… но я хочу своими руками отправить его на тот свет. И хочу, чтобы он уже жаждал смерти. Чтобы страдал до самого последнего своего вдоха. Я столько всего вычитал из книг, что Йохан посоветовал. Как… как не дать человеку умереть. Мне немного страшно осознавать, что со мной происходит… я никогда так не думал. Никогда такого не ощущал… что если когда-то я сам стану таким же монстром, как Яромир? То есть… не совсем таким. Я бы никогда не смог навредить тебе. Но всем остальным… я и так уже врежу. Я… - тяжёлый вздох, Георгий прикусил губу, чтобы не сболтнуть лишнего и постарался обратно запихнуть нахлынувшие чувства.

Георгий приобнимал ребёнка здоровой рукой. Кое-как перебрасывая центр тяжести, он отцепил ремни и железная рука, которой уже не было никакого доверия, обвалилась на пол. Другая рука могла шевелиться, но каждое движение вызывало боль. Обняв малыша удобнее и прижав к себе, священник поднялся на ноги.
- У Вас вывих. Я отведу Вас к лекарю. Вам не стоит уходить в таком состоянии, - Георгий тяжело выдохнул, но полуобернулся, готовый следовать за переводчиком, - Давайте я помогу Вам, - мужчина протянул руки, в явном намерении перенять ношу, но мужчина чуть дёрнул плечом.
- Я его и одной рукой прекрасно держу, - оборвал помощника он и мотнул головой, чтобы тот уже показал дорогу.
Георгий не отпускал своего мальчика и в лазарете. Он сел на кушетку, повернулся больным плечом к врачу, но здоровой продолжал прижимать к себе притихшего демона. Лекарь и его помощники поглядывали на странное существо, пока помощник не подал им какой-то сигнал. После него их взгляды не поднимались даже на Георгия.
Всё прошло быстро. Рывок и сустав встал на место. Готовый к этим неописуемым ощущениям, мужчина лишь тяжело вздохнул, чуть сильнее вдавив пальцы в талию Луки. Но боль быстро спала. Руку забинтовали, плотно зафиксировав, чтобы сустав при неверном движении не вышел из своего положения.
- Бинты можно будет снять через пару дней, - оповестил помощник, - Как раз Вам обоим нужно будет время прийти в себя и всё осмыслить. А Господин Судзуки за это время подготовит хотя бы один протез для тестов. Прошу, не выходите никуда без меня. Здесь есть… довольно опасные районы. Если Вы хотите куда-то сходить – зовите меня. Я свободен для Вас и днём, и ночью.
Откланявшись, помощник оставил их наедине. Георгий вновь рухнул на диван, по его тяжёлому дыханию было понятно, насколько он зол от сложившейся ситуации.
- Чёртовы японцы. Никому здесь верить нельзя. Прости меня, Лука. Что с Йоханом, что здесь… постоянно тебе достаётся, а помощи никакой. Завтра же мы поедем домой. Я поищу кого-то, кто будет играть по правилам и не заставит тебя страдать. Мне казалось, я им ясно дал понять свои требования. Мне говорили, что Судзуки специфичный, но из всех его описывали как самого благочестивого. Говорили, что он всегда работает по сделке, никогда не идёт против контрактов, даже если кто-то предлагает больше денег. Но этот… человеческий мир прогнил до сердцевины. Как я мог думать, что… здесь есть что-то… - цокнув, мужчина тяжело вздохнул и вновь уткнулся в светлую макушку.
Такой маленький и беззащитный. Ни в чём неповинное создание, которое страдает из-за человеческих пороков. И он всё ещё переполнен любовью. Даже избитый и изломанный он продолжает ластиться и прижиматься к человеку. Казалось, он должен возненавидеть любые прикосновения к себе. Сердце болит от того, что не получилось уберечь его от страданий. От таких страданий. Хуже Ада и не придумать. Георгий бы отдал себя по кусочку, если бы это помогло вернуть Луке его прежнюю жизнь.

- Ты используешь своё тело, когда господин Судзуки просил использовать свои силы, - вторил японцу его помощник.
- У меня не выходит, - повторил Лука, стараясь держать голос ровным.
- Sorenara watashi ga tetsudawanakereba narimasen. Sukunakutomo 1-tsu no gia o idō dekiru baai ni nomi, denryū ga tomarimasu. Akuma wa denki ga kiraidesu yo ne? – после произнесённой речи возникло молчание.
- Что он сказал? – первым его нарушил Георгий, почувствовал неладное.
Переводчик сохранял спокойствие, как вдруг ухватил священника за руки и заранее отстранил подальше от стола. В этот же момент мастер нажал в какое-то место в протезе и послышался звук механизма. Что-то щёлкнуло, а потом…
Потом Лука вскрикнул. Короткий разряд тока ударил в его конечность. Он был слабым, но ощутимым и болезненным, для полукровки. После пары секунд затишья новый разряд. Разряды не длились даже секунды, но ощущения дарили неопесуемые.
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?! – закричал Георгий, начиная сопротивляться. Но помощник оказался необычайно сильным. Он ловко скрутил руки мужчины так, что тому даже дёргаться было больно, - Мы так не договаривались. Отпустите меня! Что вы делаете?
- Лука должен применить свои силы. Ток будет идти до тех пор, пока хотя бы одну шестерёнку он не сможет пошевелить. Это не убьёт ему, всего лишь незначительный след, который пройдёт за пару дней.
- Я платил Вам не за это! Отпустите меня! ОТПУСТИТЕ ЛУКУ!
Георгий не был элитным бойцом. В принципе каким-либо боям он учился только последнее время и совсем немного. Но то отчаяние, которое он чувствовал, наблюдая как Лука дёргается и вскрикивает, заставило его бороться даже не обращая на собственную боль.
- Не сопротивляйтесь, иначе я могу нечаянно Вам вывихнуть руку, - предупредил переводчик, но Георгий уже не слышал.
В итоге произошло то, о чём предупреждали. Короткий мужской вскрик после неприятного глухого щелчка. Помощник вынужден был отпустить руки, чтобы не сделать ещё хуже. А в полученной свободе Георгий ринулся к столу. Но тут ему путь преградил японец.
- Anata wa watashi ni tasuke o motomemashita. Soshite watashi wa sore o teikyō shimasu. Naze aratana kikai ni teikō suru no ka. Anata-tachi wa futari tomo, Ruka ga karada no saibō ni tojikome rarete iru to iu koto o rikai shite imasen. Kare wa nani ka atarashī koto o manabu tame ni sore o sutenakereba narimasen, - японец ощутимо сжимал плечи, казалось, особенно сильно вывихнутое, от чего в глазах немного поплыло.
- Я всё равно… не понимаю ни слова…
- Господин Судзуки говорит, что Лука должен перестать цепляться за способности своего тела. Оно стало для него клеткой. И выбраться из неё он может, только отринув физические возможности, обратившись в сторону своих демонических сил. Мастер опечален, что Вы сопротивляетесь помощи, о которой просили.
- Не такой помощи… я просил…

Георгий поднял малыша на руки, поблагодарил Судзуки и пошёл за помощником. Он прижимал ребёнка к груди, как самое редкое сокровище, которое когда-либо существовало в мире. По сути, для него это было правдой. Он не представлял своей жизни без Луки, и сердце содрогалось каждый раз, когда приходилось оставлять его одного. Особенно, если в деле был замешан и кто-то ещё.
На входе помощник объяснил, что они ходят по дому без обуви. Если Георгию станет прохладно, он может включить отопление полов. Оставшись наедине, мужчина прошёл к дивану и ухнулся на него, продолжая прижимать к сердцу полукровку.
- С тобой точно не делали ничего такого? – уточнил Георгий.
- Точно, - улыбнулся демон трогательному беспокойству священника, - Что тебе так долго показывали?
- Какое-то крошечное существо. Вместо ног у него механические щупальца. Это пока единственный удавшийся эксперимент, но, по сравнению с делом Йохана – у них хоть один есть.
- Эти протезы… реагируют на чары? – с сомнением переспросил демон, - Они же знают, что я только недавно научился их использовать?
- Это их теория, потому что больше никто не смог пользоваться изобретениями Судзуки. Но, надеюсь, они правы. По крайней мере, это надежда на движения до тех пор, пока Йохан не поймёт, как приживить конечности, - мужчина вздохнул, уткнувшись в светлую макушку, - Если поймёт.
- Уверен, что всё будет хорошо, - подал голос Лука, - Ведь я уже чувствовал руку и смог ею шевелить.
- Мне так жаль, - прошептал священник, - Я не уберёг тебя…
- Папа… ты ведь и так делаешь для меня очень много. У Яромира много людей и… не только. Если бы ты даже был там то… скорее всего, он бы и от тебя ничего не оставил. А так… мы оба живы. И я верю, что ты найдёшь способ, как исправить это.
- Я надеюсь, - Георгий печально улыбнулся и склонился к его губам с нежным поцелуем, - Ты ведь знаешь, что я люблю тебя?
- Такое сложно забыть, - хохотнул мальчишка после поцелуя.
- Спасибо, что держишься. Порой я думал, что скоро ты попросишь меня… избавить тебя от страданий. И я не представляю, как бы смог жить дальше после этого. Я стараюсь как можно быстрее помочь тебе, но такое… так трудно. Очень много всего нужно сделать.
- Я знаю. Не волнуйся, папа. Я никогда о таком тебя не попрошу.
***
Теперь Георгия не прогоняли. А учитывая его трепетное отношение к питомцу, Судзуки уже попросил оголить культю правой руки. Даже несмотря на мелкие погрешности, протез выглядел чарующе. Множество металлических деталей, шестерёнок, кое-где были даже странные трубочки неясного назначения. У протеза имелось несколько ремней, которые крепились за противоположное плечо. Но само железо налегало на кожу, отчего Лука даже чуть вздрогнул.
- А разве не нужно никакой подкладки, чтобы не натереть? – уточнил Георги, на что услышал сначала японский ответ.
- Это «черновой» вариант. К тому же, господин Судзуки думает, что Луке будет легче «ощущать» руку, если он будет чувствовать металл, который составляет 98 процентов самой конструкции.
После того, как искусственная рука была прикреплена, Судзуки сначала оглядел свои труды, потом отступил и сказал что-то на своём.
- Лука, господин Судзуки просит тебя применить свои силы. Попробуй активировать механизмы.
Демон честно пытался, но после пары минут тишины, он тяжело вздохнул.
- Я не могу, - виновато выдохнул он, - Не выходит.
- Глубоко вдохни, - Судзуки говорил медленно, чтобы его помощник переводил постепенно, - Медленно выдохни. Снова вдохни. Прислушайся к своему пульсу. К тому, как расправляются твои лёгкие. Ты знаешь, как мы дышим?
- … в смысле…? Лёгкими..?
- Нет, я про сам процесс. Ты знаешь, почему при вдохе твоя грудная клетка расправляется, а при выдохе опадает? – не дождавшись ответа, помощник продолжил вслед за Судзуки, - На самом деле, это грудная клетка двигается, а лёгкие наполняются воздухом вслед за этим расширением. Прочувствуй каждую мышцу ребёр, как они расправляются, помогая лёгким наполняться. Прислушайся к своему пищеварению. Как пища сначала распадается в желудке. Как кишечник сокращается, проталкивая её дальше. Он не прямой. У него много изгибов. Попытайся прочувствовать каждый изгиб кишечника. Почувствуй, как пульс наполняет твои артерии. Как кровь течёт по твоему телу. Почувствуй, где обрываются твои конечности. Ты слеп, но слепота усилила другие твои способности верно? Поэтому ты как никто другой можешь чувствовать. Почувствуй воздух комнаты. Как на тебе лежит одежда. Как на тебе оседает пыль. Как до тебя долетает наше дыхание. Почувствуй металл, который прижат к твоей коже. Постарайся ощутить его как собственное тело. Как пласты металла наслаиваются один на другой, соединяются между собой. Сколько в нём шестерёнок?

Сколько бы они не старались и как бы не верили в то, что Лука снова сможет ходить, конечности никак не хотели приживаться. И причина была неясна. Нервная ткань срасталась, тело двигало своей новой частью, но гной и боли вынуждали снова и снова отрезать. И каждый раз после операции Лука был ещё более молчалив, чем до этого. Казалось, каждый раз он переживает тот самый кошмар, который привёл его к такому состоянию. Георгий не мог больше мучить своего мальчика. Только не так.
- Их глаубэ, я нашель причину того, что ханд не прижиться. Их браухе новая блут для статистики. С этой новой машин я смочь рассчитать вероятность успеха с новым донор!
- Доктор, - остановил восхищение врача мрачный Георгий, - Я больше не могу полагаться на вероятности и Ваши заверения.
- Но ведь прошлый ханд показал хороший результат! - возразил Йохан, - Осталось лишь понять, почему ангевебе отмирать. Ещё пару попыток...
- Не на Луке. Поймите меня правильно, я не отказываюсь от Вашей помощи. Но теперь эксперименты будете проводить на другом подопытном. Я нашёл ещё одного выжившего полукровку после казни Яромира. Так же, я оборудовал Вам отдельную палату, где вы сможете держать доноров и подопытного так... чтобы они не мешали нам. Я не отказываюсь от финансирования Ваших трудов, однако только в том случае, если буду видеть прогресс. Понимаете? С ними делайте то, что посчитаете нужным. Я буду ждать успеха Ваших экспериментов.
Доктор поправил очки, посмотрев на священника, что смотрел пустым взглядом на множество склянок на столе. Было видно, что сейчас лучше с ним не пререкаться. К тому же, Георгий мог просто выгнать его. Или того хуже. А он предоставил свободу действий.
- Данке Шон, - наконец подал голос врач.
***
- Когда следующая операция..? - подал слабый голос мальчишка, только недавно проснувшийся после препарата.
- Лука... - тяжело вздохнул Георгий, посмотрев на перебинтованную культю, - Больше операций не будет. Я понадеялся, как и доктор, что твоё тело может сотворить чудо само по себе. Но нам нужно больше знаний, чтобы справиться с такой проблемой. Я... нашёл ещё одного бедолагу после Яромира. Теперь Йохан будет оперировать его. Когда у него получиться успешно пришить руки и ноги - то он снова попробует на тебе. А пока я нашёл другую возможность. Но нам надо будет поехать кое-куда.
- Нам? - удивился полукровка, который уже привык оставаться здесь, когда мужчина уезжал.
- Да. В Японии я нашёл одного мастера. Точнее, он меня нашёл. Мы не виделись ещё, но я в письмах описал проблему и он сказал, что может помочь. Но сперва он хочет увидеть тебя. Дорога будет долгой.
- Ничего себе... мы поедем в Японию, - выдохнул полукровка и чуть склонил голову, касаясь щекой руки Георгия, - Я только "за".
***
Путь действительно был долгим. Часто приходилось останавливать и сменять лошадей, да и просто ночевать, не говоря уже о пути в корабле. Георгий беспокоился, что мальчика может начать укачивать, но всё было относительно хорошо. А когда они приехали, их с радушием приняли в особняке.
- Добро пожаловать, господин, - поприветствовал его улыбчивый японец.
- Вы неплохо говорите на нашем, - отозвался Георгий. Чтобы Лука вызывал меньше взглядов, пришлось нарядить его в платье и усадить в инвалидную коляску.
- Я переводчик господина Судзуки. По долгу службы я в совершенстве знаю более десяти языков. Прошу, следуйте за мной.
Помощник мастера попутно рассказывал о самых важных традициях страны, в которую они прибыли. Но он уверил, что будет сопровождать их по городу, чтобы у них не возникло никаких проблем. Наконец, они пришли на встречу к самому мастеру. Он сидел на подушечке у стола и уже разливал себе свежезаваренный чай. Традиционный японец, в кимоно, со множеством морщин на уставшем от жизни лице, мудрый и пронзительный взгляд. Он заговорил на своём родном языке, а стоило сделать паузу, как помощник перевёл речь на язык гостя. Сперва были условности для знакомства. Японец даже не смотрел в сторону Луки, которого Георгий бережно держал на руках, оставив коляску на входе. Было видно, что хозяин дома изучал своего гостя. И лишь после церемонии, на которой помощник говорил, что должен делать священник, они перешли в рабочий кабинет.
- Соно шонен о тэбуру но уе ни окимасу. Кенса суру хитсуо га аримасую, - произнёс мастер, указывая на железный стол, больше походящий на столярный. К тому же, не очень воодушевляли инструменты, которые висели на стене. Пилы, молотки, щипцы.
- Положите мальчика на стол. Господину Судзуки нужно его осмотреть, - перевёл помощник.
- Я могу его лично раздеть, если Вам нужно. Я бы не хотел, чтобы его касались так сразу, - возразил Георгий, на что переводчик мягко улыбнулся.
- Господин, не волнуйтесь. Мы уважаем личное пространство других людей. И не только людей. И никогда не вредим чужому имуществу. Но для того, чтобы господин Судзуки мог помочь Вашему питомцу, он должен его осмотреть.
- Лука не питомец.
- Я понимаю, как это звучит для Вас. Однако мы с большим почтением относимся к питомцам. И ведь Лука не занимает статус Вашего супруга, так ведь? Так же, он не является Вашим ребёнком. Он намного дороже. Мы считаем, что у питомца и хозяина куда более близкие и интимные связи, чем с даже с семьёй. Вы так не считаете?
- Папа, всё в порядке, - прошептал полукровка, прекрасно чувствуя, в каком напряжении находится священник.
Георгий обреченно выдохнул, положил его на стол и сделал шаг назад. Японец не снимал платья, однако он коснулся пальцами каждой культи.
- Аната но петтони ва чикара га аримасу ка?
- Лука обладает какими-то силами? - перевёл помощник.
- Да. Я писал в письме. Он способен... забираться в голове, если так можно выразиться. Он научился использовать мои органы чувств, к примеру. Или видеть мои воспоминания.
- Мы искали подобные способности. Понимаете ли, господин Судзуки мастер кукол. Но он всегда мечтал оживить свои создания. Не беспокойтесь, не с Вашей помощью. Тем не менее, Ваша ситуация поможет нам разобраться в некоторых особенностях, связанных с демонами. У мастера Судзуки множество кукольных рук и ног, которые люди не способны использовать должным образом.
- Немного не понимаю, причем тут способности Луки.
- Вы пытались использовать его тело, чтобы вернуть утраченное. А мы полагаем, что у Луки есть великий дар, который поможет ему стать куда лучше, чем прежде. Именно благодаря своим возможностям он может научиться пользоваться нашими протезами.
- Кукольные руки? - с сомнением переспросил Георгий.
- Пройдёмте, я покажу Вам.
- Без Луки я никуда не пойду.
- Господин... насколько я помню, Лука демон и способен обращаться, верно? Я думаю, стоит поверить в него чуточку больше. Если господин Судзуки сделает что-то неправомерное, Лука способен постоять за себя даже в таком состоянии. К тому же, не переживайте. Мы чтим наших клиентов. Для нас работа - превыше всего. Мы никогда не будем рисковать своим именем ради секундного результата. Ведь, в конце концов, работа есть только тогда, когда есть клиенты. Господин Судзуки проверит рефлексы Луки и оставит его в покое. А я пока покажу Вам работу мастера.
Пришлось и сейчас смириться. Священник попал в комнату со множеством статуэток. Так показалось на первый взгляд. Множество кукол из самого разного материала. Помощник взял одну, завёл механизм и она начала двигаться. Удивительно, но без дополнительных крепежей она прекрасно стояла на ногах, двигала руками, точно миниатюрный человек. А потом помощник показал и протезы. Своего рода, увеличенные версии кукольных рук, в которых всё двигалось идентично человеческим.
- Это прототипы. Господин Судзуки может разработать протез из абсолютно любого материала. И если Лука научиться ими пользоваться, мы можем усовершенствовать модели, вписать туда абсолютно любые преимущество, если Вы понимаете о чём. Дело осталось только за Лукой.
- Почему Вы думаете, что это сработает?
- Потому что это уже работает, - мужчина улыбнулся и подвёл Георгия к аквариуму, в котором плавало существо не больше человеческой головы. Половина тела была как у человека, разве что более синюшного цвета. А снизу было восемь механических хвостов, пародирующих щупальца, - Этого беднягу почти располовинило. Вы когда-нибудь видели таких крохотных существ? К сожалению, хоть он и похож на гуманоида, но общается совсем не как человек. Мы не знаем, что помогло ему использовать протезы. Мы даже не нашли идентичной особи. Но методом проб и ошибок поняли, что это не связано с телом. Поэтому мы хотим попробовать на Луке. Вы ничего не теряете. Это совершенно не болезненно для самого Луки, в отличии от операций. Но в случае положительных результатов Лука снова встанет на ноги, а мы сможем понять, что нужно для оживления кукол. Все в плюсе, я полагаю.
- Но если дело в способностях Луки, как это поможет Вам?
- Это уже наши проблемы. Не беспокойтесь об этом. Что касается него, мы только выполним нашу работу.

Кресло-каталка была похожа на достаточно дорогое кресло с двумя большими и двумя маленькими колёсами. Мягкие подлокотники, спинка и подушка обеспечивали Луке комфортное место. Небольшие ремни фиксировали его, чтобы он от неправильного движения не выпал, но в целом они не мешали небольшим движениям. Сзади были ручки, за которые Георгий вёз эту кресло каталку. Так же внутри было пространство, куда было удобно складывать вещи, чтобы руки были абсолютно свободны.
- Я тут узнавал, есть ли какие-то ещё варианты для парализованных людей. Хотел, как раз, осведомиться у тебя. Понятное дело, протезы тебе и так уже изготавливают. Хотя я до сих пор ищу разных мастеров, которые так же готовы экспериментировать. И ты безусловно будешь тренироваться. Но пока у тебя не очень хорошо получается, есть ещё вариант. Некоторые учат ослов, лошадей и пони возить каталки. И с парализованными тоже. Учат их откликаться на команды. Учиться ходить это, конечно, хорошо. Но как ты смотришь на то, чтобы пони тебя возил здесь по улице, пока меня нет? В принципе, внутри тоже есть широкие помещения.
- Я не против, - отозвался тихий расслабленный голос, - Если тебе не тяжело… кормить меня и пони.
- О, об этом не беспокойся. Мне очень повезло в плане кое-какой работы. Минимум риска и максимум оплаты. К тому же, с моим чистым прошлым у меня нет никаких проблем с законом. Вкопавшись во всё это, я понял как много «святых» людей в криминале, - тяжело вздохнув, Георгий чуть повернул глубже в лес, - Впрочем, не будем о грустном. Я как раз думал, будет здорово, если ты обзаведешься четвероногим другом. Лошади умные животные. Он в принципе сможет и в доме помогать тебе. Свяжусь тогда с конюхом, который обучает людей для помощи инвалидам. Я думал ещё о собаке, но те, что специализируются на помощи, достаточно мелкие. Не выдержит одна такая коляску. Да и… не знаю… лошади мне, почему-то, больше импонируют. Может, потому что копытные, а не хищные. У них нет такого бешенства, как у собак.
- Я доверяю твоему выбору, пап, - вновь подал голос полукровка, - Спасибо за то, что так стараешься.
- А как ещё? Я не представляю своей жизни, без тебя.
***
- Не волнуйся. Я рядом, - голос чуть ниже и тише, чтобы не выдавать волнения, хотя Лука и так всё прекрасно чует. Георгий старается не смотреть в сторону, где за ширмой работает врач, вместе с одним помощников, который точно так же не задаёт лишних вопросов.
- Я знаю, - улыбнулся Лука, повернув голову, чтобы потереться щекой о ладонь, - Можешь вкалывать. Я как раз хочу поспать…
Это Георгий должен успокаивать демона, а не наоборот. Но малыш предаёт уверенности. В свободное время Георгий читает медицинские собрания, чтобы хоть немного понимать в действиях нанятого врача. Он никогда не лез и не противоречил под руку. Он понимал, что сам нанял его, да и судя по его опыту в прошлом, он действительно был лучшим. Количество выживших детей, которые снова смогли жить – было впечатляющим, по сравнению со многими другими хирургами. И всё же, Георгий не верил никому. И он попросил научить его ставить уколы. Чтобы именно он был тем, кто погружал бы Луку в сон. Первые препараты вызывали только больше буйства, но со временем доктор разработал хороший препарат, который действительно помогал Луке уснуть так, что он не чувствовал, как разрезают его ткани, как игла с нитью прошивает кожу. Более того, этого не чувствовал и его демон. Так что операции проходили спокойно. А утром Луку донимала только боль заживления. Никаких побочных эффектов.
- Сладких снов… - Георгий поцеловал малыша в лобик уже после укола, когда тот тяжело выдохнул, прежде чем засопеть.
Доктор вывез руку на специальном столике и сразу же подъехал к Луке. Его помощник остался зашивать открытую рану ребёнка. Внутри так закололо. Георгий не видел за ширмой донора, но он прекрасно помнил его лицо. Именно он забрал его с собой. Именно он в карете сказал ему ужасную правду, после который малыш бился в истерике, пока инъекция не ослабила пыл. Он не хотел лгать и тешить бесполезными надеждами. «Твоя жизнь кончена» - говорил он очередному выбору. «Мы заберем у тебя все конечности. А потом продадим тебя на органы». Голос был статичен и холоден, но в душе каждый раз разливалась тьма. И каждый крик детей застревал в голове. Хотелось самому удавиться, но всё это было ради него. Чтобы он снова встал. Снова смог обнять. И снова увидел мир. Он боялся того, что поступает с детьми так, как поступил с Лукой Яромир. А потому был честен. И просил доктора о лекарствах, которые помогут детям страдать как можно меньше. Да и на рабство таких детей он не соглашался. Только органы. Чтобы это бедное дитя больше не страдало в этом ужасном мире. Почему Бог, которого он любил всем сердцем, был с ним так немилостив? Он ему подарил великолепное создание, а теперь заставил ради него быть монстром. Он заботился о детях, он обожал сирот. И его сердце разбивалось всё больше, когда очередной донор не подходил. Это означало, что придётся какому-то ещё ребёнку отдавать свою жизнь.
***
- Угадай кого я привёл, - вместе с голосом и топотом копыт, в помещение ворвался лошадиный запах.
- Мне кажется, я вас слышал ещё от ворот, - усмехнулся Лука, когда Георгий и его компаньон подошли к постели.
- Пока Йохан сказал, что тебе лучше лежать. Чтобы не мешать приживаться. Но я решил тебя познакомить со Звёздочкой.
- Звёздочка? – улыбнулся полукровка, чуть повернув голову и тут же ощутил дыхание пони, которая тоже наклонилась, чтобы понюхать странное существо.
- Ты её можешь назвать как захочешь. Очень спокойная и умная. Мы уже её кое-чему научили. Звёздочка, воды! – громче произнёс священник. Потом топот копыт немного удалился, а затем снова появился поблизости. Что-то опустилось рядом с подушкой Луки.
- Что это?
- Чайничек с водой. Ты можешь немного повернуть голову и будет специальный носик с трубочкой внутри, чтобы ты мог попить. Не волнуйся, лошадь берётся за ручку.
Полукровка повернул голову и чуть придвинулся к краю и действительно наткнулся губами на прорезиненный носик. Он попробовал втянуть воздух и тут же полилась вода, даже не нужно было наклонять сосуд. Отпив немного он снова лёг прямо.
- Здорово, - подытожил демон.
- Пока что мы учим её взаимодействию с коляской. А без неё это единственная команда. Если тебе ты что-то придумаешь, в чём она могла бы помочь – можешь сказать, - Георгий отпустил лошадь и дал ей команду отойти к месту, где было насыпано сено для неё, - Как рука?
- Побаливает. И, кроме этого, пока что ничего не чувствую. Но, кажется, попроще, чем было с прошлой.
- А старые швы не болят? – мужчина глянул на другие культи. Конечности ему пришивали разные, чтобы раны успели зажить и не было слишком большого стресса для одного места.
- Совсем нет. Спасибо мази Йохана. Он что-то туда добавляет, что облегчает состояние. Как ты сам?
- Ну, немного устал. Сам знаешь, много работы последние дни. Нужно и в церкви быть, и… в разных местах.
- Да… редко дома. Я соскучился.
- Я тоже, малыш. Чертовски сильно. Но я уверен, что скоро мы добьёмся своего, а там сможем поехать куда угодно, где будем только мы вдвоём, - мужчина склонился к ребёнку, с нежностью целя его в щёку.
- Ты скоро уходишь?
- Сегодня я свободен. Так что до утра всецело твой.

Мужчина улыбнулся с нежностью, оглаживая светлые волосы. Он чуть сполз, укладываясь рядом с ребёнком, заглядывая в его лицо. Раны уже зажили, хотя на лице всё равно остался шрам. Но иногда казалось, что мальчишка просто спит. Что он скоро откроет глаза и снова посмотрит своими прекрасными жёлтыми лунами. Но даже без них Георгий безумно любил своего мальчика. Он опустился нежным поцелуем на скулу, приобняв его хрупкое тело.
- Как я могу отказать тебе? Хоть как-то могу помочь тебе.
- Ты и так сильно помогаешь! – возразил Лука, чуть нахмурившись, - Столько всего делаешь для меня.
- Уговорил, - посмеялся мужчина, опускаясь рукой под его одежду. Хрупкое тело снова дёрнулось, но не от боли или страха. Малыш явно давал понять, что тоже хочет близости.
И несмотря на желание, когда вся одежда слетела вниз, Георгий не спешил сближаться. Он лежал рядом, поглаживая бледную телу и рассматривая каждую его черту не отрывая взгляда. Лука даже обеспокоился такой заминке, но священник объяснил, что просто наслаждается видом. Как и раньше. Когда нагой демон лежал перед ним, а мужчина просто смотрел. На него невозможно было не смотреть. Даже сейчас он был необычайно великолепным. Будто бы не с этой планеты, не из этой вселенной. Чудо, которое достойны лицезреть лишь единицы. И как заведено в легендах про невообразимых красавиц, рано или поздно кто-то из зависти порочит эту красоту, разрушает и разрывает на кусочки.
Теплые губы опустились на плавно вздымающуюся грудь. Лёгкие и бережные касания порхали по коже, будто бы даже боясь оставить какой-то след на белоснежном холсте. Прикрыв глаза можно было ощутить тонкие пальчики в собственных волосах. Словно Лука отрастил руки и снова путается в тёмных локонах. Как такое чудо смогло выдержать настолько ужасные пытки? Наверное, так сильно любил и рвался домой…
- Спасибо… что ты со мной… - выдохнул мужчина, не давая даже ответить что-то. Он накрыл поцелуем мальчишеские губы.
Наверное, со стороны они выглядели странно. Лука казался частью кровати и всецело принадлежал рукам, обнимающим его. Он едва ли мог сместиться, не имя рук и ног. Мог лишь выгибаться от толчков, и то, больше навстречу им. Но как он красив был, когда весь его позвоночник изгибался дугой, а дикие локоны распадались в стороны. Словно морское существо со множеством щупалец. Может быть, это память прошлого, но казалось, что он крепко сжимает талию своими бёдрами, особенно когда толчки ускорились и углубились. Но неизменным остался его голос. Звонкий, мелодичный и заливистый. Когда-то он кричал в подвале. Конечно не так. Совсем не так. Даже страстные крики невозможно было перепутать с голосом ужаса и болью. Наверное, даже хорошо, что Георгий не слышал тех криков. И без этого у него срабатывали странные реакции. Мерещилось, что малышу больно. Он ведь слышал, как он кричал, когда был уже дома. Уже ослабев, сипло, но всё же кричал. Не давая себе окунуться в пучину гнева и тьмы, священник вновь углубился в страстный поцелуй. Теперь это позади. А скоро – он верил в это всем сердцем, - Лука обретёт ноги и руки. И, быть может, глаза. Всё обязательно измениться. Эти мысли не давали сойти с ума, удариться в пьянство и сохраняли в мужчине человечность.
- Мой мальчик, - зашептал священник в его губы, уже приближаясь к разрядке.
Поэтому их и тянет друг к другу. Стоило вспыхнуть и в голове не осталось ни одной лишней мысли. Жгучий пожар сжёг всё. На губах появилась ехидная улыбка, когда взгляд опустился вниз. Нутро мальчика сжималось и чуть роняло белёсые капли, а всё тело шевелилось от шумного и глубокого дыхания. Георгий лёг рядом, снова оглаживая любимого, размазывая испарину и следы его собственной спермы.
- Не знаю… чары это или нет. Но я прямо чувствовал, как ты царапаешь мою спину. Словно теперь твои руки прозрачные и воздушные, но всё такие же острые, - очередной поцелуй во влажную щёку, - Ты бы хотел завтра прогуляться? Я купил коляску. Мы можем устроить пикник в лесу или просто в поле. Или у речки. Наверное, тебе чертовски тоскливо постоянно быть в этом подвале.

Мужчине приходилось брать всё больше и больше работы. Доктор не только просил разнообразные инструменты и странную технику, на которую требовались деньги. А учитывая, что некоторые просьбы его ещё возможно было исполнить только имея связи, приходилось действительно много работать. Но Георгий, конечно же, не брал слишком рисковые дела. Он понимал, что никто не позаботиться о Луке. Что их жизни теперь чрезвычайно сильно связаны. Умрёт он и Лука будет снова страдать. Сейчас у него был врач, но кто знает, на что он пойдёт, когда деньги подойдут к концу, а ему самому будет угрожать петля или дуло пистолета. Так что, о Луке в прямом смысле мог позаботиться лишь Георгий. Да и всё, что он делал, было лишь ради него. Вряд ли малыш обрадуется, если ради него сам Георгий травмируется или умрёт.
- Кто-то соскучился? – тепло выдохнул мужчина, сбрасывая с себя пальто прямо на пол, придерживая свою ношу то одной, то другой рукой.
- Безумно, - прошептал полукровка, а затем они снова соединились в жадном поцелуе.
Георгий прошёл к кровати и мягко уложил ребёнка на её поверхность. Не отрываясь от его губ, он медленно расстёгивал пуговицы своей рубашки, избавляясь от мешающей повседневной кожи. И как только он сбросил рубашку, его рука скользнула под ткань одежды малыша. Стоило ладони проскользнуть по впалому животику, как Лука вдруг чуть повернул лицо, прерывая поцелуй.
- Стой… - шумно проговорил демон, уже тяжело дыша. За считанные секунды сердце успело набрать обороты.
- Что-то не так? – священник обеспокоено убрал руку и чуть приподнялся, вглядываясь в взволнованное личико.
- Всё хорошо, - дёрганно улыбнулся малыш, чуть покусав губу, собирая мысли в слова, - Я хочу взглянуть на тебя.
- Взглянуть? – повторил за ним Георгий, немного нахмурившись, пытаясь понять, что он умеет.
- Чарами. В зеркало, - коротко пояснил мальчишка. Мужчине потребовалось ещё какое-то время, чтобы сложить паззлы воедино, после чего он протянул «ааа».
- Мне встать напротив зеркала? – уточнил он, на всякий случай.
- Да. Только так, чтобы меня не было видно, - весьма острое дополнение своей просьбы. Хотя Георгий и так понимал, насколько травматично для малыша такое.
- Ты хочешь меня видеть в одежде или обнажённым? – усмехнулся Георгий, но полукровка лишь пожал плечами.
- Как тебе удобно.
Серьёзно, ничего не скажешь. Если так подумать, последнее, что видел Лука, были Люто, Яромир и его пыточная. Такая себе память для вечного слепца. Кто знает, какие страсти запомнил его мозг напоследок.
Как раз не так давно в подвал затащили зеркало в полный рост, чтобы Георгий мог собираться прямо здесь, рядом со своим мальчиком. Да и от подвала остались только маленькие решётчатые окошки. Окна покрылись тканевыми обоями, пол обзавёлся коврами, приехало много мебели: столы, стулья, полки, шкаф, комод и всего по мелочи. Ведь когда Георгий был здесь, в основном он был именно с Лукой. И он уже устроил им уютную светлую спальню. Мужчина подошёл к зеркало, чуть повернул в сторону, чтобы даже кровати не было видно в отражении, отшагнул и оглядел самого себя. Из-за кошмаров и бессонных ночей под глазами красовались мешки под глазами. Кожа была немного бледнее обычного, а пара морщин выдавала стресс от происходящего. Но в целом лицо было прежним. Ещё прошло не так много времени после травмы, чтобы измениться до неузнаваемости. Пара небольших ранок на теле, да и парочка вообще была принесена себе здесь или в церкви по неосторожности. Он не стал обратно одевать рубашку, но штаны оставил на месте. Как раз, на половину обнажённый, без чего-то пошлого и лишнего для обычного взгляда на него
- Я готов. Тебя не видно, - оповести священник покорно ожидающего демона.

Тяжело было смотреть на то, как малыш мучается на протезах. Он снова отдал их, чтобы переделали фасон. Наблюдая за ним, Георгий набрасывал варианты, как их изменить, но теперь голова болела немного другим. Если всё удастся, то протезы ему всё равно будут не нужны.
- Пройдёмте, - спокойно отозвался мужчина, поднимая Луку на руки уже без протезов. Уходя, священник лишь кивнул в сторону парню, похожему на подмастерье, чтобы тот собрал протезы.
Они спустились в подвал, Георгий опустил ребёнка на кровать поверх одеял. Доктор обошёл кровать, поставил свой чемоданчик на прикроватный столик, и с любопытством нагнулся над ребёнком, тут же прикоснувшись к нему, чтобы задрать одежду.
- Доктор, - священник тут же остановил мужчину, вцепившись в его кисть, даже сам не отдав себе отчёта, насколько сильно, - Прошу, сначала говорите мне, что Вы собираетесь делать.
- Ох, их битте ум эншолдинго. Йа хотель осмотреть Лука. Ви описифай вунден… то есть… раны… как ойщень серьёзно. Но я не фидеть прешде пасиент ф таком гут состойане. Могу йа взглянуть на состойане… штомф… хм… как это по-вашему… - Доктор защёлкал пальцами в воздухе.
- Вы хотите культю увидеть? – уточнил Георгий.
- Йа. Данке шон.
- Ты не возражаешь? – мужчина обратился к Луке, но тот лишь качнул головой, давая согласие. Он уже согласился на все последствие, чего теперь отступать. Священник снял верх, после чего продолжал коршуном следить за врачом. Тот сначала пристально вгляделся в культю, потом натянул перчатки и коснулся шва пальцами.
- Унглаублиш! Эс син нох них тайна зекс Муна фаганен, абер зу айна вудашунэ ауссихт! Ун дас фарен Шнитвунден? Ман зихт нихт энмаль дие нахт! Ох, дас тур мир лайд, йа снова перейти на датиш. Йа хотель сказать, что Ваш Лука шонес экземпляр. Йа думайть, мы смочь вернуть ему глидар. По крайней мере, мы ойщень стараться. Йа разработаль особий текник, для подбор шпендер. Их битте ум эншолдинго, мне трудно изъясняться на вашем. Главный проблем биль шок. Пасиент умирать на операционстишь, - не трудно было догадаться о чём конкретно говорилось в конце его восторженного монолога, но от его позитивной интонации, что у Луки, что Георгия были сомнения, что они действительно поняли всё верно. Особенно когда он вдруг посмеялся, - Но Ваш Лука нихт нормал ребёнок. Так что, йа думайть, фсё пройдёт перфект!
- Чтож, тогда составьте список необходимого, и мы будем готовиться к операции. И я бы хотел лично некоторые аспекты обговорить с Вами.
- Йа-йа, конешно.
Доктор какое-то время ещё с изумлением изучал полукровку, его раны и реакции на прикосновения к, казалось бы, болезненным местам, что уже хорошо заросли с тех пор, как их зашили. Но после того, как Георгий один раз его остановил, он уже не решался трогать без прозвучавшего дозволения. А сам священник не отходил ни на шаг от кровати, ревниво защищая своего возлюбленного.

Георгий с тяжестью вздохнул, но наверняка не с теми мыслями, о которых мог подумать Лука. Сперва мужчина хотел донести свою ношу до кровати. У её края он скинул свои ботинки и забрался на постели вместе с Лукой, усаживая его на своих коленях.
- Я и сам хотел поговорить об этом. Не совсем прямо об этом но… - по тому, как долго мужчина собирался с мыслями, можно было понять, что разговор предстоял сложный, - Я нашел определенные связи. Которые бы помогли выйти на Яромира. Понимаешь… искал твои… конечности. Но всё это оказалось слишком сложно. Думаю, он уже давно избавился от них. Но… эти связи… сам понимаешь, будучи просто священником я мало чем могу помочь. Так что… я помогаю определённым людям. Не очень хорошим. Если честно… плохим, хах. Хотя теперь сложно сказать, кто хуже – бандит или священнослужитель. В общем, я стал заниматься сомнительными вещами. В основном это мелочь, вроде спрятать кое-кого или кое-что в стенах церкви. Полиция никогда здесь искать не станет. Но недавно… мне предложили большую сумму… за ребёнка. Сироту. Я не хотел соглашаться, но… гм… в общем, это помогло мне кое-кого найти. И если ты согласишься… мне нужны будут деньги. Так что периодически такие сделки будут повторяться, - Лука пока что только слушал, никак не прерывая этого монолога и немного не понимая, как это связано и как вообще на всё это реагировать, - В общем, я нашёл детского хирурга, который иногда связывался с подпольным миром. Разумеется, у меня самого были сомнения на счёт этого человека. Однако он работал на чёрных рынках из-за сомнения общества к его трудам. А в наше время, сам понимаешь, если ты кому-то не нравишься – дорога в петлю. Я спросил у него, есть ли возможность восстановить твои ограничения. Он сказал, что медицина шагнула вперёд, и уже проводились успешные операции по пересадке органов. Руки и ноги с трудом приживаются, но другие органы спасали жизни. А учитывая, что ты лишь на половину человек, у тебя могут быть совершенно другие возможности. Я предоставил твой образец крови и он был восхищён твоей регенерацией. Сказал, что у тебя много шансов. Однако. Есть два «но». Первое… сам понимаешь, откуда будут конечности. Мертвые не подходят. Второе… вряд ли всё получиться с первого раза. А неудача может сопровождаться болью. Хотя, наверное, есть и третье «но». После операции врачу нужно будет наблюдать за тобой. Он не будет здесь круглые сутки, но будет заглядывать достаточно часто, чтобы отслеживать процесс принятия. Поэтому мне нужно, чтобы ты решил…
- Я согласен, - ответил Лука даже не раздумывая, а когда ощутил на себя удивлённый взгляд, несколько печально улыбнулся, - У меня ведь нет другого выбора. А… если есть даже маленькая вероятность, что у меня снова будут руки и ноги… стоит попробовать, правда?
- Да… просто думал, тебе будет труднее решиться…
- Папа… ты так много делаешь для меня. А всё, чего я хочу – помогать тебе. Сейчас… увы… я очень ограничен.
- Понимаю, - Георгий выдохнул, прикрыл глаза и пригнулся так, чтобы уткнуться в светлую макушку, - Тогда я пошлю письмо врачу и он приедет, как сможет.
- Это хорошо, - отозвался полукровка, - А нет ли… возможности сделать что-то временно? Не руки и ноги, но что-то, чтобы заменить их?
- Хм… я об этом не думал. Но если ты хочешь – я поищу. Я видел самые разные протезы, даже для детей. Не думаю, что это будет сложно.
- Спасибо, - ребёнок чуть приподнял лицо и отёрся о чужую щёку, - Спасибо, что так стараешься для меня.
- А как иначе? – Георгий тихо улыбнулся, снова печально вздыхая, - Ты – всё, что имеет для меня значение. Я не знаю, как смог бы жить без тебя. И я клянусь, что верну тебе прежнюю жизнь. Верну то, что отняли у тебя.

Иногда Георгию приходилось покидать помещение, но он всегда старался как можно быстрее вернуться. И всегда переспрашивал несколько раз малыша стоит ли ему вообще отходить. Лука уже спокойней находился в одиночестве, хотя за ним так или иначе приглядывали. Чуть что и слуги бежали к мужчине, чтобы он вернулся в подвал. Они думали о том, чтобы переместиться на другие этажи, но здесь они были только вдвоём. А периодически крики оставались лишь с ними, не распугивая ни птиц, ни слуг, ни случайных прохожих. Здесь было не слишком жарко, а если становилось холодно, то всегда можно было принести грелку. Да и вскоре установили подобие камина. Всё больше подвал обрастал полезными предметами, так что Георгию и самому стало куда комфортнее находиться внутри. Они оба испытывали глубочайшую неприязнь к людям и хотели по минимуму их слышать сами.
Когда мужчина вернулся и сгрёб ребёнка на руки, тот был молчаливей обычного. На его личике играла задумчивость, но не успел Георгий спросить в чём дело, как Лука сам подал голос.
- Вчера… ты сказал что всё ещё хочешь меня, - начало было внезапным и Георгий не удержал своего удивлённого взгляда на полукровку, - Ты это сказал… чтобы не обидеть меня?
Перед ответом мужчина тяжело вздохнул, после чего мягко и тепло поцеловал в висок.
- Нет, любовь моя. Ты меня нисколько не отталкиваешь. Я действительно хочу тебя. Хотел и до… и после хочу нисколько не меньше. Ты очаровательный, безумно красивый и приятный.
Лука вдруг смущённо, но счастливо улыбнулся, получив столько комплиментов. Георгий взял с прикроватного столика и начал аккуратно расчёсывать отросшие белоснежные волосы, слегка спутавшиеся после сна. Теперь Лука не мог позаботиться о себе и очень многое Георгий делал за него. Расчёсывание волос, мытьё тела, одевание. Это самое меньшее. Наверное, демона смущало больше всего, как мужчина помогал справлять нужду, но Георгий не испытывал никаких проблем с этим. И уж точно такие мелочи не могли оттолкнуть от любимого создания. Быть может, он даже сильнее влюбился в него из-за этого. Из-за такой острой потребности в уходе. Он теперь не просто принадлежал Георгию. Он буквально зависел от него. И мужчина не соврал, когда сказал, что хочет его так же. Иногда даже от банального ухода он возбуждался. Может быть, частично это было и стрессом. Видя раны и беспомощность он злился на Яромира и на самого себя – что не смог защитить. Но в то же время… он действительно желал своего мальчика. Кажется даже сильнее. Такого беспомощного и хрупкого. Такого милого и нежного. И при своей хрупкости он продолжал бороться ради Георгия за свою жизнь. Не сдавался ни на секунду.
- Можешь… поцеловать меня? – вдруг прервал мысли мужчина Лука. Тот аж завис с расчёской в руках, - В губы.
Не успел Георгий переспросить, как прозвучало уточнение. Лука словно прямо сейчас читал его мысли, хотя чар мужчина не чувствовал. Во многом Георгий и свои действия изменил. Например, он стал громче класть предметы, ощутимей двигаться. Он понимал, что Лука и так слышит, но он словно ставил себя на его место и просто помогал адаптироваться к новым условиям. Расчёска тихо стукнулась о твердь столика, а потом священник развернул ребёнка к себе лицом. Малыш вытянулся навстречу и слегка дрогнул, когда их губы соприкоснулись. И хотя обнимал лишь Георгий, казалось, что он чувствует объятья на своих плечах. От этих фантомных ощущений с ресниц упала скупая слеза. Лука не жаловался и учился жить по-новому, но так больно было за него. Мужчина ещё крепче обнял это тёплое измученное создание. Демон прогнулся в спине от приятный ощущений – всё, что он теперь мог. Может, чуточку больше. Его язычок скользнул между губ, углубляя поцелуй. Георгий сбито выдохнул. В ушах поднялся шум, сердце бешено колотилось и сводящий с ума спазм опустился в низ живота. Священник прервал поцелуй и прижался лбом ко лбу.
- Можно..? – спросил он шёпотом.
- Можно, - ответил малыш, смущённо улыбаясь.
В памяти всплывали его красивые золотые глаза, его когтистые лапки. Но не это делало Луку Лукой. Мужчина бережно стянул одежду с малыша, укладывая его на постель. Словно куколка. Всё такой же красивый, даже пройдя через такую боль. Он шумно и глубоко дышал, а Георгий не оставлял его ни на секунду. Его рука лежала там же, куда был направлен его взгляд. Он давал ощущать себя. А полукровка, казалось, даже чувствительней реагировал даже на простые касания. Не удивительно, на самом деле. Когда это единственное, что тебе оставили. Георгий пригнулся, опускаясь поцелуями на любимое тело. Он с нежностью целовал каждый сантиметр бледной кожи.
- Так… хочется обнять… тебя, - горько выдохнул демон, дёрнувшись от особенного чувственного поцелуя рядом с нежной кожей соска.
- Ты и так обнимаешь, - улыбнулся мужчина, - Я чувствую твои объятья.
Ребёнок улыбнулся, но тут же простонал. Губы обхватили бусинку соска, втягивая слегка внутрь. Тело реагировало молниеносно. Если бы малыш не заговорил об этом, вряд ли Георгий полез к нему с таким настроем. После всего он не знал, сделает ли этим больно или нет. Не хотелось ещё сильнее травмировать. Он готов был смириться с этой близостью. Но, похоже, Лука и сам хочет. Всё же, это та близость, которую у них не отняли. Может быть, он не может потрогать, обнять или даже увидеть. Но он может чувствовать.
Пальцы проникли в тело, вызывая целую бурю эмоций. Демон всхлипнул, но слёзам неоткуда было рождаться. И из-за этого голос выплёскивал вдвоё больше. Стоны и вскрики, а стоило Луке прикусить губы, как мужчина приблизился лицом к уху и шепнул: «Не сдерживайся».
Георгий понимал, почему Лука может смущаться себя нового. Он действительно сейчас выглядел иначе. Но мужчина уже привыкал к этому новому его облику. И по-своему он был красив. Как произведение искусства. Ничего лишнего. Всё важное так или иначе осталось с ним.
- Ты такой красивый… не могу на тебя насмотреться, - улыбнулся мужчина, чуть выпрямившись. Его пальцы проникали вглубь дрожащего тела. Уже три могли достаточно свободно проникнуть внутрь. Как же охотно он впускал в себя.
- Разве..? – выдохнул дергано он.
- Да. Я влюбился в тебя ещё сильнее. С каждым днём только сильнее.
Плавно, очень плавно Георгий проникал в его тело. Это их первый секс после трагедии. Странно не ощущать никакой преграды. Ножки не сжимались, не обнимали его и не останавливали. Он не мог схватиться, не мог остановить. Лишь крепко и жадно обнимал внутри себя хозяина. И лишь голос лился, отражаясь от холодных стен.
- Знаешь… наверное это странно, - вдруг произнёс мужчина, нависая над своим любимым, - Но… как будто бы даже… приятнее так. Ничего не мешает.
Лука вдруг как-то странно засмеялся, но спазм тут же крепче сжал член внутри себя и после звонкого смеха раздался не менее звонкий стон.
- Если… тебе нравится… тогда я рад… - едва проговорил Лука, справляясь с ощущениями внутри себя, - Поцелуй меня… поцелуй…
Георгий послушно опустился ниже и накрыл его губы своими. Полукровка жадно впился в них, касаясь языком всего, до чего мог дотянуться. Даже когда мужчина стал двигаться, он вылизывал губы своего хозяина, останавливаясь только когда из груди рвались стоны.
Удивительно, но как же удобно. Ноги были достаточно массивной частью Луки, а теперь его можно было приподнимать как угодно. Руки сгребали его хрупкое тельце, и так легко стало его держать. Даже стыдно немного. Но с другой стороны, как его можно не любить? Им не вернуть утерянные события, так почему бы не находить выходу, если это помогает быть счастливым.
Оргазм так быстро сковал тело мужчины. Он даже не успел понять, когда резкие толчки вгоняли в тело ребёнка семя. Перед глазами всё плыло, а он продолжал жадно целовать его губы, иногда соскальзывая на подбородок и щёки.
- Папа… - столько преданности и обожания в этом сиплом шёпоте.
Он так сильно вцепился внутри, что невозможно было покинуть его тело. Крепко обнимая Луку, Георгий перекрутился на постели и просто уложил его сверху, накрывая их обоих одеялом.
- Ещё один бонус, - вдруг спокойно произнёс мужчина, - Ничего не мешает нам так лежать.
-… ударить бы тебя, - фыркнул полукровка.
- Ты всегда можешь меня укусить, - улыбнулся Георгий, убирая с его личика налипшие локоны, - Кстати… ты хотел обнимать меня… так что вот. Так крепко, кажется… ты никогда не… обнимался…
- Вот оторву тебе его и будешь знать, - пробурчал демон, но тут же выдохнул от собственного нутряного спазма.
- Я чертовски сильно люблю тебя, Лука.

Крик прорезает тишину помещения. Истошный детский крик, от которого мужчина резко поднимается на постели и поворачивается к источнику звука. Он осторожно приподнимает тело, лишённое возможность подняться… или даже увидеть, что он проснулся.
- Малыш, я рядом, - сразу проговорил Георгий, прижимая к себе ребёнка, одновременно присаживаясь на постели.
- Папа… - сбито дышит Лука, захлёбываясь в эмоциях, - Папочка…
- Я здесь. Ты дома. Я рядом, - откликается священник, ощутимо обнимая дрожащее тело.
- Дома… папочка… - ребёнок трётся щекой о доступный участок тела, даже не понимая, что это плечо. Он не может посмотреть, обнять и потрогать. Но хотя бы он чувствует своего человека. Чувствует его близость, его тепло, его руки на своём теле и чувствует его беспокойство, - Плохой… сон… - старается успокоить его Лука.
- Я понимаю, - тихо говорит Георгий, с нежностью причёсывая пятерней разметавшиеся белые локоны. Его губы опускаются на светлую макушку. После пережитого невозможно спать спокойно. Особенно, когда ты потерял так много важного от самого себя. И дело не только в потере частей тела. Дело ещё и в пытках. В этой боли и в одиночестве в них Лука потерял часть своей души. Этого уже не изменить. Георгий пытался найти его, но он был всего лишь человеком. И он понимаешь, что даже если сможет собрать малыша по новой, новую душу он ему нигде не найдёт. Яромир разорвал их обоих в тот день. Иногда думалось, что легче всего покончить со всем вместе. Убить Луку, а потом застрелиться самому. Но малыш так боролся за жизнь ради него. После всего, через что он прошёл, он был ещё жив. Георгий просто не мог так с ним поступить
- Папа… - позвал полукровка, выдёргивая из грузных размышлений, - Можешь… потрогать меня?
- Потрогать? – переспросил Георгий, как-то машинально поглаживая по светлым волосам. С тех пор, как Лука ослеп, он всегда создавал движения, хотя бы маленькие, потому что понимал, что теперь у него совсем другое мироощущение.
- Да. Моё тело… всё… что осталось. Я бы… я бы хотел… почувствовать себя…
Так больно внутри за него. Всё, что у него осталось – голос и чары. И то, в одиночестве он беспомощен с этими способностями. Даже обращаясь. Он может лишь барахтаться на земле и рычать. Теперь он чертовски сильно зависел от Георгия. И именно поэтому мужчина был с ним постоянно. Он понимал, какой ужас может испытывать Лука, оставшись наедине с собой, со своим прошлым, мыслями и своими кошмарами. Он бы не позволил полукровке проходить через ад снова.
- Конечно, - выдохнул священник, - Ты хочешь чувствовать через одежду или мне её снять?
- Ну… если тебе не будет противно… я бы хотел и без одежды.
- Противно? – мужчина удивился этому слову, - Ты думаешь, мне может быть противно тебя трогать? Дурачок… ты ведь самое прекрасное, что я когда-либо видел и трогал.
Даже одежда имела другой вид. Кофтам не нужны были рукава. Их отрезали и зашивали по форме культям. Как и штаны. Георгия стянул сначала верх. Горячие ладони неотрывно и медленно скользили, оглаживая каждый сантиметр бледного тела. Ключицы, рёбра, соски, лопатки. Ладонь останавливалась и уделяла внимание каждому выступу. Ребёнок чуть задрожал в плечах, будто бы плакал. Быть может, он бы и плакал, если бы мог. Сейчас это была остаточная реакция, попытка вылить свои эмоции.
- Используй чары… - прошептал Георгий, - Малыш… используй меня…
Долгих уговоров не нужно было. Лапки коснулись его сознания, и теперь руками управлял уже сам Лука. Он и не заметил, что не только руками. По щекам мужчины потекли слёзы, то ли от горя, то ли от радости, что ребёнок ощущает оставшееся тело целым.
- Прости.. я…
- Нет, всё хорошо. Нам надо поплакать. Не запрещай себе, - священник уткнулся в светлую макушку, вдыхая любимый запах. Всё, что он сейчас мог – давать собственное тело, чтобы хоть немного малышу стало легче.
- Спасибо, - Лука вынырнул чарами из чужой головы, а потом вытянулся, чтобы коснуться щекой лица Георгия.
Мужчина обратно одел ребёнка и снова прижал его как можно теснее к себе. Такое маленькое хрупкое сокровище. Сколько бы не было в нём сил, он всё равно ничего не смог противопоставить этому жестокому миру. А Георгий был абсолютно беспомощен, чтобы защитить его. Он оба проиграли этот бой. Но никто из них не планировал сдаваться, как бы больно не было.
- Папа… а я… м… я правильно чувствую? – вдруг возник странный вопрос. Лицо малыша чуть опустилось, словно он пытался посмотреть. Георгий сам опустил взгляд и только сейчас понял, что у него возникла весьма естественная реакция на отирание поблизости Луки.
- Извини… если тебе неприятно…
- Ты возбуждён? – удивлённо спросил ребёнок, вновь поднимая своё лицо, пускай и не было чем смотреть.
- Ну, да. Ты ведь так близко и… мне нравится тебя трогать. Прости, давай я…
- Не уходи, - сразу остановил его полукровка, мотнув головой, - Просто… я тебе настолько нравлюсь?
- В смысле «настолько»? – мужчина не удержал смешка, - Ты мне всегда так нравился. Мы ведь… по понятным причинам… давно ничего такого не делали.
- А ты бы хотел? С таким мной?
- Лука, - выдохнул Георгий, с печальной улыбкой. Ладонь коснулась его щеки и огладила, едва касаясь шрама в районе глаз, - Я ведь сказал уже. Ты самый прекрасный во всём мире. Мне нравится трогать тебя. Очень нравится. И я всё так же желаю тебя. Для меня ты не изменился. Ведь ты это всё ещё ты. Для меня не важно, чего ты лишился. Для меня важнее, как ты боролся, чтобы остаться со мной.
Малыш чуть поджал губы и замолк. Было видно, что эти слова породили какие-то размышления. Георгий не вынуждал его отвечать сразу. Он знал, что рано или поздно Лука сам заговорит о том, что его мучает. Так что теперь он давал время. У них теперь много времени было наедине друг с другом. Он продолжал ерошить волосы цвета снега. И будто бы пытаясь проникнуть в его суть, сам частенько закрывал глаза, вместе с ним погружаясь во мрак.

Раздался звонок. Генрих уже решил, что малыш нашёл способ разрешить свою проблему. Но на дисплее высветилось имя Томаса, который сказал, что особняк горит, а Лука оттуда не выходил. Благо, Фернир сейчас исследовал лес совсем близко к зданию, а потому в своём финальном обличие достаточно быстро вернулся к нему. Он видел, как огонь полыхал, как пламя выныривало из окон, разбив их своей температурой. Наёмники уже сгрудились вокруг здания, достав всё, что могли спасти. По всей видимости, сейчас они ждали пожарную бригаду. Волк одним прыжком выбил стену, проникая внутрь. Трудно было в пожаре отыскать тот самый запах, приходилось затягиваться гарью под завязку, прежде чем Генрих словил тонкую полосу, ведущую к Луке, что уже валялся под грудой без сознания.
Мужчина принял вторую форму, чтобы откинуть балки и выудить хрупкое тело, уже вместе с ним выбираясь на воздух. Слабо, но дышит. Сердце всё ещё бьётся. К нему подошёл Томас.
- Какого хуя?
- Он заказал ящик виски, я думал для Вас. А потом всё начало гореть. Парни успели главные документы вынести, но огонь быстро распространился.
- К чёрту всё, - ругнулся Фернир, прижимая к себе ребёнка, - Не нужно спасать эти стены. Купи другой особняк.
- Понял Вас. В целом, я уже давно присмотрел. Можем уже сегодня сделать там базу.
- Да. Спасибо. Держи в курсе.
Томас отдал приказ всем собрать все машины и инструменты, которые уцелели, и вместе с ними двинулся в путь. Генрих же, приняв финальный облик, по лесам понёс малыша до ближайшей заброшенной избы. Там даже оказались какие-то дырявые тряпки. Как временная одежда для них двоих – сойдёт. Мужчина развёл огонь в камине, переодел малыша, выбросив его сгоревшую одежду, и уселся на полу у огня, разместив ребёнка на матрасе, пожёванным жизнью.
Сознание возвращалось с сухим тяжелым кашлем и тогда Генрих обернулся к ребёнку, присев рядом.
- Мне казалось, ты хотел лишиться Акулы, а не всего себя. Какого, мать его, чёрта ты сделал? Даже не попрощался.

У каждого из них было своё мнение по поводу этой ситуации. Генрих, как никто другой, знал на собственной шкуре, что невозможно без последствий вырезать то, что ты считаешь гноем и то, что является частью тебя. К сожалению, малыш не понимал, что Акула был не только проклятьем. Он защищал его психику столько, сколько мог. Было очень жаль его, но помочь или вразумить он не мог. Лука был слишком сильно сломан для этого. А Генрих слишком устал вкушать эту боль. Может быть, всё не так плохо, как думает Фернир и тогда действительно всё наладиться. Но многие люди не выдерживают того, что выдержал Лука. Он может как выздороветь, так и окончательно сойти с ума.
Мужчина слышал крики. Значит, парни ослушались его приказа. Чтож, давно было проредить этих горе наёмников и подыскать новую, более мозговитую кровь.
Генрих уже невидящим взглядом смотрел на экран, прежде чем выключить проэктор.
- Фернир, да… чтож. Стоит мне примерить эту шкуру.
Уныло проговорил мужчина, после чего поднялся с дивана. Он решил не пересекаться с полукровкой. И уйти. Настолько, насколько нужно. Ему клан был уже не нужен. Ни мафия, ни этот мир вообще. Он выполнит последнее требование Луки и что-нибудь придумает. Придумает, как уйти обратно в ад. Всё таки, Лука сказал правду. «Это моя последняя просьба». Значит, он уже не хочет быть вместе. Не хочет счастливой жизни. Просто хочется избавиться от этого груза любым способом. И ему плевать есть ли рядом Генрих или нет. Вот ради этого мужчина вылез из-под земли. Он усмехнулся этим горьким мыслям, пока поднимался в кабинет. Он оставил свой контакт запасного телефона, передал указания ребятам и ушёл, оставив даже машину. Ему она больше не нужна. Всё, что у него было – уже не было нужно.
«Если Луке нужна будет помощь – зови» - только и передал Генрих, перед тем как исчезнуть в лесной чаще, где сбросил с себя человеческую шкуру.

Губы Генриха растянулись в болезненной улыбке. После чего он разжал объятья и прикрыл глаза.
- Ты хочешь вырезать из себя себя? Ладно, - мужчина горько рассмеялся и пожал плечам, - Делай, как знаешь. В любом случае я так и думал, что ты попросишь тебя убить, чтобы избавиться от этих мучений. Собственно, жить намного сложнее, оно и ясно.
Генрих высунул из кармана телефон, открыл на нём какой-то телефон и вручил полукровке.
- Здесь всё, что я знаю о тебе. И все контакты, которые могут привести тебя к тем, кто знает о тебе ещё больше. Я не буду искать способ уничтожить тебя. Но если ты его сам найдёшь – я его исполню. Моё мнение – ты родился с этой половиной. И вырезав её, вырежешь и себя. Но мешать я тебе не стану. Это твоя жизнь и твой выбор. Если это единственное решение, которое ты видишь – иди к нему. В любом случае, я жив, пока жив ты. Если ты умрёшь, то и я освобожусь от бремени.
Генрих отвернулся от ребёнка и вернулся на диван, снова уставившись на запись.

Генрих проследил за малышом, не останавливая его от распития. Разве что перевёл взгляд на стену и снова включил запись. Послышался смех, а потом какие-то диковинные истории, которые рассказывал Генрих из прошлого веселому Луке.
Фернир поднялся с места, не дав малышу уйти, не зависимо от того хотел он это сделать или нет. Он выудил из его рук папку и отложил в сторону, а самого малчонку сгрёб в объятья. Звук убавил до минимума, чтобы даже голоса нельзя была разобрать.
- Не уходи, - выдохнул мужчина, горбясь, чтобы уткнуться в худое плечико, - Не хочу заниматься делами сейчас.
Генрих стоял со спины и обнимал малыша под руки. Ладонь с лёгким нажимом гуляла по его груди. А мужчина вдыхал запах полукровки, в невозможности им насытиться.
- Я люблю тебя, Лука. Так сильно тебя люблю. Ты очень многое значишь для меня. Я благодарен тебе за то, что ты есть. Что ты борешься с болью до сих пор. Ты единственное, что имеет для меня значение. Я всю свою ублюдскую жизнь хотел умереть. И только для тебя я способен жить. Моё сокровище…

Генрих тоскливо посмотрел на бутылку, печально улыбнулся и откинулся на спинку дивана, тяжело вздохнув.
- Хотел напиться, чтобы расслабиться. Но теперь мне это чертовски тяжело сделать. Удивлён, почему тебя берёт алкоголь. Потому что у меня ускоренная регенерация даже на токсины вроде алкоголя влияют. Я чувствую опьянение, но так, словно немного пива хлебнул, - Генрих пожал плечами и закинул голову назад, - Я знаю, что тебе тяжело и я не хочу, чтобы ты в чём либо винил себя. Просто мне тяжело видеть тебя в таком состоянии. Но я рад, что ты начал заниматься разными делами. Значит, тебе немного лучше. Просто… хочется весь мир к хуям сжечь, когда вижу, как ты в пустоту смотришь, - Генрих открыл глаза и посмотрел на стену, где светилось счастливое личико, - Не могу не думать о том, что это я заставил тебя пережить весь этот ужас. Я мог найти способ уберечь тебя. Но я об этом даже не думал.

От Генриха много работы сейчас не требовалось. Учитывая и тот факт, что многие фирмы разворовали и сейчас в принципе работы было не так много, как раньше. Поэтому, проверив основную отчётность, и передав дела своим заместителям, мафиози отправился в старый архив, где хранился проектор. Под старость лет Генрих переделал кабинет в своего рода кинозал. Здесь было несколько шкафов, удобный диванчик и сам проектор, со звуковой системой. Они частенько здесь пропадали за просмотром фильмов. И именно здесь Генрих решил вспомнить их прошлое. Не зря они временами ставили камеру и снимали даже обычные пикники и разговоры.
Генрих отставил бутылку с виски, которую распивал в одиночестве, и повернулся к малышу. Рука не глядя поставила на паузу запись, а на холсте застыли улыбающиеся лица Генриха и Луки.
- Ты решил поработать? Том, вроде как, и так прилизывает дела со своей командой экономистов, - вяло улыбнулся мафиози, - Прости, я решил немного отдохнуть. Давай, расскажу, что непонятно, - мужчина протянул руку, чтобы принять папку.
Малыш как-то рассеянно мотнул головой, прошёл чуть вперёд и присел рядом, не сводя взгляда со стены напротив.
- Это подождёт, - проговорил Лука, - Кстати… наёмники как-то странно себя ведут.
- Ах, да, - кивнул Генрих, - Я подумал, тебе будет легче, если на тебя станут меньше смотреть. Да и меня самого заебали их взгляды. Так что приказал им в пол смотреть, когда мы ходим в особняке. В Японии, Китае и Египте частенько так делали с управляющими семьями. Посмотрел на императора или императрицу и лишился глаз, если не жизни. По мне, хорошая дисциплина.

Спорить с малышом Генрих не стал, хотя самому уже было тошно заниматься делами мафии. Он казнил всех, кого хотел. Продолжал, чтобы хоть как-то отвести душу. Сама мафия ему была уже мало интересна. Да и никогда особо она его не волновала. Он не нуждался в тех огромных суммах, которые зарабатывал, а продвигал вперёд просто потому, что мог. Но это было единственным местом, где они могли без лишних хлопот существовать. В любом другом на них могли покоситься торговцы. И прежде чем от них отстанут, явно пришлось бы перерезать пол страны. Светиться на весь мир своей силой хотелось ещё меньше, а такая популярность могла возникнуть, если начнёшь массово убивать людей. К тому же, мафия это всё, что умел Генрих. Умел так, чтобы сильно не задумываться. Не требовалось много ума, чтобы вернуть всё к прежнему виду. По крайней мере, если не ставить сроков. А сейчас явно мало кто решиться загонять Фернира в какие бы то ни было рамки. Все выдохнули спокойнее, когда Генрих закончил охоту и позволил жить оставшимся дальше.
Парочка подъехала обратно к особняку. Оба достаточно рассеянно выглядели, пока поднимались по лестнице. Но мужчина заметил, как Лука зажимается сильнее, стоит кому-то поднять на него взгляд. Генрих отправил мальчишку к ним на этаж, а сам пошёл в главный зал, дав команду всем собраться в нём.
- С этого дня вводится новое правило. Без команды никто не смеет поднимать взгляда ни на меня, ни, тем более, на Луку. Когда я буду приезжать в особняк, всем кто будет находиться на моём пути – встать вдоль стен и опустить взгляд в ноги. Если кто-то ослушается, чтож, в темнице у меня заканчиваются подопытные кролики. Даю три дня на привыкание к новому правилу. Это правило касается абсолютно всех. Обслуживающего персонала в том числе. Передайте каждому. Спустя три дня полетят голову в прямом смысле. Учтите, мне плевать на ваши жизни. Этот зал единственное место, где вам разрешено поднимать на меня взгляд. Всё поняли?
По помещению прокатился возглас «да» и Генрих отпустил всех присутствующих. Когда зал опустел, мафиози двинулся по коридору по заученному пути, вошёл сначала в системную, а потом в пустующий кабинет, когда-то принадлежавший его другу. В памяти всплыли тысячи его фраз, обвиняющих в дурости, глупости, безалаберности. Иногда так не хватало его нравоучений. Голоса, который временами прежде нервировал, а теперь хотелось хоть раз его услышать снова.
- У меня ощущение, что я не могу ничем помочь, - тихо проговорил мужчина, присаживаясь за стол, куда садился постоянно, чтобы спросить совета, - Я не знаю, что сделать, чтобы ему стало лучше. Иногда думается, что единственный способ помочь – убить его. Дать ему покоя от этой блятской жизни.
Генрих взял фоторамку и повернул её к себе. На снимке Франк был в центре, окруженный «верной» командой. Той самой, что предала его, когда мафиози не стало.
- Повезло тебе. Надеюсь, ты сейчас действительно в лучшем мире.
Вздохнув, Фернир отставил снимок, поднялся и вышел за дверь. Этот кабинет он не позволял даже убирать, не говоря уже о том, чтобы дать в нём работать кому-то ещё. Генрих поднялся на этаж, отыскал малыша, что потерянно сидел на постели, и прилёг рядом.

Кивнув после ответа, мужчина двинулся к выходу из комнаты. Он лишь краем глаза зацепил обнажённое детское тело, тут же отводя взгляд на дверь, чтобы не накручивать себя ни на что лишнее. Он вышел за дверь и с тяжестью выдохнул, но освободиться от груза в груди это не помогло.
Генрих был рассеян. Он долго торчал, открыв холодильник, забыв уже зачем залез. Потом долго стоял с коробкой молока у плиты, потерянным взглядом ища ковш, в котором можно согреть его. Потому так же долго изучал полки, в которых его тоже не было, прежде чем вспомнил, где он находился. Рассеянно помешивал молоко, чтобы оно не пенилось и не образовывало плёнку, пока согревается. В голове звучали стоны в перемешку с криками отчаяния. Внезапно мужчина обнаружил, что вместо руки у него уже звериная лапа, едва держится за ложечку. От эмоций он неконтролируемо обращался, хотя это определённо происходило не так, как у Луки. Но его больное сознание всё же было частично больным, даже после преисподней.
«Хороший мальчик» вдруг возник голос Луки и Генрих тихо усмехнулся себе под нос. А в следующее мгновение по щекам потекли слёзы. Он чувствовал себя чертовски разбитым, когда видел малыша таким. И он абсолютно ничего не мог изменить. Наверное, Лука был бы рад, убей его Генрих. Невесёлые мысли. Совсем не веселые.
Генрих сбросил с себя шерсть, возвращая привычный человеческий облик. Разлил молоко по кружкам и засыпал в обе какао. И уже с двумя кружками вернулся в спальню. Вместе с этим он захватил коробку печенья. В спальне имелся небольшой телевизор, так что мужчина включил его на каком-то незамысловатом фильме.
- Можем завтра утром поехать в деревню. Если, конечно, хочешь, - предложил мафиози.

Губы дёрнулись в улыбке, но она уже не смогла появиться на лице. Мужчина просто упал на кровать, накрывая ладонью своё лицо. Он чувствовал горечь внутри. На языке. Чувствовал, как в горле колется крик отчаяния.
- Хорошо. Тогда съездим, - тихо проговорил он, тут же закусывая собственный язык.
Потребовалось время, чтобы проглотить болезненные чувства. Почему он вернулся? Почему просто не нашёл способ забрать к себе малыша? Зачем им быть здесь? Какой во всём этом смысл.
- Ты словно немного был прежним собой. Когда мы спали. Возможно. Я просто хотел бы увидеть это ещё раз. Но вряд ли это повториться. Не стоило мне давать Акуле выход. Каждый мой выбор сейчас неверный, - Фернир выдохнул, плотнее прижимая к себе ладонь, - Не бери в голову. Мне надо немного времени, - Мужчина на силу улыбнулся, смахнул влагу с лица и присел на кровати, перебрасывая ноги через край постели на пол, - Хочешь чаю? Или поесть? Давай сделаю какао?

Мужчина всматривался в потерянный взгляд, который, хоть, и смотрел на него, но всё равно выглядел слишком отстранённо. Конечно, он не ждал, что Лука резко станет собой, но всё же была какая-то надежда на то, что секс хоть немного пробудит в нём прежние чувства. Правда, наверняка дело было ещё и в том, что сделал Акула. Это нисколько не помогло сблизиться им. Раны уже зарубцевались, выглядели так, словно прошёл целый месяц. Оставались лишь следы. Даже глаз прекрасно видел. Но было печально, что Лука, будто бы, ранил самого себя даже больше, чем Генриха.
Ладонь мафиози огладила бледное личико. Он печально улыбнулся и склонился к малышу. Губы нерешительно накрыли поцелуем губы Луки. Он отвечал, но очень слабо, словно нехотя. Скорее, давая простора для действий, чем наслаждаясь им самим. Вряд ли поцелуи были связаны с чем-то нехорошим, но всё же даже в них чувствовалось, насколько Лука был потухшим. И Генрих ничерта не мог с этим сделать.
Мужчина отстранился, вновь заглядывая в потухшее золото глаз. Он пытался найти хоть какой-то блеск эмоций в них, но внутри было холодно, как на Антарктиде..
- Хочешь… сделать это ещё раз? – спокойно спросил Генрих, поглаживая ребёнка по плечу поверх полотенца, в которое он был закутан.

Генрих прикрыл глаза и улыбнулся, медленно поддавшись вперёд, принимая этот жест признательности.
- Это меньшее, что я могу сделать.
Мужчина огладил худые бока. Затем малыш поднялся на ноги и осторожно выполз из ванны. Он только потянулся за полотенцем, как ощутил на себе чрезвычайно пристальный взгляд. К этому моменту у Генриха аж второй глаз раскрылся и он в оба смотрел на Луку.
- Что? – спросил Лука, чуть задумчиво.
- Ты невероятно красивый, - улыбнулся мужчина, только сейчас осознав, что буквально пялится на него, скользя взглядом снизу вверх, - Не могу не любоваться тобой.
Мафиози поднялся следом и сам уже сдёрнул с вешалки полотенце, набрасывая малышу на плечи. Полотенце было таким большим, что скрыло даже его ноги до самых пальцев. Генрих продолжал как-то таинственно улыбаться, обтирая ребёнка. Для себя он стянул другое полотенце. Лука пошёл вперёд первым, но он уже не стал заворачивать в спальню. Мафиози же по привычке открыл дверь говоря о чём-то своём, а потом вспомнил о произошедшем и сразу закрыл её обратно.
- Пойдём тогда в гостевую, - предложил мужчина и Лука кивнул, спускаясь вниз, - Я сейчас слишком счастливый для твоего состояния, - как-то виновато улыбнулся Генрих, заваливаясь на кровать, - Мне даже неловко. Но… наверное гормоны виноваты. Я чувствую такую лёгкость сейчас. Словно вся тяжесть покинула мои плечи, и не стало никаких проблем. Правда, конечно, далеко не все проблемы решили. Вообще мало какие решились.

Генрих потирал тело Луки, смахивая всю корку грязи, что на нём была. Он чуть склонил голову, когда малыш повернулся, и печально улыбнулся.
- Я верю, - отозвался мафиози, - Извини меня, - вдруг сказал он, прикрыв глаза, - Я поступил эгоистично, когда решил за тебя. Ты… просил удерживать тебя, а я подумал, что тебе будет легче, если я дам немного выплеска злости. Я не знал, что тебе будет так больно. Мне очень жаль, - мужчина поднял руку ладонью вверх, подцепив ладошку малыша, - Я обещаю, что не дам Акуле ранить себя больше. Если ты этого не хочешь, то этого не будет. Я нашёл особый подход к нему, так что… могу достаточно быстро вернуть тебя обратно.
Рука снова опустилась в тёплую воду. Мужчина бережно касался хрупкого тела. Не вылезая из воды, он немного вспенивал гель и растирал его. Мыльная вода очень хорошо справлялась с остатками грязи. Скоро её не стало ни на теле, ни на волосах, которые Генрих с любовью омывал.

Совсем не этого пытался добиться Генрих. Он видел, что сейчас они снова стали разговаривать на разных языках. Он тяжело вздохнул, опуская на колени рядом с мальчишкой, чтобы обнять его и развернуть к себе. Он аккуратно накрыл затылок ребёнка массивной ладонью, давая ему уткнуться в свою грудь.
- Не прячься от меня, - тихо прошептал мужчина, поглаживая его по спине, - Прости меня, малыш. Я не обесцениваю твою боль. Наоборот, я хочу помочь тебе. Просто никак не могу. Я говорил о том, что тебе не нужно винить себя ни в чём. Виноваты люди, которые творили ужасные вещи. И ты продолжаешь нести эту боль с собой. Не ты виноват, а они. Только они. То, что происходит с тобой – последствие их действий. Тебе очень тяжело, и я знаю это. И вряд ли слова помогут. Но я не хочу, чтобы ты ненавидел себя. Тебе и так нужно с очень многим справиться, если ты ещё будешь тратить силы на ненависть к себе – ты сожжёшь себя. Ненавидеть нужно их, - очередной вздох, Фернир осторожно поглаживал по спине своей обращённой рукой, - Нам сейчас тяжело общаться. Мне сложно подобрать слова, а тебе трудно их понять. Но я не хотел тебя обижать. Правда. Прости, что звучал слишком груб. Я просто… пытаюсь помочь как умею. Пойдём в ванную.
Фернир поднялся. Он держал малыша за плечи, ведя его впереди себя, а по пути принял облик человека обратно. Здоровой рукой он настраивал воду, потом забрался в набирающуюся ванну, помог забраться Луке, укладывая его поверх себя лицом к стенам.
- Я хочу, чтобы тебе стало легче. Чтобы ты знал, что можешь со мной плакать, смеяться и даже злиться. Позволить себе быть каким угодно. Потому что ты снова дома. Я не жду, что это будет сразу. Потому что это тоже тяжело – перестать защищаться. Но я… сделаю всё, что в моих силах, чтобы уберечь тебя от всего. И понять как можно лучше.

- Не ты? – нервно рассмеялся мужчина, а потом тяжело вздохнул. Снова сзади Луки послышался треск удлиняющихся костей. А когда мужчина повернул Луку к себе лицом, перед ним уже стоял Фернир, - Это – не я. Потому что я никогда таким не был. И что, мне теперь стоит возненавидеть себя за то, какое я чудовище? Или разница между нами только потому, что ты случайно превращаешься? Лука, ты был таким всегда. Ты такой есть. Это ТЫ, - Фернир снова подошёл и ухватился лапами за его плечи, - Я полюбил тебя таким, ты понимаешь это? Потому что мы оба были неуравновешенными. И сейчас, тебе абсолютно нет причин бояться своей силы, потому что у меня теперь она тоже есть. И с чего ты взял, что пережив такой ужас, ты будешь стабильнее? Почему ты ненавидишь то, что сохраняет в тебе тебя? Ты уже тысячу раз мог измениться до неузнаваемости, потерять себя, любовь ко мне, стать кем угодно другим. Но Акула взял на себя всю боль, чтобы сохранить маленького и невинного Луку. Да, он плохо определяет, когда кошмар кончился, когда уже не нужно защищаться. Но ведь ты не учил его другому. Ты боишься выпускать его, когда всё хорошо. Как ему ещё научиться себя вести, если ты даёшь ему силы только для защиты и злости? Ты не можешь быть Лукой без Акулы. Лука без Акулы это уже не ты, пойми же ты наконец.
Фернир отпустил ребёнка и немного отступил назад, чуть наклонив морду в бок.
- Меньше всего я хочу, чтобы ты ненавидел себя за это. Потому что у тебя нет ни одной причины ненавидеть себя. Что плохого ты сделал? Ранил меня? Так я сам тебе дал это сделать. Теперь мне хватит лишь одного движения, чтобы сковать тебя. И когда ты стал переходить грань – я это сделал. Это МОЙ выбор был, чтобы ты меня ранил. Я так решил, а не ты. Разорвал постель? Да к чёрту её. Мы найдём лучше. Что плохого ты сделал? Что?

Генрих выпустил из объятий малыша и тут же в груди что-то едко кольнуло. Лука как по щелчку пальцев стал снова тем апатичным существом, каким был до интима. Мужчина сделал что-то не так? Или секс был всё же плохой затеей. Генрих внимательно смотрел на ребёнка, пытаясь понять, что с ним происходит. Конечно, он не ожидал, что всё резко станет замечательно. Но, казалось, хоть какие-то положительные перемены должны были случиться. Мужчина поднялся следом, догнал полукровку в пару шагов и остановил его, взявшись за плечи. Он не оборачивал малыша к себе, но ясно дал понять, что не отпустит.
- Что случилось? Лука, я чувствую, что что-то не так. Ты чувствуешь себя грязным?

От первой фразы мужчина легко посмеялся.
- Да. Я и сам удивился. Когда обращался до этого, всё было спрятано, так что как-то и не думал о том, что член тоже меняет вид. Понятное дело, что я обращаюсь во что-то вроде волка, но чтобы и член был волчий, это конечно удивительно. Правда, скорее минус, чем плюс, учитывая какой ты маленький. Но… мне тоже чертовски понравилось даже так. Было очень приятно, - мужчина подполз ближе к Луке, сгребая его в свои объятья, вынуждая лечь так же боком, спиной к нему, специально, чтобы не видеть ран, - Я знаю, ты бы хотел, чтобы я в принципе не дал нанести увечий. Но… Я подумал, что тебе будет легче хоть часть той боли выплеснуть в злость. Не знаю, насколько правильны эти мысли, но в результате Акула добровольно отступил после всего. Я в полном порядке, правда. Это выглядит непривлекательно, но теперь я не человек. Главное, что тебе всё это не сделало хуже, - губы опустились на участок плеча, целуя с теплом и нежностью, - Я так скучал по тебе, малыш. Ты словно заново воскрес. Давно я не видел тебя настолько… живым. Даже Акула в какой-то момент был… хм.. знаешь, словно бился не всерьёз. Возможно, увидев меня не человеком, ему стало спокойнее, ведь всю боль несли именно люди. В общем, ему явно тоже понравилось. Но ощущение, что он тот, кто боится ласки, раз так срочно отступил.

Фернир с упоением слизывал все соки малыша, продолжая уже и после его оргазма. Словно мать-волчица, что умывала своё чадо. Он отвлёкся лишь на голо малыша, медленно выпрямляясь и приближаясь к нему.
- Я бы не хотел, чтобы ты видел… раны. Мне нужно некоторое время, чтобы восстановиться, - подал голос Фернир из приоткрытой пасти.
Сил спорить у Луки не было, но смотрел он пронзительно печально. Так, что Генриху не оставалось ничего другого, только сдаться. Он тяжело выдохнул.
- Не вини себя. На мне скоро не останется никаких следов.
Шерсть понемногу растворялась, а на её месте появлялась кожа. И вместе с ней пятна крови, хотя уже не такие густые. Многое засохло и отпало хлопьями. Но потом стали видны и увечья. Они уже не кровоточили, и каждая рана затянулась, насколько смогла. Но оставались этакие вмятины, где Акула успел откусить. Кривые алые рубцы, где не хватало лоскутов кожи. Лицо тоже пострадало. Удивительным образом даже органы у его форм были будто бы разные. У Фернира оба глаза видели прекрасны, а как только Генрих вернулся в свой вид, один прорезанный глаз был прикрыт. На нем был чертовски похожий шрам из прошлого.
- Через сутки большинство шрамов уже не будет, - печально улыбнулся Генрих, укладываясь рядом с Лукой, - А вот кровати досталось больше, конечно.

Взгляд Луки немного прояснялся, давая понять, что он практически пришёл в себя. Клыкастая морда поддалась ближе к руке, но как только малыш опустил взгляд вниз, Фернир остановился. Он успел подумать, что будет отвратителен полукровке из-за своего облика. Он выглядел иначе, пах иначе, был совсем не собой внешне. Вполне логично испытать отвращение. Но тут его ручка тронула достоинство, и из приоткрытой пасти сам по себе вывалился язык от приятных ощущений. Он продолжал гладить по члену, даря новые ощущение, такие яркие, словно до этого они никогда не занимались сексом. У разных обликов есть свои преимущества.
Стоило малышу заговорить, как предательский хвост завилял от радости. И так было трудно им управлять, но хотя бы тело было занято другим. А сейчас подлые инстинкты нового тела сдавали его с потрохами. Хоть продолжение позвоночника не было сильно длинным, но вряд ли такое шевеление из стороны в сторону можно было не заметить. В купе со счастливо вываленным языком. Действительно «хороший мальчик». Теперь начинаешь понимать собак, которые едва ли держат себя в лапах от счастья. Тело будто бы отделяется от разума и ты уже ничего с этим поделать не можешь.
- Я всего лишь показал Акуле нежность, - наконец ответил голос из приоткрытой пасти.
Ощущения внизу чертовски зудели. А поволокий взгляд золотых глаз только больше сводил с ума. Фернир продолжил двигаться, но до тех пор, пока не ощутил внизу что-то странное. Он отпустил ножки малыша и они с ним вместе смотрели на это разбухшее чудо. Достоинство даже побелело от того, насколько сильно оно разбухло, а узел казался просто огромным. Ещё и чертовски твёрдым.
- Дьявол… я так с ума сойду… но боюсь я тебя всего… если на тебя… - попытался объясниться мужчина, но мысли, как и слова, чертовски путались. В итоге он решил просто сползти ниже, пока морда не оказалась снова в район мальчишеского паха. Пасть раскрылась и оттуда показался язык, бережливо обходящий чувствительные органы. Он слизывал всю собственную влагу, которую успел напускать, и снова проникал в тело на всю безопасную длину. Тем временем себе Фернир помогал уже сам. И то, потребовалось около минуты, чтобы дойти до предела. Когда разум начал туманиться ещё больше, Генрих отстранился, чтобы нечаянно не оцарапать клыками. Мгновение, и он заурчал, кончая на пол. А уже парой секунд позже снова вылизывал Луку со взглядом полным обожания и преданности.

Заметив исчезновение шерсти, Генрих отстранился от малыша, убирая нажим своими лапами. Но сам обращаться обратно не спешил. Акула достаточно сильно порвал его тело. Пускай, регенерация у него была хорошая, но первое время будут видны весьма неприглядные шрамы. Звериная шерсть хотя бы скрывала все места разрывов. Прятала даже небольшое кровотечение, которому требовалось время, чтобы остановиться.
- Боишься ласки? – тихо прошептал мужчина, - Жаль, я и тебе хотел показать, как люблю тебя.
Фернир мягко перевернул ребёнка лицом вверх. Его глаза были раскрыты, но сейчас расфокусированно смотрели в потолок. Мужчина обещал, что дойдёт до конца, хотя говорил, что остановиться, если малыш обратиться. Странная ситуация, учитывая, что он вернулся в прежний вид. Стоит ли продолжать с ним такие игры? Взгляд спустился вниз на красноречиво подрагивающий член ребёнка. Несмотря на всю душевную боль, ласки делали своё дело и его желание, видно, никуда не делось. Однако… Генрих посмотрел на собственные размеры. Дело не только в размере, но и в новой форме. Он никогда не заводился, будучи в облике Фернира, поэтому даже не думал о том, что его член может быть иного вида. Если он хочет продолжить секс, то придётся стать обратно человеком. Однако, Лука может увидеть, что успел сделать и явно почувствует вину из-за этого, что только ухудшит ситуацию. Хотя, можно кое-что и другое сделать. Они ведь игрались иногда и без проникновений, почему бы так не сделать сейчас?
Лапы осторожно взялись за худые ножки ребёнка, закидывая их себе на одно плечо, специально вместе, чтобы они находились максимально близко. А потом между бедёр медленно протиснулось твёрдое, горячее достоинство почти алого цвета, с парой чёрных пятен на нём. Он специально опустился пониже, чтобы касаться члена Луки, но в момент перепачкал живот малыша своими жидкостями. У этого облика оказалось ещё и слишком обильное вязкое выделение. И даже чувствительно отличалась. Несмотря на то, что он входил лишь между ног, ощущения были неописуемые. Клыкастая пасть раскрылась и из неё послышался сдавленный стон. Красные глаза с поволокой смотрели на лицо ребёнка, какое-то время ещё отсутствующее после приступа. Фернир медленно двигался, отираясь о его бёдра и животик. Длина доходила ему до грудины, от чего невольно представлял, что было бы, войди он по-настоящему. Низ живота сводило от ненормального возбуждения, но, разумеется, Генрих бы никогда не стал так экспериментировать со своим любовником.

Генрих продолжал чувствовать боль. Его силы никуда её не девали. Конечно, он уже давно имел довольно странную связь с болью, но не то, чтобы получал колоссальное удовольствие от неё. Когти прошлись прямо по лицу. Как символично он прорвал кожу века и оцарапал сам глаз. Конечно, в нынешнем состоянии эта рана быстро заживёт, но всё же, было мало приятного в этих ощущениях. И в последующих тоже. Мужчина не сдержал болезненного стона. Из глаз брызнули слёзы от боли, а все внутренности сжались. Было тяжело терпеть, приходилось сцеплять зубы, сжимать руки в кулаки. Он ведь сам дался на растерзание Акуле.
- Я и так… сделал всё… что смог… - тяжело проговорил Генрих, чувствуя, как слёзы текут уже не столько от физической боли, сколько от душевной, - Прости… меня… прости… я сделал всё что мог… прости меня… прости меня… прости…
Боль уже была достаточно пограничной. Учитывая ещё и воздействие на мозг, от которого уже весь желудок изворачивался в рвотных позывах. От очередного укуса всё тело начало хрустеть и покрываться мехом, конечности вытягивались, делая фигуру массивнее. Появились уши, черты лица удлинялись, перерастая в морду. Когда облик Фернира перешёл на вторую стадию, массивная лапа поднялась к шее демона, сцепившись на неё ошейником. Он и человеком был больше Акулы, а Ферниром удерживал его с лёгкостью. Он не передавливал горло, но тот уже не мог вывернуться из такой хватки.
- Хочу напомнить тебе, что такое удовольствие, - пасть раскрылась извергая голос Генриха.
Фернир повалил демона, что брыкался, царапался и орал нечеловеческим голосом. Он обернул малыша к себе спиной, упирая его лицом в подушки. Бедная кровать быстро стала похожа на поле боя петухов. Вся в пухе, перьях и рваных лоскутах, окроплённых волчьей кровью.
- Всё хорошо. Я не буду использовать член.
Конечно, вряд ли Акулу в принципе успокаивала идея какого-либо секса, даже без члена. Но это всё, что мог сделать Генрих. Хотя бы успокоить его словами. Морда опустилась к заднице. Первая лапа держала за загривок, покуда вторая прижимала к постели поясницу. Массивный язык уронился на жёсткую шерсть. Они и его насиловали. Но это значит, что и он может чувствовать. Язык прошёлся по расщелине, вызывая ещё более бурный голос. Ощущение было, что Генрих занимался экзорцизмом. Но ведь Акула и не знал другого секса. Будучи человеком, они боялись развлекаться так. Рука опустилась чуть ниже, слегка отодвигая ягодицу, но продолжая достаточно сильно давить, чтобы демон не мог никуда деться. Первый мазок по кольцу мышц. Даже вкусы у них будто бы разные, хотя всё ещё остался след и от Луки, и от самого Генриха. Со второго движения кончик языка стал проникать в проход. В памяти всплыли множество разных фантазий, которые были у мужчины ещё до смерти. Наверное, самой горячей, была та, в которой Акула сам скачет на нём, пускай и попутно травмируя. Жаль, что сейчас он пока мало настроен на такую фантазию. Может, когда-нибудь.
Волчий язык был длинным и упругим, а потому мог проникнуть достаточно глубоко. Правда, бороться с внутренним спазмом ему было сложнее. Фернир урывками проникал языком, а потом снова поверхностно зализывал проход, иногда цепляя и другие органы демона. Всё же, у этого злобного существа тоже был член. И он точно так же мог получить удовольствие.

Генрих уже не предвидел нападения, поэтому когда Лука вдруг рванулся – слегка дёрнулся и звучно выдохнул. Но оказавшись под ним, он не стал ничего делать. Его руки сначала спокойно лежали вдоль тела, пока когтистые пальцы сдавливали горло. Было удивительно ощущать нечто подобное. Он чувствовал боль в горле, жжение в лёгких, в которых сгорел весь запас кислорода. Однако, он не чувствовал, чтобы с его сознанием происходили человеческие изменения. Таким образом он не мог умереть. Ему не нужно было обращаться, чтобы сохранить себе жизнь. Его органы жгло, но словно именно это жжение продолжало зажигать в них работу дальше. Сердце билось и без дыхания, мысли всё так же плавали в мозге, лишённом воздуха. Никто, после его возвращения, не пытался убить его таким образом, поэтому сам Фернир даже не знал, чего ожидать. Какое-то время он просто лежал и вслушивался в свои ощущения.
А потом он мягко улыбнулся и открыл глаза. Они изменили свой цвет. Радужка стала больше, занимала практически всё пространство белка. Налилась кровью, а зрачок сузился, но при этом взгляд не выражал никакой злобы. Генрих смотрел на своего мальчика с нежностью. Одна его рука поднялась и осторожно огладила внешнюю сторону бедра. Говорить в таком положении ему было трудно, но он чувствовал, что Лука находится в его голове. Он словно пытался разобрать его сознание на лоскуты, но у него явно это не получалось. Психика Генриха и так была тем ещё сумасшедшим лабиринтом, не говоря уже про то, что он стал устойчив к демонизму после ада.
«Досталось тебе» - произносил он в своих мыслях, - «Тебе больно, я понимаю. Но тебе нечего бояться. Я не враг тебе» - рука аккуратно поднялась к лицу демона, вновь огладив его по щеке, «Если хочешь – вымести на мне свою боль. Я приму её всю. Я готов забрать её себе, мой Ангел. Только не мучай самого себя, прошу».
Генрих снова прикрыл глаза. Пускай для него удушение и не было смертельным, но картинка здорово плыла. Учитывая, что Акула ещё и пытался уничтожить его психически. В мыслях вдруг появилась песня и Генрих стал её распевать, делая громче.
«Не уходи, слышишь?
В моей груди
Становиться холодно слишком
Мы – мотыльки
И нам лететь в огонь
Горя чуть слышно»

Мужчина ощутил что-то странное, когда Лука задал вопрос. Похоже на чары, но очень слабые. Наверное, малыш в принципе сейчас очень плохо собой управляет. Почему-то с губ сорвался смешок.
- Что? – выдохнул он, медленно моргнув, - Храм? Странное… выражение, - дышать было тяжело, а под действием странных ощущений в голове, складывать мысли в слова было ещё тяжелее, - Тогда мой член – Папа Римский? – беззлобно усмехнулся Генрих, но тут же мотнул головой, - Звучит отвратительно. Ты ведь не здание. И не вещь, чтобы принадлежать только телом. Я бы сказал, что ты мой Ангел. Всегда со мной, даже когда нам очень тяжело. Протянул свет даже к Аду.
Пальцы коснулись мокрого лица, и на собственных губах появилась улыбка. Ладонь огладила щеку, стирая всю соль. От чар Генрих даже замер, чтобы почувствовать лучше всё, что с ним происходит, но сейчас снова двинулся. Он опустился к губам мальчика, целуя с нежностью, медленно, тепло и всё же настойчиво. И вместе с тем постепенно движения внизу становились более резкими. Он двигался почти на всю свою длину. Собственное тело уже знало, как Луке приятно и именно так он и делал. Как бы самому не было хорошо от этого контакта, всё равно Генрих думал лишь о его благе. Он чувствовал, когда лучше затормозить. А его руки всё больше сгребали в объятья любовника, по которому он так чертовски скучал.

Удивительно, ведь Генрих ожидал неистовой борьбы. И всё же, даже Акула понял его и принял происходящее, как бы не было больно сделать это сейчас. Мужчина улыбнулся и опустился поцелуем на солёное от слёз лицо.
- Я рядом, - повторял мужчина, целуя поверх слёз, - Теперь я рядом.
Он погружался всё глубже. И был всё ближе к малышу. Всё яснее чувствовалась их связь, которая до сих пор будто бы была разорвана. Было болезненное ощущение пропасти между ними, но сейчас они словно окунулись в прошлое, где всё было солнечно и тепло. И были только они вдвоём. Без наёмников, без любопытных глаз, без завистников. Только Фернир и его демонёнок.
- Моё сокровище, - выдыхал Генрих на очередных поцелуях, - Я тоже тебя люблю. Сильнее, чем кого бы то ни было.
Медленными урывками, но он смог зайти до предельной точки. Паникушное нутро сдавалось всё сильнее с каждой секундой. Он принимал своего любовника, хоть иногда и сжимался снова, но лишь на мгновение. Генрих больше не держал рук малыша. Да и не было нужды удерживать его самого силой. Они оба ждали худшего, но, видно, их сердца знают куда больше, чем слишком уж пытливые умы. Их чувства прокладывают дорогу туда, куда разум бы никогда даже не задумался заглянуть. Сейчас даже странно, что Генрих боялся подводить Луку к этому. Пускай секс и был какое-то время болезненным для полукровки, но всё же, большую их совместную жизнь, секс был для них единением. Это то, что позволяло забыть обо всех проблемах, позволяло пережить боль, позволяло найти ответы, а главное, позволяло снова так сильно влюбиться друг в друга, что невозможно было представить жизнь в одиночестве больше.
Аккуратно Генрих начал двигаться. Плавно и не спеша. Он вслушивался в спазмы Луки, в его стоны, в его дыхание, останавливаясь, если малышу нужно было передохнуть. Он был предельно нежен сейчас. Даже в первый их раз был не настолько нежен. Оно и понятно, тогда в них кипела страсть. Сейчас же это было чистым проявлением заботы и любви.

- Малыш, - выдохнул мужчина, раскрывая глаза, когда началась возня.
Благо, он уже оказался внутри, хоть и совсем немного, но теперь помощи рук не требовалось. Опора сначала сместилась с плеча на кровать, а затем вторая рука поймала когтистую лапу.
- Акула, ты ведь тоже мой малыш, - Генрих смотрел в чёрноту глаз. Он знал, что слова доходят до этого существа иначе, но всё же он их улавливает, только по-своему, - А я твой папа. Я знаю, тебе было очень больно. Ты старался изо всех сил, чтобы спастись. Ты умеешь драться и просто отлично. Но теперь тебе не нужно драться, слышишь? Ты ведь тоже устал, правда? Больше нет нужды защищаться. Теперь я рядом навсегда. Я пришёл, чтобы защищать тебя от всего. Слушай меня, пожалуйста. Вам с Лукой нужен отдых от этих кошмаров. Вам обоим. Незачем больше мучить себя. Я рядом. И теперь всегда буду рядом.
Фернир протянул когтистую ладонь к своему лицу, совершенно не обращая внимания на опасные лезвия. Он с нежностью поцеловал её, после чего прижал к щеке. Но долго оставлять её рядом с лицом он не стал. Мужчина уронил её обратно на постель и прижал обе лапы своей рукой. Теперь у него даже в человеческом обличье хватало сил, чтобы удерживать Акулу. Аккуратный толчок глубже и мужчина сдавленно выдыхает.
- Вы оба хотите просто жить. Теперь у вас будет счастливая жизнь. Моя любовь…

- Это большой комплимент, услышать от демона, что ты больше похож на него, чем на людей, - по-доброму улыбнулся мужчина, - Я тоже люблю тебя, малыш. Папа с тобой. Навсегда.
Третий палец проникал в тело. Всё три забирались глубже и неумолимо растягивали хрупкое нутро, что всё силилось сопротивляться этому.
- Я всегда чувствовал бесконечное счастье, когда мы соединялись. Это больше чем секс. Что-то невероятное. Особенно, если ты использовал свои чары. Мы становились едины.
Даже с сопротивлением, тело всё податливей пропускала гостя. Временами Лука всё равно сжимался, но удивительно, что он не сжался мёртвой хваткой ещё в начал. Он словно бился между воспоминаниями плохого и хорошего. Уговаривал самого себя, что происходящее сейчас – правильно. Это было видно и по внешним его повадкам. Бедняга, как много он вытерпел за всё это время. Как часто его использовали из зависти и алчности, пытаясь утолить собственный голод.
Наступил тот момент, к которому Генрих и сам не особо хотел подходить. Но он дал обещание. Он понимал, как тяжело будет. Удивительно, что его тело не поникло. Возможно, его внутреннее стремление быть с Лукой намного сильнее его жалости и страха перед его болью. Не хотелось думать, что это пустой голод, которому безразлично состояние малыша.
Наконец, пальцы покинули тело малыша. Одна рука сместилась к плечу малыша, довольно ощутимо на него надавив. Они оба понимали, что сейчас произойдёт. И оба не были к этому готовы. Головка члена упёрлась во вход. Вторая рука помогала направлять собственное достоинство, но прямо сейчас Генрих находился в довольно шатком положении. Конечно, чертовски не хотелось применять силу. Не к Луке. Но он и сам просил этого. И Генрих понимал, что стоит сделать рывок. Стоит хотя бы попробовать. А дальше, если это не поможет, они найдут другое решение. Теперь у них впереди много времени совместной жизни. Но хотелось бы, чтобы счастье началось уже сейчас.
Толчок. Паника нутряных мышц. Чертовски сильный спазм несмотря на подготовку тела. Из лёгких от него будто бы сразу весь воздух вышел. Стало трудно дышать, такое знакомое сладкое чувство, но с приправой горячи из-за состояния малыша.

- Тебе становится легче, когда ты говоришь об этом? – тихий голос раздавался рядом с малышом, покуда палец погружался всё глубже в его горячее нутро, - От наркотиков меняется восприятие мира. В зависимости от того, какой наркотик люди пробовали, менялись и галлюцинации. Кому-то мерещились существа, кому-то казалось, что они летают над собственным телом. Иногда видят нечто иное вместо своих частей тела, даже восприятие чувств меняется и, порой, испугавшись своей руки, наркоманы могут её отрезать. К тому же, у тебя ещё и Акула меняет твоё восприятие. Понятно, почему ты так чувствовал это. Порой, мне даже его жаль. Принимает всю боль на себя, - Генрих улыбнулся и опустился поцелуем в уголок губ, - Но теперь я защищу вас обоих.
Мафиози высунул язык, пройдясь вдоль шеи, где стекала испарина и слезинка. Палец уже почти полностью был внутри. Мужчина аккуратно шевелил им внутри, давая телу привыкнуть. Мышцы всё ещё противились, пытаясь изгнать незваного гостя, но понемногу расслаблялись, давая двигаться свободнее.
- Те люди многого не знали. И не узнают уже никогда. Им неведома была настоящая любовь. И тот упоительный оргазм, который мы испытываем. Они всё гонятся за этими ощущениями, но не знают, что для них нужно открыть свою душу. Мир переживал их и оставил лишь слабаков, обозлившихся на мир. Они завидовали нам обоим. И тебе завидовали больше всех. Ты нашёл счастье в мире, где для них есть только боль, даже будучи не человеком. Они хотели вырвать из тебя это счастья, даже не понимая, что у них ничего не получится, сколько бы они не старались. Каждый из них стал только несчастнее. И дело не только во мне. В том, что я вернулся. Они грызлись за тебя, как дворовые псы за единственную кость. Каждый из них хотел забрать тебя себе, но из-за количество голодных ртов, ни у кого это не выходило. У половины я находил твои фотографии. В основном, где ты улыбаешься в платье. Они хотели любви. Твоей любви. Но им оставалось только насиловать. Они понимали, что ничем не могли заслужить тебя и злились. Поэтому я и говорю, что дело только в них. Даже под ними всеми ты не становился грязным. Ты оставался очаровательным ангелом, которому все завидовали. Горькая правда нашей алчной жизни.
Второй палец понемногу проникал в тело. Это давалось ещё труднее. Мышцы вновь сжались, но после очередного вдоха малыша, они расслабились, позволяя проникать, пуская и со скрипом. Периодически Генрих поднимал руку, проходился по плоти, чтобы собрать смазку на пальцы, и возвращался вниз. Уже два пальца расходились в стороны, замирали и просто давали внутренностям привыкнуть к такому положению дел.

- Малыш, - спокойно улыбнулся мужчина, огладив его светлые волосы, - Я не просто так сказал, что мое тело теперь быстро восстанавливается. Смотри, - он провёл со собственному плечу, где совсем недавно впивались когти. Теперь на коже не было даже следов после ранок, - Но я тебя понял. Не переживай за то, что будет. Я рядом и я никуда не уйду, обещаю. Я буду рядом до самого конца и не оставлю тебя с этой болью наедине.
После этих слов рука вновь опустилась вниз, на ощупь находя заветное кольцо мышц. Он сжимался и сильно. Ещё бы, после всего, что он пережил. Благо влага помогала проникать. Медленно, указательный палец проникал в хрупкое тело, совсем по миллиметру, хотя для малыша это наверняка была словно пытка. Вряд ли кто-то использовал смазку, когда насиловал Луку. Разве что кровь, и так вряд ли подходила, ибо не была такой вязкой. И всё же мышцы сразу схватились вокруг пальца.
- Помню как мы частенько застревали так, - прошептал Генрих на ушко Луке, - Ты сжимал меня и не отпускал. Высасывал из меня все соки. Я даже не знал, что люди могут столько кончать.
Другая рука удерживала бедро, не давая ноге прижаться ко второй, чтобы блокировать доступ к телу. Это уже действительно всё больше напоминало насилие. Но Генрих всё повторял в голове мысль, что это только ради Луки. Он надеялся, что это действительно прорвёт в нём баррикаду и позволить построить на обломках его новое будущее. Счастливое, совместное будущее. Как мало надо, чтобы сломать психику. И как долго приходится её чинить.

Когда прозвучало довольно резкое слово, Генрих аж застыл, с недоумением разглядывая лицо. Неужели успел перейти грань? Начинается приступ? Было не похоже, что он обращался. Но когда Лука произнёс причину, мафиози улыбнулся, свободную руку прижимая к его щеке.
- Вот наше отличие от них всех, - с теплотой произнёс он, - Забота друг о друге.
Генрих не стал озвучивать свою проблему, которая была и прежде. Теперь становилось ещё сложнее не думать, что секс с ним – это использование его тела. Но Лука так хотел. И после прошлого раза мужчина понял, что полукровка возьмёт это на свой счёт как проблему. А этого хотелось ещё меньше. В конце концов, когда они занимаются сексом, то все мысли из головы вышвыриваются вон. И плохие в том числе.
Фернир убрал обе руки от ребёнка. Он не показывал своей нерешительности, успев уже настроить себя на нужный лад. Но даже учитывая все свои невесёлые мысли, у самого стояло колом. Импотенция это уже не про него. Когда Лука рядом, его просто невозможно желать.
- Порой я представлял, как ты… просишь присоединиться к пыткам. Разрываешь очередного, сжираешь его сердце, а потом мы занимаемся сексом прямо на его останках. Я всё такой же больной и озабоченный, как и раньше, - усмехнулся мужчина, придвинувшись ближе, - Я всегда любил наблюдать за тобой. За Акулой и тобой. Ты и убивал очаровательно, и радовался новым открытиям так искренне. Только в тебе это всё так гармонично складывается, - Мужчина опёрся рукой и слегка проехался плотью о бедро малыша, - Ты хочешь руками? Или хочешь зайти дальше?

- Теперь только она у тебя и будет, - улыбнулся мужчина, наконец обняв пальцами плоть, - Наша с тобой жизнь. До самой твоей смерти. Больше я никуда не денусь. Они не стоят ни воспоминаний, ни твоих слёз, - плавное движение по члену и Генрих приблизился к лицу. Он подхватил малыша в очередной поцелуй, продолжая мягко двигать рукой, разгоняя кровь.
Так странно чувствовать это. Приходится самому напоминать, что это происходит для Луки, а не против него. И всё равно такое ощущение, что не стоит этого делать. Так хочется уберечь тело малыша, после стольких страданий. Но, видно, лишь болью можно выжечь плохие воспоминания. Так горько, что ему снова приходится мучиться.
- Я тут подумал, - проговорил вдруг Фернир, разорвав поцелуй, - Я теперь достаточно большой, когда превращаю. Хм… странная мысль конечно. Но ты бы хотел прокатиться на мне? В смысле, на спине, когда я в волчьем обличье. Я могу очень быстро бегать. Наверное, это очень захватывающе, кататься на ком-то таком большом, - мужчина тепло улыбнулся, всё ещё продолжая ласкать ребёнка внизу, поглядывая на его лицо, но уже не мучая прямым взглядом в глаза.
Стоило как-либо малышу зажаться или дёрнуться, как мужчина сразу опускался поцелуем то на его лицо, то на его плечи.
- Можем поехать в деревню. Помнишь, мы нашли заброшенную. Там всё ещё пригодные избушки для жилья. Ночью пробежимся по полю. Можем, как однажды, вместе побегать без одежды. Теперь я тебе точно не уступлю.
Генрих прогонял наваждения собственным голосом, так и не прекращая трогать. Понемногу он наращивал движения, и вместе с тем, опускался всё ниже, соскальзывая с плоти. Всякий раз он внимательно смотрел в детское личико и снова что-то вспоминал. В какой-то момент, лаская плоть, пальцы другой руки скользнули по сжатому кольцу мышц, довольно ощутимо продавливая, но почти сразу отступая.
- Теперь я могу охотиться. Представим, что мы единственные выжившие на этой планете. Будем ловить фазанов, готовить их прямо так, на костру. Можем сделать временную хижинку сами. Только ты и я.

Генрих мягко, но настойчиво подтянул малыша обратно к себе, снова нависнув над лицом. Ладонь аккуратно легла на щёку, не давая ему отвернуться. Взгляд смотрел прямо в глаза, видя как дрожит зрачок и замыливается желтизна.
- Малыш, ты не грязный, - спокойно проговорил мужчина, другой рукой огладив по бедру, - Абсолютно не грязный. Всё, что они делали с тобой делает их грязными. Насильниками, садистами, мучителями. Их, а не тебя. Ты ничего не мог с этим сделать. Но ты выжил, - губы опустились поцелуем на лобик ребёнка, - Их больше нет. От них остался лишь след в твоей памяти, который мы сотрём. И записи их пыток, - Генрих снова посмотрел в глаза Луке, - И всё же, ты ведь не считаешь меня отвратительным. Я убивал их. Пытал долгие часы, дни и недели. Я отрезал им руки, запихивал им их же члены в глотки. Насиловал арматурой, кочергой, лезвиями. Но я ведь для тебя не грязный, так ведь? Потому что всё, что было не имеет никакого значения. Сейчас ты для меня мой ангел. Прекрасный, даже надломленный. Но скоро ты станешь ещё лучше, сбросив с себя весь этот панцирь, который тебе пришлось натянуть из-за них, - ладонь с лица упёрлась в кровать для опоры, пока рука снизу снова коснулась бедра, оглаживая сначала с внутренней, а потом с внешней стороны, - Ты не виноват. Я знаю, что ты всё ещё чувствуешь их. Это память. Её грёбанный механизм для защиты. Тебе приходилось учиться выживать по-новому. И ты уже не ждал меня. Поэтому, уйдёт время, чтобы снять этот механизм. Я понимаю что это такое, хоть и смутно. Но помню, сколько лет голоса и ощущения прошлого преследовали меня. Но тогда я был один. У тебя есть я. Вместе мы быстро справимся, - поцелуй на плече в очередных попытках успокоить. Хоть немного отвлечь от волнений тела, - Теперь только я и ты. Только мы вдвоём.
Рука осторожно снова коснулась плоти. Сначала подушечки просто двинулись по длине, оглаживая точно так же, как гладили тело до этого.
- Помнишь наш первый секс? Вышло так удивительно. Я тогда чертовски испугался, что потерял тебя. Что они сделали что-то необратимое. И смог признаться в своих чувствах тебе. С тех пор… я всецело принадлежу тебе. Любовь моя.

- Не просто так люди разделяют понятия. Заниматься любовью, предаваться страсти. Потому что секс может быть разным. И без чувств это просто грязная похоть. Животное самоудовлетворение, - Генрих старался не приближаться к тебе насилия слишком близко, и всё же малыш сам выцеплял эти воспоминания. Быть может, мозгу хотелось найти разницу и понять, почему то, что происходит сейчас это хорошо, а то, что было – плохо, - Даже взять приём пищи. Можно рвать добычу руками, выплёвывать кости, хрящи или даже перья с шерстью. А можно сделать из неё блюдо, подать с вином и есть приборами. На мой взгляд, это и отличает развитых людей от тех, что остался на пороге эволюции. Те ублюдки просто пренебрегали даром, который был дан интеллектуальным существам. То, что происходит между нами, даже выше человеческих познаний. Наша связь оставалась даже когда я перешёл за грань. И поэтому, даже когда мы предаёмся любви… достаточно дико, для меня это всё равно остаётся любовь. Потому что мы делаем друг для друга абсолютно всё, что можем, на гране наших возможностей.
Мужчина улыбнулся и слегка выпрямился. А после фразы малыша задумчиво проследил за его руками. Только теперь Генрих понял, что Лука просто забыл об их уговоре. Этого следовало ожидать. Раненная психика подтирает все, чего ей касаться не хочется. И всё же, мужчина рад, что сделал этот шаг. Прямо сейчас, даже через всю свою боль, полукровка казался намного более живым, чем всё то время до.
Он с нежностью посмотрел в любимые глаза, навис снова и опять втянул его в поцелуй. Сейчас он был не таким осторожным, как в первый раз. Теперь этот поцелуй выражал неуёмные чувства Генриха, его безграничную любовь и привязанность. И благодарность за то, что он делает для него.
- Знаешь, - вдруг выдохнул мужчина, оторвавшись от губ ребёнка, - Я сначала думал, что… это просто алкоголь. Не верил, что меня может тянуть к своему же полу, пускай и такому очаровательному. Думал, что меня затошнит, стоит только взять в рот. А потом ощутил твой нежный вкус. Это, конечно, не ванильная сладость. Но что-то такое терпкое, немного вязкое, как сухое вино дорогих сортов. Я удивился, что даже в этом ты идеален. А твой голос меня очаровал настолько, что я погряз в тебе с тех пор. Хотел пробовать, касаться, ощущать. Без разницы было, будет ли что-то для моего тела. Мне так нравилось, как тебе было хорошо.
Напоследок Фернир чмокнул полукровку и спустился ниже, касаясь поцелуями впалого живота. Пока что он не хотел затрагивать самую болезненную для воспоминаний точку. Никто из насильников не заботился о состоянии Луки. И уж точно даже не пытался сделать ему приятно. К тому же, это возвращало их в первый день, когда они начали влюбляться друг в друга. С того дня всё закрутилось и так быстро их связало, что эта связь не даёт даже упокоиться душе.
Губы остановились на лобке и Генрих втянул запах малыша.
- Ты пахнешь всё так же. Я бы даже сказал, что как вино из диковенных цветов.
После фразы Генрих выпростал язык и осторожно коснулся плоти, сразу поднимая взгляд на лицо малыша. Да, он сказал, что не отступит и он не собирался. Но ему важно было и не спешить в этом деле. Всё же, нежность это именно то, что разительно отличает его от насильников.

Генрих снова чуть дёрнул бровями, пока не понял о чём он. Взгляд проследил за руками полукровки, а потом с уст сорвался добрый смешок.
- Ладно-ладно, - всё ещё посмеиваясь, проговорил Генрих, временно убирая руку с паха полукровки. Он выпрямился и сам продолжил расстёгивать рубашку, - Только теперь моё тело не такое интересное. Такое же идеальное, как и твоё. Не считая цвета. Кстати, удивительно, что у меня есть родинки, хотя их значительно меньше, чем было к старости. Видно, этот дух, дьявол или кто меня вернул, решил выбрать какой-то определённый период моей жизни и взял оттуда внешние параметры. А так. Ни татуировок, ни шрамов, - пожал плечами мужчина, наконец снимая ткань и отбрасывая её в сторону, после чего сразу же расстегнул брюки, - Тебе нравились татуировки. Только я не знаю, как сильно я регенерирую и есть ли смысл их делать вообще. В уязвимости человеческого тела есть свой шарм.
Следом за рубашкой, в сторону полетели брюки. Но бельё, пока что, мужчина оставил на месте. Он снова навис над малышом и снова опустил руку на его пах, заглядывая в золото глаз.
- Я немного скучаю по своим слабостям. Но ты всё равно дороже их всех. Я бы согласился быть и в шкуре волка, чтобы только защищать тебя.
Новый поцелуй. Генрих бережно спускает штаны с худых ног. В этот раз он затормаживает при каждом резком движении. Всё-таки, именно отсюда рождалась вся его боль. Но, на удивление, малыш терпимо реагировал на касания здесь. Даже в первый раз, казалось, было намного сложнее. Впрочем, может именно из-за преданности тела хозяину. Он готов был отдаться снова именно потому, что это был Генрих.
- Теперь я точно знаю, что моё тело стоически сопротивлялось твоему шарму. Ты и без чар чаруешь до невозможности. Особенно, когда искренен.

Когда Лука сказал, что уши ни к чему здесь, они тут же распались обратно в обычные чёрные локоны. Рука блуждала по краю, пока серость глаз наблюдала за мальчишкой. Его брови немного подернулись от его слов, а потом задумчивый взгляд поднялся по стене.
- Мои воспоминании о том дне уже смазались. В том смысле, что досконально не помню всех эмоций. По памяти, мне казалось, что ты просто чертовски смущён. А ты боялся? – он снова задумчиво посмотрел на лицо ребёнка, а рука тем временем выудила пуговицу из петли, после чего жикнула собачка молнии, - Хотя понимаю, как это могло быть страшно. Даже полгода не обещают, что человек не окажется психом. Но как мне удалось найти чудесного демонёнка, так и тебе повезло с хозяином, - Генрих усмехнулся, подмигнув ему, - Смешно сейчас думать о том, что у меня в принципе до тебя не стоял ни на кого. После тебя я стал зависимым сексуальным наркоманом.
Рука опустилась под брюки, ложась поверх мальчишеского достоинства. Мягко ладонь оглаживала плоть через бельё. Генрих не спешил, но вместе с тем был достаточно настойчив. По нему было видно, что он действительно не планировал сворачивать с этого пути. Чтобы несколько отвлечь, Генрих снова опустился поцелуями на плечо и шею малыша. Конечно, его везде трогали. Но уж точно не так. Фернир нисколько не проявлял своей силы в касаниях. Всё было нежно и тепло. Руки просто настойчиво находились у тела, стараясь не смещаться, но нисколько не мешали его вздрагиваниям, не останавливая естественную реакцию тела. Словно даже руками он говорил «ты можешь убегать, но я всё равно буду рядом».

Тёплые поцелуи покрывают грудь малыша, пока он говорит. Временами Генрих отстраняется и смотрит в глаза. Не прикрывает своих даже когда его лапка трогает веко. Он слишком аккуратен и бережлив, чтобы ранить, даже в такой странной ситуации.
- Нравится уши? - вдруг с улыбкой произнёс мужчина. Всё же, глаза коротко прикрываются, но чтобы сосредоточиться на собственных ощущениях. Волосы зашуршали, словно по ним пробежался ветер, вытянулись и спустя пару мгновений из них сформировались чёрные волчьи уши, вставшие торчков во всё внимание,- Я весь твой. Мои когти – твои когти. Мои уши – твои уши. Тут нечему завидовать. Хотя понимаю. Раньше я хотел больше сил, чтобы защищать тебя. Теперь они у меня есть.
Мафиози опустился поцелуями, никуда не убирая своих звериных ушей. Если это поможет мальчишке отвлечься – то почему нет? Хотя самого они несколько смущались. Наверное, потому что выглядели слишком забавно. До тех пор, пока вместо его лица не появиться клыкастая морда, конечно.
Трогающая рука спустилась ещё ниже, на пробу проскальзывая по краю брюк. Моментальная реакция, чего и следовало ожидать. И хоть Генрих был аккуратен, он руки своей не отдёрнул. Теперь они должны вместе пройти через это.

Это не было похоже на то проявление любви, которым они раньше часто занимались. Но бессмысленно было ждать, что Лука по щелчку пальцев вспомнит каково это – заниматься любовью. Или даже страстью, ведь именно она была у них чаще всего. Прожорливая, местами звериная, хаотичная и неуправляемая. И всё же, он как и прежде доверял этим рукам. В мозги возникало тысяча мыслей, что не стоит заходить так далеко, не сейчас. Но теперь это значило бы закрыть малыша навсегда. Он тоже неимоверно старается перебороть самого себя и Генрих видит это.
- Когда мы напились здесь впервые, - прерывал тишину мужчина, задирая футболку всё выше и выше, - Странным образом я не мог думать ни о чём другом. Только о тебе. Я и раньше считал тебя невероятно красивым, но в этот момент увидел что-то большее. Словно, именно здесь ты показал себя настоящего.
На верхней точке Генрих уже сгребал одежду не оставляя выбора. Он стаскивал её с тела не давая ни себе, ни Луке подумать о том, готовы ли они. Взгляд спустился на бледную кожу, а за ним опустилась и ладонь. В глазах мелькали сцены кровавого садизма. Дырки от пуль, следы от лезвий и веревок, обычные синяки, переломы ребёр. Словно им мало было просто иметь его. До чего же жестокими люди могут быть. Ладонь будто бы смахивала все эти давным-давно зажившие следы, натыкаясь на редкие рубцы после недавнего приступа малыша.
- Впервые, когда я увидел твою кожу, я подумал, что не может она принадлежать демону. Ангельски чиста и невинна. Сколько бы бед твоё тело не знало, но становится прежним. Память, увы, не настолько податлива. И всё же, это словно символ того, что ты способен пройти через всё. Отречься от боли и страданий, чтобы становиться счастливым снова и снова. И других делать счастливыми. Меня ты чертовски осчастливил.
Говорившие губы опустились к плечу, оставляя на нём незаметный, но чувственный след. Поцелуи сместился вбок по ключице, а потом ниже по груди.

Генрих ожидал ответной реакции, но совсем не той, которую получил. Он думал, что вот-вот настигнет приступ и малыш может озвереть. Или, на крайний случай, он зальётся слезами, свернётся в клубок и будет просить его не трогать. Видно, малыш готов был претерпеть любую боль, чтобы избавиться от призраков прошлого. Его можно было понять. И Генрих понимал. Но самому решиться на что-то такое было трудно. Каждое движение могло причинить боль, спровоцировать новые воспоминания. Но раз Лука хочет пройти через это и попытаться прийти к новой жизни, даже если этот путь покажется пыткой, что же, Генриху придётся исполнить его желание. Потому что это желание того, кого он любит всем сердцем и душой.
- Я больше не уйду, - прошептал мужчина, возвращая поцелуй. Рука, что служила опорой, придвинулась чуть ближе к светлой макушке, обнимая её и легко сгребая за светлые волосы. Вторая же продолжала свой путь по волнам его тела, смещая складки одежды. Пальцы ухватывались за бок, чуть поднимались выше, «пересчитывая» рёбра, потом снова скользили по впалому животу. Язык касался нёба, ряда клыков, и другого пугливого языка. Наконец, Генрих снова отстранился, но не чтобы закончить, - Лука, я собираюсь зайти дальше. И… остановлюсь только если ты полностью обратишься. Просто чтобы ты знал. Моё тело быстро восстанавливается, быстрее твоего, так что не волнуйся ни за когти, ни за клыки.
После этих слов пальцы подцепили футболку и забрались под ткань одежды, дотрагиваясь до кожи. Горячая ладонь стала подниматься, уже касаясь бледной поверхности его тела. Совсем вплотную, ощущая каждый изгиб ещё четче. И всё это время мужчина продолжал смотрел на малыша своим проницательным считывающим взглядом. Наверное, странно, когда всю прошлую жизнь на тебя смотрел лишь один здоровый глаз, а теперь их два. Да и в целом Генрих чертовски сильно изменился. Он вернулся в ту свою оболочку, которая была до гибели его семьи. Словно нарочно. В любом случае, даже если бы он остался пожилым стариком, он бы не возникал. Это огромный подарок кого бы то ни было.

Сложно было понять, о чём именно просит малыш. Сложно было понять, как именно помочь ему. Генрих готов был сделать для него абсолютно что угодно. Или, может, думал так. Единственное, о чём он попросил, он сделать не смогу. Но, быть может, именно это и нужно было сделать. Взять на себя все риски и всю ответственность.
- Тебе будет больно, - выдохнул мужчина, не отстраняясь от ребёнка, - Вся твоя боль может хлынуть в один момент. У нас был уговор и… ты всё ещё не показал, что готов. Но… - Генрих прижал к его бледной щеке ладонь, пройдясь по ней большим пальцем, - Это помогало мне понять, как сильно я в тебе нуждаюсь. И что отличает жизнь, от Ада.
Всё-таки, губы соприкоснулись в поцелуе. Рука, что лежала на щеке, скатилась ниже по шее, огибая ключицы. Ещё ниже, достаточно ощутимо проминая каждый выступ и каждую впадинку. Пальцы двигались волнами по рёбрам, точно танцевали по клавишам инструмента. Это будет больно для них обоих. И нет никаких гарантий, что станет лучше. Но это то, что когда-то вытянула Генриха из суицидальных мыслей. И то, что вернуло его из бездны. Их связь.

Когда Лука затих, мужчина пришёл в движение. Рука сместилась с поясницы на плечи, потом мужчина едва отстранил от себя ребёнка, но продолжал крепко его держать. Мафиози пригнулся к его лицу, совсем вплотную, выпростал язык и прошёлся им по одной из влажных дорожек, слизывая слезинку. Закончили этот путь губы, мягким поцелуем поверх век. Фернир согнулся ещё ниже, заводя вторую руку под коленки, а потом выпрямился, поднимая полукрову на руки.
- В загробной жизни есть своя прелесть. Но там нет таких жгучих ощущений. Нет ни боли, ни наслаждения от прикосновения. Нет страсти, - почти шёпотом говорил мужчина. Он медленно шагал в сторону лестницы, потом так же медленно поднялся и дошёл до спальни, - Наша любовь полна страсти. Конечно, сейчас тебе было бы от неё только больно. Но всё измениться, - Фернир аккуратно уложил ребёнка на постель поверх одеял. Он забрался следом, нависая сверху, разглядывая болезненно-умиротворённое лицо, - Ты когда-то вывел меня из страданий. Теперь мой черед, - Генрих пригнулся ниже. Он смотрел на поджатую полосу губ. Но остановился в нескольких миллиметрах, так и не прикоснувшись к ним поцелуем.

Генрих не стал противиться. Хоть состояние Луки было спорным, но рука охотно прижалась к лицу. Взгляд был направлен в глаза. Генрих изучал все эмоции, хотя не мог понять, что происходит внутри этого хрупкого тела. От его фразу мафиози усмехнулся.
- Придётся смириться, что я последовал за тобой, - он повёл плечом и вдруг опустил одну из рук на поясницу ребёнка, ощутимо сдавливая её и прижимая к себе, - Найти выход… наверное, мне тяжело это понять сейчас. Когда всё моё прошлое размылось. Я помню его, но, наверное, не так чётко. Моё желание быть рядом перевесило абсолютно всё. Даже желание упокоение, которое, казалось, было со мной всю мою блятскую жизнь. С тех пор, как в моей жизни появился ты, любая боль перестала иметь значение.

- Не напал, - улыбнулся мужчина, - Я бы хотел, чтобы ты выплеснул свою горечь. Но понимаю, что это вряд ли поможет тебе.
Генрих ответно смотрел в золото глаз, переводя взгляд от одного блюдца в другое. Он пытался считать эмоции, происходящие на его лице, но сейчас это было особенно трудно сделать. Малыш и так был закрыт, не говоря уже про опьянённое состояние, в котором он мало отдаёт отчёт. Но мафиози всё равно улыбался. Он смотрел и это главное. Первое время Лука даже взгляда не поднимал и не видел ничего, только кошмары, боль и пустоту. Теперь он хотя бы что-то вылавливает из реальности.
- Ты сам сказал, что прежних нас нет. Мы изменились. Думаю, прежний Лука умер вместе с прежним Генрихом, - лёгкое прикосновение ладони к белым локонам, после чего рука сместилась на плечо, - Уверен, что ты поправишься и снова изменишься. Ты не станешь таким, каким был, но и не останешься таким. Но это и не важно. Потому что мы заключили контракт. Ты навсегда будешь моим Лукой. Каким бы ты не стал, ты остаёшься моим Лукой. А я всегда буду твоим Генрихом. Твоим папой. Поэтому я здесь. Наш контракт. Он останется неизменным, чтобы не произошло, - рука всё же поднялась и пальцы коснулись щеки, - Поэтому неважно какой ты. Ты мой Лука. Любой ты. И так будет всегда.

Сложно было понять, как относиться к таким переменам. В принципе, сложно было что-либо понять, когда твоё любимое существо изменилось настолько, что ты его практически не узнаёшь. И всё же это был Лука. Генрих любил его так сильно, что вернулся с того света, поэтому готов был сделать что угодно.
Мужчина словил перепачканную руку малыша, укладывая себе под линию челюсти, чуть склонив к ней голову.
- Теперь ты можешь не бояться за меня, - тихо проговорил Генрих, - Можешь царапать меня и кусать сколько угодно. Можешь даже кусочек откусить, - усмехнулся мафиози, укладывая другую ладонь на светлую макушку, чтобы прижать её к себе, - Лука, я с тобой. Всё в порядке, не извиняйся. Мне нравится… как ты это делаешь. Помнишь? Я тот ещё мазохист. И я всегда мечтал оказаться в твоих когтях. Теперь тебе не стоит беспокоиться за мою жизнь, потому что я не умру. Я всецело твой.

Мужчина довольно быстро выбрал диск и вставил его в музыкальный центр. Объём музыки там был достаточный, чтобы слушать его пару часов, поэтому мафиози включил его сразу. Вряд ли у них хватит сил столько танцевать. Хоть Лука и сказал, что не нужно трогать мебель, всё-таки, пока он умывался, Генрих сдвинул стул, кресло и диван ближе к краю, освобождая центр комнаты.
- Не замёрзнешь? – поинтересовался мафиози, на что малыш мотнул головой и подошёл ближе.
- Наоборот, мне стало уже жарко. Тебе не нравится?
- Ты мне нравишься в любой одежде, - мягко улыбнулся Генрих, заложил одну руку за спину, а другую протянул к полукровке, - Позвольте пригласить Вас на танец.
Малыш вложил свою руку, но было видно, насколько он был зажат, несмотря на градус и его согласие. Генрих видел это и старался как можно аккуратнее проводить их контакты. Он оставил небольшое расстояние между ними, а вторую руку поверхностно уложил поперёк спины. Как раз, началась новая мелодия, и вместе с ней мужчина повёл свою пару. Аккуратный шаг назад, потом в сторону, потом небольшой поворот и шаг вперёд. Генрих всё делал достаточно медленно, чтобы малыш успел сориентироваться.

Мужчина наблюдал за Лукой всё время, что они играли. И даже когда он молчал, мафиози украдкой наблюдал. Так, чтобы не слишком нервировать своим вниманием, но словно именно так он лучше понимал, что происходит с малышом.
- Хорошо, солнце, - ответил Генрих, убирая со стола тарелку из-под бутербродов, - Можем потанцевать, - он посмеялся, когда полукровка удивлённо посмотрел на мужчину, - Ну, знаешь, не энергичные танце. Что-то типа ленивого вальса. Могу отодвинуть всю мебель к стенам. Здесь довольно просторно для танцев. Это если ты захочешь.
Генрих спокойно смотрел в любые, но тусклые жёлтые луны, ловя каждую эмоцию. Любая, даже печальная эмоция доказывала, что в мальчишке всё ещё теплиться жизнь.

Мужчина едва покачивал свой бокал вина, всматриваясь в бардовую жидкость, будто это помогало размышлением. На самом деле, его мысли начинали уходить в самые разные дебри. К сожалению, после случившегося они оба не могли оставаться слишком долго наедине со своими мыслями, потому что начинали в них видеть всё больше кошмаров.
- Я знаю этого человека? – спросил мужчина, не отрывая взгляда от вина.
- Конечно, ещё как.
- Хм… Это же кто-то из нашего мира? Я имею ввиду, не какая-то телезвезда?
- Неееет, - улыбнулся малыш, сам разглядывая то телевизор, то книгу, на которой лежала его ладонь, - Это было бы слишком просто.
- Что же проще наших общих знакомых? Хм. Франк?
- Нет. Это видеть слишком просто!
- Он по статусу выше меня?
- Хм, - мальчишка поднял взгляд к потолку, поводив когтём по обложке, - У тебя сейчас такой статус, что я не знаю никого выше него.
- Но не сильно ниже? Кто-то из других глав?
- Да, - мурлыкнул малыш, - Время кончилось! Слишком много думал.
- Но я был близок?
- Да. Я загадал Дино. Знаешь, если ты будешь так играть, то скоро напьёшься.
- Не напьюсь, - усмехнулся мафиози и сделал очередной глоток, - Сейчас я загадал то, что ты точно не угадаешь.
- Хм, это человек?
- Нет.
- Животное?
- Мимо.
- Существо?
- Хм… Возможно, - Генрих прикрыл глаза и улыбнулся.
- Существующее в нашем мире существо?
- Кто знает, - пожал плечами мафиози.
- Нечестно давать такие расплывчатые ответы.
- Очень сложно судить о том, существует что-то в мире или нет, когда восстаёшь из могилы, - посмеялся мужчина, поддался чуть вперёд, заглядывая в глаза Луке, - Ладно. Пока что подтверждения, что это существо существует – нет.
- Значит, это что-то из мифологии?
- Да.
- У него четыре ноги?
- Опять сложный вопрос, - чуть нахмурился мафиози, - Думаю, у него может быть сколько хочешь ног. А может не быть.
- Это божество?
- Скорее да, чем нет.
- Это… - только Лука подал голос, как прозвучал звук секундомера, оповещающего, что время иссякло, - Но уверен, я был близок.
- Ктулху, - кивнул Генрих.
- Ну, не настолько. Думал о каком-то японском божестве, которое может принять форму кого угодно, - вздохнул малыш и сделал свой первый глоток.

Генрих собирал разного рода хлам в гостиной, который выносил в мешках ко входу, когда малыш спустился. Он как раз завязывал очередной мешок, выпрямился и повернулся к ребёнку. Он заметил влагу на его лице, но не стал обращать на это внимание. Сейчас такое время, когда Лука может много плакать.
- Хм… я немного другое имел ввиду тогда, но твой вариант мне нравится больше, - улыбнулся мужчина, подходя ближе к лестнице, - Будем тогда загадывать разные вещи. А другой будет отгадывать. Думаю, можно даже установить время. Пять минут, например. Не угадал – выпил. Угадал – выпил тот, кто загадал, - мафиози подмигнул и направился на кухню, - Давай сделаю горячих бутербродов к вину.
Генрих достаточно быстро управился на кухне, разогрел бутерброды. С закуской и вином пришёл в гостиную. Они расположились прямо на полу, включили телевизор для фона на самой низкой громкости.
- Тогда ты первый загадываешь, - предложил Лука.
- Ну что… ладно, - кивнул мужчина, заполнил оба бокала и протянул один малышу, - Загадал.
- Это человек?
- Нет.
- Значит животное?
- Да.
- Большое.
- Хм, - Генрих задумался, почесав подбородок, - Он может быть разным.
- Только не говори, что ты волка загадал, - фыркнул малыш.
- Это так очевидно? – наигранно расстроено спросил мужчина.
- Чересчур.
- Какая досада, - пожал плечами Генрих и отпил из своего бокала, - Тогда твой черед.

Губы Генриха снова подернулись печальной улыбкой и он убрал ту руку, которой хотел коснуться Луки. Сейчас любое прикосновение могло навевать дурные воспоминания. Поэтому стоило держать дистанцию, а самого себя – в руках. Неизвестно, вернётся ли всё в прежнее русло, да оно и не важно. Даже если отношения изменятся, самое главное, что они останутся друг у друга. Той же рукой Генрих поднял стакан и опрокинул в себя всё его содержимое. После чего откинулся обратно на спинку.
- К концу недели приедут материалы. Думаю, завтра я отколупаю старую плитку. Я буду только «за», если ты мне поможешь. Но не стоит себя заставлять, если тяжело, - мужчина чуть склонил голову в сторону и сполз немного ниже по дивану, прикрывая глаза, - Давно стоило обновить здесь всё. Столько дурных воспоминаний. А ведь это просто дом. Здесь должен быть уют.

Генрих тяжело вздохнул , отставляя ноутбук в сторону. Он поднялся со своего места, чтобы принести виски и два стакана. Оба поставил на столике перед ними. В один плеснул совсем немного, а второй заполнил на две три. Присел и взял свой стакан, сразу делая глоток.
- Ситуация хреновая. И в ней абсолютно нет твоей вины. Мои извинения тебе не помогут. Ты должен перестать винить себя за происходящее. Ты не можешь изменить прошлое и свои чувства. Точно так же, как и я. Ты жив – для меня это единственное, что имеет значение. Так же, как и я для тебя. Уверен, ты готов был на всё, чтобы я снова был с тобой. Считай, то что произошло, это своеобразная плата за то, чтобы мы могли быть вместе. Хреновая, болезненная, но плата. Осталось только собрать себя заново, - мужчина повёл плечом, снова делая глоток. Стакан снова занял своё место на столе, а Фернир откинулся назад, - Я, порой, веду себя тоже хреново. Но это потому, что я понятия не имею, как тебе помочь с этим справиться. Я в порядке, правда. И чем лучше будет тебе – тем счастливее буду я. Всё остальное – шло бы оно к чёрту. Если бы тебе стало лучше, я бы весь мир сжёг. Но, увы. Только ты можешь с этим справиться, - Генрих повернул голову, посмотрев на ребёнка. Он поднял руку, протянул к его лицу, но остановился в сантиметре, так и не дотронувшись, - Каждый раз, когда будешь винить себя, просто говори себе «я заплатил за его возвращение». Может, тогда тебе станет легче. Потому что всё это теперь позади. И завтра мы уже будем новыми собой.

Пятёрка в чёрном подошла к амбару, укрытые ночью. Каждый из них достал пушку и проверил на готовность к бою.
- Надеюсь, все помнят план, - один из них повернулся к остальным, - Акс и Войд зачищают левую сторону, Крег и Банни – правую. Я прорываюсь к офису крысы и жду остальных. В живых не оставлять никого, пленные нам не нужны.
Кивок и никаких лишних слов. Парни обменялись жестами и по одному зашли через брешь в стене. Уже через минуту послышались выстрелы, мужские выкрики, команды, шипение рацией и полный хаос. Что-то падало, разбивалось, кто-то кричал. И вместе со своей какофонией звуков разносился ещё и смех.
- Да-а-а! Вот что я называю «отличными выходными»! – разрывался хохотом Акс, в очередной раз попав прямо в череп.
- Не радуйся раньше времени, - спокойно произнёс Войд, вовремя заметив подход с тыла, - Вот этот мог бы стать твоей ошибкой.
- На этот случай у меня есть ты, - мужчина склонил голову и только его напарник знал, что он подмигивает в этот момент. Их маски плотно закрывали лицо со всех сторон, даже кожу было не проглядеть, - Кстати, что ты сделал с тем парнишкой?
- Который спалил нас у путей?
- Ага.
- Оказался суицидником, так что просто помог.
- А, так он пришёл под поезд кинуться? Зря не подошёл к нам. Мы бы ему показали веселье перед смертью. Зря добро пропало!
- Смотрю, Эмили тебе снова не даёт.
- Ой, да в пизду её. Сегодня такое дело – завтра сотню таких Эмили куплю!
Прозвучал последний выстрел, но оружие они не спешили прятать. Все четверо обошли территорию ещё дважды, прежде чем прийти к главному, что сторожил босса «крыс».
- По запаху чую – он обоссался, - скривился Акс.
- Чтож у всех такой слабый мочевой пузырь стал, а, - сплюнул Банни, - Что нам с ним делать нужно?
Командир повернулся к ним с довольно мрачным видом, после чего зачитал сообщение:
- Заплачу вдвойне за запись его пыток.
- Блять, - рассмеялся Акс, - Что за чудесный день?
- А можно я на сегодня всё? Типа, для пыток много народу не нужно же? – протянул Крег, сложив руки на груди.
- Ты опять экспериментировал с Буррито?
- Есть такое…
- Ооо, давайте его отпустим. Он сейчас нам тут всё загазует!
- Ладно, - главный вздохнул, убирая телефон. Парни общались между собой так, точно совершенно не замечали хныкающего мужика, привязанного к стулу.
- А могу я тоже за компанию отпроситься? – спросил Войд и на него вся четвёрка посмотрела.
- Ого, а ты чего это решил слинять?
- Да он тёлку себе нашёл, - ухмыльнулся Акс, пихнув напарника локтём.
- Серьёзно-о-о?
Войд не говорил ни «да», ни «нет». Он не привык объяснять мотивов своих поступков, а потому просто молча стоял, давая остальным сделать те выводы, которые они хотели.
- Ладно, - повторился командир, - Спускать пар в нашем деле важно. Но на этом всё! Мало ли кто заявиться, мы должны держать руку на пульсе.
- Если что – звоните, - кивнул Войд, убирая пистолет.
- Развлекись там, брат, - хлопнул его по плечу Акс, и они почти сразу потеряли интерес.
- Я, может, тоже хотел бы уйти, пробубнил Банни, но спорить с командиром не стал.
- А я, сука, счастлив. Когда такое задание ещё подвернётся? Сделать с кем-то что душе угодно, да ещё и за деньки! Некоторые за такое платят, а.
- Акс, только не переборщи. Мы должны его пытать, а не красочно убить.
- У тебя серьёзно кто-то появился? – чуть тише поинтересовался Крег, который шёл рядом с Войдом.
- Есть разница? – равнодушно переспросил тот.
- Да нет. Но ты так редко отлучался и вечно готов взяться за любую работу. Все уже думали, что ты робот. Ни дрочешь, ни журналов нигде не прячешь.
- Вы и в душе за мной подглядывали?
- Ну, было разок…
- Предпочитаю заниматься такими вещами на своей территории. Как раз, чтобы никто не начал подглядывать.
- Мы же все свои.
- Удачи, Крег. Не обосрись по дороге, - вздохнул Войд, махнул рукой и пошёл к мотоциклу.
На самом деле, это превращалось в страшную зависимость. Конечно, даже если бы парни узнали, что он пялится на мальчишку, в целом в этом не было ничего такого. Они бы не поняли, что это именно тот пацан, которого он должен был пришить. Но всё же, личное он стремился закрывать от работы и своих напарников. Просто потому, что не хотел, чтобы в этом копались. К тому же, дело было не просто в каких-то извращённых наклонностях. Ему действительно было чертовски любопытно, как опыт пережитого влиял на того, кто вот только что хотел покончить с собой.
Войд просматривал страницы своей жертвы, когда не было сил после очередной миссии. Но довольно часто он стал приезжать к его дому или школе, и просто сидел, поглядывая в окна. Он изучил дворы, чтобы не слишком затираться в районе камер, изучал любопытных соседей и их распорядок дня, чтобы никто не мог поймать его за хвост. С последней встречи паренёк начал забавно оглядываться по сторонам, когда шёл по одинокой улочке. Заглядывал в машины и везде искал своего сталкера. Только, безусловно, сталкер был умнее, чтобы всякий раз сидеть в машинах. Порой, он просто стоял на лестнице одного из зданий, и курил в окно. Может, у него уже и заехали шарики за ролики, но всем нужны странные хобби.
Не успел мужчина удобно расположиться на своём месте, наблюдая за маршрутом Рики со школы, как заприметил за ним хвост. Неприятного вида мужчина слишком заметно следил за мальчишкой, следовал почти по пятам и довольно палевно отходил с его маршрута. По всей видимости, Рики заподозрил что-то неладное и свернул в другую от дома сторону. Покуда позволяло положение, Войд наблюдал за этим преследование, после чего поспешил двинуться следом. Малыш, как на зло, шёл в западню, устроенную самим собой. Безлюдный тупик. Окон нет, неоткуда ждать помощи, некого даже позвать. Когда Войд вырулил к ним, он уже слышал потасовку.
- Ты же не хочешь, чтобы с тобой что-то случилось, будь послушным мальчиком, - сальный мерзкий голос.
- Да что же с вами всеми такое. Отвалите!
Странный визг. Не успел Войд схватить пистолет, как увидел скрючившегося мужика, прямо у ног парня.
- И Вы тут? Это Ваш дружок?! – всплеснул руками мальчишка, обходя педофила.
- Ещё чего. Я на помощь шёл.
- Как лестно знать, что я симпатичен не только сталкерам, но и педофилам, - пробубнил под нос паренёк и пошёл по улице дальше.
- Знатно ты ему зарядил, похоже. До сих пор не встаёт, - хмыкнул Войд, оглянувшись лишь раз, после чего пошёл следом за мальчишкой, - Почему ты не делаешь так со всеми, кто тебя достаёт?
- Ну… не знаю. Это критический случай, поэтому… - пожал плечами Рики.
- То есть, когда тебя пинают ногами – это не критический случай?
- Критический. Но их много и ударом по яйцам я спровоцирую ещё больше злости. Банальная логика.
- Действительно банальная. Лучше сразу сдаться, чем попробовать дать отпор, - вздохнул Войд.

Казалось, жизнь должна была измениться, раз уж она дала второй шанс и огромный урок. Но всё продолжало идти тем же маршрутом. Взгляды совершенно не поменялись, и тошнота от подъёма только усиливалась. Мальчишка начал думать, что зря не заткнулся, когда на него направили оружие. Сейчас бы он отдыхал в небытие вместо того, чтобы подниматься рано утром, слушать крики и причитания, а потом идти в школу и надеяться, что он уйдёт оттуда целым и без двоек.
Прошёл почти месяц с той странной и дикой ночи, казавшейся теперь дурным сном. Парень откапывал новости про убийства, но, похоже, они действительно справились с затиранием улик, раз уж никаких кричащих заголовков не появилось до сих пор. Может, ему и впрямь всё это приснилось?
Прозвенел последний звонок, оповещающий о конце учебного дня. Мальчишка собрал свои учебники и двинулся по лестнице вниз. По пути его попытались столкнуть, но он уже привык к этим «случайностям», так что просто перепрыгнул пару ступеней, ухватился за перила и кое-как удержался на ногах. Оборачиваться и проверять кто это было нет нужды. Гиены сами оповещали о себе гоготом. Он уже знал к чему всё идёт. Настроение кого-то отмудохать. И этот кто-то – он. Стоит надеяться, что он успеет одеться раньше их и уйти как можно быстрее.
Но, видно, парни были сегодня в чрезвычайно приподнятом настроении, потому что торопились с одеждой так же, как и он. Следовали за ним сквозь толпу на небольшом расстоянии, типа не привлекая к себе внимания, хотя их разговоры были слышны за километр. Вот они пройдут тропинку, завернут за дом, и там у ограждения мусора его забьют ногами. Как обычно. Он ускоряет шаг, чтобы нагнать надежду прийти домой целым и невредимым, как его подрезает чёрный автомобиль. Стекло водительского места опускается, и он видит мужчину в сплошных солнечных очках и плотной тканевой маске.
- Садись, - командует он и этот голос возвращает его в тот злополучный день.
- Ну уж нет, - фыркнул парень, начиная обходить машину, но она тут же следом тронулась вперёд.
- Хочешь быть избитым? – мотнул он головой в сторону группы парней, что сейчас остановились, и с любопытством наблюдали за происходящем.
Выбор не из самых сладких в его жизни: быть побитым плохишами со школы или был убитым бандитом. Как раз в тот день, когда он снова задумался о смерти. Парень тяжело вздохнул, шагнул назад и открыл заднюю пассажирскую дверь, залезая в машину. Та сразу тронулась с места и влилась в общий поток.
- Вы что, следите за мной? – первым нарушил тишину паренёк.
- Да, - честно ответил мужчина.
- … Обычно на такие вопросы отвечают иначе.
- Ты часто задаёшь такие вопросы?
- Нет. Но в кино никто не говорит просто «да».
- Сюрприз – ты не в кино. Неужели ты хочешь, чтобы я лгал?
- Ну… не то, чтобы… но это звучит стрёмно.
- Правда частенько бывает стрёмной, - пожал плечами тот, не отвлекаясь взглядом от дороги.
- Значит, Вы пришли, чтобы убить меня?
- Я не собираюсь тебя убивать. Я не сделал этого, потому что мне стало любопытно что будет дальше.
- Говорите так, словно Вам скучно.
- Мне действительно скучно.
- А разве у убийц нет важных дел?
- Каких, например?
- Ну, - мальчишка задумался, обводя взглядом салон машины. Пахло дешёвым дезодорантом, сигаретами и каким-то паршивым алкоголем, - Убирать улики, прятаться в бегах.
- Прятаться не нужно, если всё хорошо спланировал, - пожал плечами тот.
- Как Вы можете так спокойно об этом говорить? Вы совсем не цените человеческую жизнь.
- А ты, разве, ценишь? – вопрос бандита заставил оцепенеть, и мальчишка молча хлопал глазами, уставившись в затылок, покрытый капюшоном, - Допустим, мне никто не давал прав убивать других людей. Но кто дал право тебе убить себя? Видишь, мы не сильно то отличаемся.
- Я… но я не делаю ничего плохого.
- А что хорошего ты делаешь? Валяешься в мусоре, пока тебя пинают, даже не пытаясь защитить себя. Ноешь о том, какая у тебя тяжёлая и хреновая жизнь. Пишешь прощальные записки и даже не можешь сдохнуть с честью. По мне, лучше уж убивать подонков, но не бояться жить. Чем существовать такой убогой жизнью и каждый день думать о смерти.
- Подонков..? – сиплым голосом переспросил парень, - Это Вы про тех людей, которых вы убили?
- Может быть. Ты же не спросил, за что они получили пулю в лоб.
- А есть за что?
Возникла давящая тишина, её можно было даже кожей прочувствовать. Машина остановилась, и бандит посмотрел в сторону.
- Мы приехали.
Парень сам посмотрел на дом. Это был не тот адрес, к которому он просил подъехать прошлый раз. Мужчина довёз его до его дома. До его парадной. Что заставляло органы скручиваться в нервный комок. Значит, он действительно следил за ним. И хрен его знает сколько времени. Он ходил под его мрачным взглядом, даже не замечая этого. Возможно, эта машина стояла рядом со школой. Может, даже мусоркой, где его избивали. А он просто проходил мимо и не замечал. Это ужасало. Нормальные люди такими вещами не занимаются. Им не нужно никого выслеживать. И всё же, даже при всём страхе, что мальчишка испытывал, идти домой он не хотел. Он прикусил губу, опустил взгляд в свои ноги и обнял самого себя за бока.
- А мы можем… поехать куда-нибудь ещё? Или просто покататься…
- Не хочешь домой?
Хватило лишь отрицательно помотать головой, и машина снова заурчала, увозя их от дальше. Мужчина вдруг включил радио, но настроил его тихо, так что музыка была совсем слегка различима.
- Это были бизнесмены, которые наживались на человеческом горе. Страховки, кредиты и прочая хрень. Они связались с плохими людьми, чтобы подняться ещё выше. Но возомнили себя богами, которых невозможно убить. Думали, что можно просто кинуть тех, кто дал им всё. И наказание их настигло. Они были не меньшими убийцами, чем мы. Может, даже большими.
- Почему? То есть, кого они убивали?
- Для такого мальчишки, как ты, всё это слишком тяжёлая загадка. Не только оружие способно убить. Эти люди делали деньги там, где умирали простые, честные люди. И весь мир считает, что это не убийство, если ты просто подписываешь бумажки, которые рушат человеческие жизни.
- По их вине кто-то умирал?
- Много кто. Так что, можно сказать, мы сделали одолжение миру.
- А почему… Вы занимаетесь таким… делом?
- А почему ты ходишь в школу?
- Ну, ведь так надо, - растерянно пожал плечами мальчишка.
- Кому надо? Тебе или миру? – снова молчание. Мужчина открыл окно, впуская свежий дневной воздух, - В каком ты классе?
- Девятом.
- Значит, где-то… четырнадцать?
- Пятнадцать. Я в семь пошёл в школу.
- В целом, уже в этом году можешь послать всё к чёрту и жить своей жизнью.
- В пятнадцать? – нервно посмялся мальчишка.
- Почему нет? Тебе же будет уже шестнадцать, когда закончишь школу. Самое время брать жизнь в свои руки.
- Ну… мама хочешь, чтобы я закончил все одиннадцать классов.
- А мама хотела, чтобы ты покончил с собой? – тяжёлый вздох, автомобиль остановился у какого-то полуразрушенного здания, - Ясно. Безвольный кусок дерьма.
- Зачем Вы так говорите? – на глаза начали напрашиваться слёзы, а голос сам дрогнул и сорвался на высокие ноты.
- Потому что так оно и есть.
- Вообще-то, я не просил ни возиться со мной, ни спасать!
- Вообще-то, просил. Даже умолял тебя не убивать.
- Легко говорить, когда у вас пушка в руке!
Мужчина сначала посмотрел на зеркало заднего вида, потом полез в бардачок, откуда достал пистолет, а тот положил на колени плачущего ребёнка.
- Пожалуйста. Теперь пушка у тебя в руках. Знаешь как снять с предохранителя или помочь?
Ребёнок тут же вжался в спинку, округлившимися глазами смотря на оружие, что лежало на его ногах, будто угрожая их переломать. Он даже прикоснуться боялся. Боялся, что оно выстрелит. Что навредит ему или кому-то ещё. Сердце билось в груди. Бандит снова вздохнул, скрипнул сидением, потянувшись к оружию, взял его и щёлкнул предохранителем. Уже этого звука было достаточно, чтобы душа ушла в пятки. А когда дуло снова посмотрело в лицо ребёнку, тот завибрировал от страха. Щелчок курка показался приговором и тут же он вскрикнул «НЕТ!»
- До чего же ты ссыкло, - хмыкнул бандит, щёлкнув снова, а в руке у него оказалась часть пистолета, - Магазин пустой. Это просто никчёмный кусок железа.
- Зачем Вы так делаете?! – закричал мальчишка, ударив по сидению водителя, - Зачем пугать, если не собираетесь убивать?!
- Во-первых, за тобой весело наблюдать, - пожал плечами тот, убирая пистолет на его законное место в бардачке, - А во-вторых, напоминаю, что такое жизнь. Потому что, когда ты мёртв, ты не чувствуешь ничего. И в этом нет абсолютно ничего хорошего.
Дверь открылась, выпуская бандита на улицу. Парень ещё какое-то время сидел, сверля взглядом дверцу бардачка, за которой находился пистолет. Оружие, которое помогает защищаться. Помогает убивать. Решает, кто проснётся завтра, а кто – нет. Увидев, что мужчина удаляется, ребёнок выскочил следом. Ноги всё ещё дрожали, но сейчас было легче, чем в прошлый раз.
- А что хорошего в жизни?
- Что? – повторил вопрос бандит, повернувшись к нему, а потом поднимая взгляд к нему, - Возможность творить всё, что вздумается.
- Разве? А как же законы? Запреты?
- Это лишь напоминание, на что мы способны. Если бы не было ограничений, откуда бы ты узнал, что можешь, например, украсть? Или убить? Ты сам решаешь, чего ты хочешь. Запреты говорят лишь что тебе за это будет.
- Я что-то совсем не понимаю этой логики.
- Как думаешь, кого больше – людей, которые слетали в космос, или людей, которые что-то в своей жизни украли?
- Но ведь в космос слетать сложнее, чем украсть.
- Разве? Ты ведь сам сказал, что есть запреты. По твоей логике они должны наоборот сдерживать людей от таких плохих поступков. А в космос лететь никто не запрещал.
- То есть, Вы хотите сказать, много плохих людей потому, что есть запреты?
- Я ничего не хочу сказать. Это просто мысли вслух. Наша природа такова, что мы не любим ограничения. Если жизнь слишком свободна – она становится безвкусной. Нам нужны запреты, чтобы их можно было нарушать.
- Ну, меня наоборот останавливают запреты. Их как-то чересчур.
- Возможно, именно поэтому мне и стало любопытно за тобой наблюдать. Я никогда не хотел убить себя. Даже мысли такой не было.
Они подошли к зданию, мужчина сел на ступеньки, которые вели ко входу, достал пачку сигарет, но словно бы только сейчас вспомнил, что на нём маска и он не хотел бы её снимать. Так что, он почти сразу же и убрал её.
- Как тебя зовут? – устало спросил бандит.
- М… Вы ведь сами не скажите своего настоящего имени?
- Нет.
- А можно я тогда тоже придумаю?
- Валяй.
- Рики.
- Интересный выбор.
- А Вы?
- Войд. Что значит пустота.
- Вы считаете себя пустым?
- Ну, как сказать. Во вселенной много пустоты. И в тоже время, она чем только не переполнена, - бандит повернул голову, когда мальчишка сел рядом с ним, - Почему Рики?
- Мой любимый персонаж.
- Надо же. Так значит у тебя есть что-то любимое.
- А у Вас?
- Хм… - Войд склонил голову на бок, размышляя над вопросом, - Мясо с кровью, прожарка, байки, коты.
- Вы любите коше? – удивился парень.
- А что в этом странного? По-твоему, те кто убивает людей, поголовно ненавидят животных?
- Ну, не знаю. Я не часто знакомлюсь с убийцами. Обычно в фильмах злодеи ничего не любят.
- Сюрприз…
- Мы не в фильме, я понял, - прервал его Рики, после чего сам тяжело вздохнул и откинулся назад, укладываясь на ступеньки, - Мне всё кажется, что я вот-вот проснусь. Или не проснусь вовсе. То ли тот день был сном. То ли меня уже убили и мой разум решил пошутить надо мной. По всем законам меня должны были уже убить.
- У тебя странное представление о мире. Ты всё меряешь по фильмам, словно никогда в реальности не жил.
- То, что происходит сейчас на реальность мало похоже. Я увидел убийство людей и мило беседую с мужиком, хрен пойми какого возраста, который не пустил мне пулю в лоб.
- Если тебе интересно, мне двадцать семь. И об этом можно было просто спросить.
- Зачем вообще общаться с малолеткой?
- Какого ответа ты ждёшь? Или «просто скучно» не вписывается в твоё мировоззрение?
- Я не понимаю, что происходит. И это сводит меня с ума. Я и сам не знаю, какой вопрос задать, чтобы было понятнее.
- Тебя пугает то, что ты увидел смерть или то, что не умер?
- И то, и то, - мальчишка повернул лицо и взглянул на спину говорившего.
- Думаю, ты слишком романтизировал смерть. Что она будет как прекрасная дама с косой, которая вдруг придёт к тебе и ответит на все твои вопросы, а потом обнимет, и вместе с ней вы отправитесь по радуге в облака. А увидел горькую правду. Смерть — это грязь и не меньшие страдания, чем жизнь. Мозги на земле, кровь и блевотина на одежде. Ответы даёт жизнь, а смерть просто обрывает всё. Раз и навсегда.
- А как Вы поняли, чем хотите заниматься?
Мужчина вдруг рассмеялся и обернулся на мальчишку.
- Ты думаешь, что мне нравится убивать людей и я об этом мечтал? О, нет, ты глубоко ошибаешься. Я просто делаю то, что помогает мне в моём пути. И не заморачиваюсь о каких-то глубинных вопросах типа смысла жизни или морали. Именно поэтому я сейчас здесь. Мне стало интересно – и я не убил тебя. Зачем отказывать себе в порывах? Или, как иначе ты найдёшь себя и свою мечту, если просто скажешь себе «да ну нахер, оно мне не надо».
- Кажется, у взрослых есть ответы на все вопросы.
- Пиздёжь и провокация. Нет у них никаких ответов. Они просто перестали задавать вопросы. Так легче. Так ты себе не кажешься полным идиотом. Если много спрашивать, поймёшь, что ты ничерта о мире вокруг себя не знаешь. Это даже страшнее, чем убить или быть убитым.
- Вы чего-то боитесь?
- Всё мы чего-то боимся. Мы смертные и страх помогает выживать.
Шум города был отсюда далеко. Похожий пустырь как тот, что пролегал у железной дороги. Здание было величественным когда-то. Судя по антуражу, что-то вроде музея или театра. Но сейчас даже надписей не сохранилось. Разве что какой-нибудь местный старик может рассказать историю этого здания. Странным образом даже молчать стало легче. Здесь и сейчас. Несмотря на то, кто был его собеседником. В один прекрасный момент его настолько разморило, что он даже уснул. А проснулся уже от лёгкой качки в салоне машины. Был вечер. Закатные лучи окрашивали перья облаков в алый. Мальчишка не почувствовал, как его взяли на руки и перенесли. Было некомфортно думать о прикосновениях этого человека, но вряд ли он продолжал бы спать, сделай Войд что-то странное. Каждый раз так удивительно было видеть знакомые дома за окном. В который раз Рики ждал, что бандит отвезёт его в своё логово и убьёт. Или будет мучать днями и ночами. А он просто подъезжал к дому и отпускал его обратно в его горькую жизнь. Взгляд провожал чёрный потёртый автомобиль, пока тот не скрылся. Страшно от мыслей, что этот человек вернётся и продолжит за ним наблюдать. И в то же время, мальчишка будто бы ждал следующей встречи.

Генрих поднял взгляд на малыша, коротко хмыкну и тут же опустив взгляд.
- Единственный важный для меня здесь – ты, - спокойно проговорил мужчина, - Ты немного повредил себе, но это скоро зарастёт. А ванную просто не хочется оставлять в таком виде. Но с того света я явно не ради дома вернулся.
Практически за один присест Фернир проглотил омлет, после чего как-то рассеянно смотрел на пустую тарелку.
- Не переживай. У нас много времени, чтобы «починить» абсолютно всё. Теперь уж точно. Я здесь столько, сколько потребуется.

- Да, если не сложно, сделай мне тоже, - кивнул, мафиози, продолжая колдовать над сковородкой.
Когда малыш окликнул его, пускай и тихо, Генрих обернулся и всмотрелся в его сложное выражение на лице. Он явно чувствовал что-то тяжелое, хотя это было очевидно и после вчерашнего, и после всего того, что он пережил. Улыбка стало более искренней, но вместе с тем снова внутри что-то кольнуло.
- Я ценю это, малыш. И я тоже люблю тебя. Ты большой молодец. Я вижу как ты стараешься, - постарался поддержать его мафиози.
Генрих повернулся к плите, снова помешав омлет, а потом уже выключая огонь. Немного повозившись еще, мужчина подошёл к столу уже с двумя тарелками, поставив на разных сторонах стола. В мыслях возникла странная фраза: "А я люблю тебя больше смерти", но Генрих не стал её озвучивать.
Он сел напротив, поблагодарил за какао и сделал пару глотков.
- Давай чуть позже повыбираем плитку в онлайн магазине? Думаю, в принципе можно выбрать разную мебель в ванную. Даже раковину и саму ванну можно заменить, если вдруг что-то приглянется. Если ты не против, конечно, - заговорил мужчина, понемногу уплетая омлет.

Генрих практически не спал. Да ему сейчас и не требовался сон. Он уже не обратил особого внимания, когда Лука поднялся, и не стал ему мешать с его уборкой. Когда мафиози надоело валяться, он просто спустился вниз и пошёл готовить завтрак.
- Спасибо большое, - ответил Генрих. Он понимал, в каком состоянии Лука и что ему только-только начало становиться лучше, поэтому не мог усугублять его состояние своим. Все же, он вернулся не чтобы жить своей жизнью, а чтобы спасти малыша от кошмара. Поэтому, он проглотил все свои чувства, повернулся и улыбнулся подошелшему полукровке, - Я готовлю завтрак, можешь присесть и отдохнуть. Буквально пять минут осталось. Хочешь чай или какао? Я здесь сделал омлет с беконом, так что и то, и то подойдёт.

Снова неверный шаг. Что-то внутри надорвалось. Хотелось встать и уйти, или в голос закричать. Но Генрих сдержал себя. Он убрал руки и немного отодвинулся.
- Да. Прости. Я не подумал, - спокойно ответил мужчина, смотря на ребёнка, но уже и сквозь него.
Неправильно понял. Подумал, что сможет вернуть всё обратно. Согреть. И что это не на столько важно. Такое ощущение, что это их последний поцелуй. Генрих не хотел ширить между ними пропасть, но видно, именно этим он и занимался всё это время. А Лука каждый чужой неверный шаг брал в свою вину. Может, стоило просить о смерти Луки, а не о своей жизни? Тогда бы он избавился от бремени своего тела. Чтож. В любом случае, уже поздно. Мафиози давил себе огромное желание уйти напиваться. В горле саднило, будто он проглотил маленьких лезвий.
Видно, стоит принять тот факт, что их интимные и близкие отношения кончились, когда он умер. Это не критично. Главное, чтобы Лука хоть немного пришёл в себя. Будет у них жизнь познания мира и самих себя. Чисто платонические отношения.

После этих слов Генрих понял, насколько глубоко ранил малыша, даже не подумав об этом. Конечно, он уже понял, что стоило как-то иначе высказаться, поинтересоваться изначально о его намерениях и состоянии. Но он даже не ожидал, что та перепалка настолько ранила его. Хотя, это даже перепалкой сложно сказать. У них не было ссоры, но в итоге оба взорвались внутри, как пороховые бочки от искры. Значит, его приступ в ванне спровоцирован именно этим разговором. До этого ещё были сомнения, но теперь Генрих получил прямое подтверждение. Он почувствовал глубочайшую вину за то, что заставил малыша так чувствовать. Вряд ли какие-то слова сейчас долетят до цели. Лука сейчас слишком сильно сконцентрирован на ненависти к самому себя. Захотелось обнять его и спрятать от целого мира. Спрятать его даже от самого себя. Спрятать от всей боли, но это было невозможно. К сожалению, ему нужно было победить своих демонов самому. Генрих лишь мог находиться рядом и придавать сил, когда Лука нуждался бы в них. За него он ничего не способен сделать, хотя и хотел бы. Сердце разрывалось слышать такие слова и видеть его в таком состоянии. В голову пришла дурацкая мысль, но чем больше он отгонял её, тем сильнее она захватывала. И в итоге, мужчина подумал, насколько сильно он спровоцирует Луку. Сейчас он максимально нестабилен. С другой стороны, Акула казался даже более восприимчивым к теплу, чем малыш. То есть, даже если проснётся демон, Генрих успеет его схватить, а когти и клыки больше не были страшны. Всё, что может произойти – возня.
Мафиози задумчиво плавал взглядом по лицу напротив, после чего придвинулся максимально близко. Его рук сгребли полукровку вместе с одеялом. Он готовился абсолютно к любому стечению обстоятельств. Когти, зубы, слёзы. Пускай это уже произойдёт. Он нуждался в нежности и они просто друг друга не поняли. Слишком долго варились в боли и своих чувствах. Быть может, он до сих пор нуждается. В любом случае, это лишь поцелуй. Дальше Генрих не планировал заходить. Его губы коснулись губ Луки, полуприкрытые глаза ловили шевеление, чтобы вовремя среагировать и в тоже время… всё его внимание было сконцентрировано на тонких сухих губах. Его любимых губах, которые он целовал миллионы раз. Как давно они уже не целовались? Кажется, целую вечность. А когда-то он не мог и дня продержаться без даже мимолётного касания.

Сначала Генрих принял эти странные звуки на свой счёт, но сейчас было трудно понять, что происходило в голове Луки. Он тоскливо смотрел на мальчишку, выражая только усталость и печаль. Столько всего крутилось на языке, однако все слова были сказаны. Абсолютно всё, что он мог - уже сказал. И слова тут вряд ли могли помочь.
- Трудный вопрос, учитывая, что моё состояние напрямую зависит от твоего, - выдохнул мужчина, - Если брать моё физическое самочувствие, то да, я в порядке. Более чем.

Генрих приоткрыл глаза, сначала посмотрев на малыша серьёзно, будто не понял вопроса. Но вскоре его лицо смягчилось, он улыбнулся и медленно протянул руку, коснувшись щеки Луки, но лишь поверхностно, сразу избавляя от касания.
- Он не мог рассказать, сколько ты живёшь. Но одним из моих условий - умереть не раньше тебя. Так что, не переживай. Я не знаю, сколько я проживу, но точно столько же, сколько и ты. В аду не так страшно, как здесь. А здесь ты под моей защитой до самой своей смерти.
Мафиози спрятал свою руку под одеялом, продолжая рассматривать лицо малыша, на котором в последнее время возникало чертовски мало эмоций. Словно маска. И эхом доносились призраки счастья. Его смех по вечерам и улыбки по утрам. Их объятья. Их секс.
- Теперь я сдержу своё обещание, - тихо проговорил Генрих.

Мужчина наблюдал за состоянием полукровки от его защитного вида, до постепенного расслабления. Одновременно и хотелось, и не хотелось залезать в его голову. Генрих понимал, что может поймать там совершенно неприятные картины, которые только самого себя разозлят. А сейчас для Луки был лучше более стабильный Генрих.
Мужчина полез в тумбочку за медицинскими принадлежностями, уже готовясь обработать множество различных мелких ран на теле малыша. Стоило даже просто подцепить одеяло, как Лука остановил его руку, даже не поднимая взгляда.
- Родной, я понимаю, тебе неприятно. Но нужно хотя бы заклеить раны. И потом я тебя одену.
Генрих тяжело вздохнул. Без разрешения или, хотя бы, мимолётного согласия он не мог лезть дальше. Он прилёг рядом, подполз ближе, вновь касаясь губами лба ребёнка.
- Их больше нет. Никого из них. Только ты и я.

Генрих уже расстилал постель, когда услышал грохот, идущий из ванной. Он тяжело выдохнул, медленно стал обходить кровать, но чем больше усиливался звук, тем быстрее становился его шаг. Мафиози распахнул дверь, увидев всё это кроваво-разломанное чудо, а потом забившегося зверёныша в углу и снова вздохнул.
- Ты серьёзно? – мужчина давно привык, что будучи в таком состоянии, Лука его едва ли слышит и мало из его слов помнит, а Акула особо общительным не был. Поэтому, когда это был Акула, Генрих уже вслух причитал каждый раз, как только помогал ему выбраться из какой-то передряги или просто подлечивал. К тому же, сейчас Генри был не особо трезв, - Ванная то тебе что сделала? – Буркнул он, подходя ближе, даже не обращая никакого внимания на оскал, - Если она тебе надоела, мог так и сказать: «Хочу ремонт!» Нет, блин, разносить надо. И что мне с тобой делать? – Мафиози поднял Акуку на руки, осматривая его со всех сторон, попутно снимая с него осколки, - Кусок пыли из-под кровати с кучей мусора, а не демон.
Фернир включил воду, укладывая Акулу в ванную. Тот немного ощетинился, особенно когда почувствовал стекающую воду по своим ранам.
- А ну ша. А то придётся тебя связать. Ты уж точно не был рад никогда шибари. Так что потерпи. Никого здесь нет. Ни одного из твоих призраков. Только я и побитая ванная.
Продолжая бурчать себе под нос, Генрих смывал с демона кровь, осколки, проходясь рукой по шерсти, чтобы проверить, что ничего воткнутым в тело не осталось. После этого прямо в ванне полил раны антисептиком, а уже когда удостоверился, что кровь особо не течёт – завернул его в махровое полотенце и понёс в спальню.
- В следующий раз зови чудить в лес.

-Чтож, ладно, - пожал плечами мужчина, уже не поднимая взгляда на Луку, - Тогда и я пас. Напьюсь просто так. Я и так сказал достаточно.
Генрих сразу же опрокинул в себя бутылку, не отрываясь от неё, пока содержимое не вытекло в желудок до последней капли. Сейчас все его мысли ушли в глубину, как и у мальчишки, наверное. Он представлял, как вернётся и будет сдирать кожу с его одного гения, решившего издеваться над чужой вещью. Теперь мужчина не знал что делать.
- Пойдём тогда спать? – тускло спросил мафиози, не отрывая взгляда от ковра.

- Знаешь, не хотелось бы, чтобы осталось только чувство долга, - выдохнул мужчина, наблюдая за этими странными проявлениями, за тем как он теребил платье, и даже это вызвало тянущую боль в сердце, - Малыш, это был чудесный вечер. Правда. Я сам всё испортил, так что не бери на свой счёт, ладно? Я действительно счастлив, что нам удалось так посидеть. И мне приятно, что ты так стараешься для меня, - горькая улыбка, потом ещё одна от его не менее горьких шуток. Мужчина оглянул свой видок и цокнул. До сих пор денег было столько, что он мог купить тебе тысячу таких костюмов, поэтому, абсолютно не было жалко. Но всё равно цеплял тот факт, что он плохо контролировал такие вещи. Он обращался по своему желанию, но эмоциональные приступы до сих пор были неподвластны Ферниру. Он проследил взглядом за Лукой.
- Тебе плохо? Давай принесу воды? Может, ещё таблетку какую-нибудь? Аптечку принесу, - начал было метаться чуть ли не на одном месте мужчина, пока не почувствовал, как его удерживают за особо длинный лоскут его штанины.
- Не суетись, - выдохнул полукровка, смотря куда-то вдаль.
- Тебе же явно нехорошо…
- Дело не в таблетках. Я хочу посидеть.
Всё внутри бушевало. Как только Генрих видел своего мальчика таким, то сердце билось во все стороны, не находя себе успокоения. Поэтому он был вечно в движении, вечно находил какое-то себе занятие. Но тем самым, он и убегал от него, только чтобы не видеть его печали. Мужчина снова поймал себя на этом и вновь его губы подернулись грустной улыбкой. Точно. Типичная его модель поведения. Может. Стоит, наконец, столкнуться с этой проблемой и пережить её?
Генрих сел на полу на расстоянии от малыша в позе лотоса, отрывая самые мешающие куски ткани от костюма.
- Ты всё ещё хочешь поиграть? Хотя, не знаю, хотел бы я сам видеть это в виде «правда или действие». Может… расскажи правду и выпей? – усмешка, с которой мужчина притянул к себе бутылку вина, - Если ты согласен… у меня нет конкретного вопроса, но ты хотел бы поделиться чем-то из того времени? Мыслями, вопросами, фантазиями, чувствами. Что угодно.

По морде было трудно понять, какие эмоции одолевают сознание, но взгляд говорил красноречиво. Фернир услышал, пускай его и мучили собственные демоны. Он пронзительно смотрел на ребёнка, размышляя о всём, что было. Легче всего винить себя в том, что произошло. Особенно тогда, когда чертовски сложно найти выход. И всё же, этими мыслями, в любом случае, ничего не исправить. Прошлое не вернуть. А самобичевание только вредит как себе, так и малышу. От прикосновения уши рефлекторно сложились назад и чуть развелись в сторону. Генрих прежде никогда не ощущал такого рода прикосновения. Голова сама собой чуть склонилась, глаза закрылись, а дыхание споткнулось. Мурашки пробежались по телу, заставив слегка вздыбиться шерсть по всему пути хребта, а в конце, заключённый в брюках хвост, махнул, вываливаясь через одну из надорванностей. Действительно странные ощущения для того, кто никогда прежде не был настолько чувствителен в области головы. Массивная морда аккуратно повернулась в сторону щеки и сухой кожаный нос проехался по неё, словно целуя. Это тёплое чувство, будто бы они на мгновение вернулись в прошлое, где не было никаких проблем. Где не было этого прошлого. Где были только они вдвоём в этом доме.
Шерсть стала приглаживаться и исчезать под человеческой кожей, а само тело уменьшалось, принимая привычную форму. Генрих снова приобнял любимого, так и оставаясь на корточках.
- Ты прав, - произнёс мужчина, когда вернул себе себя, - Я снова становлюсь заложником прошлого, которого не могу изменить. Наверное… мне просто не хватает мужества на некоторые вещи. Прости. Снова ты приводишь меня в чувство, - Генрих поднялся на ноги, отпуская малыша, но словно бы ещё хотел касаться его, потому коротким движением поправил его волосы, - Наверное, самое страшное – услышать как всё это переживал ты. И как продолжаешь переживать. Потому что я уже почти всех убил. А что делать дальше – я не знаю. Хотя нет. Страшнее всего если ты отвергнешь меня, - губы дёрнулись и взгляд опустился на свои руки, - Я представлял, как ты кричишь и отталкиваешь меня. А потом говоришь «не трогай». И больше никогда не подпускаешь меня. Ты всё, что я знаю хорошего в этом мире. И всё, что мне нужно. Я не знаю, что делать, есть ты ограничишь меня. Я стараюсь уговаривать себя, что секс и прочее не важно, но… я так соскучился. И, хах, что если ты действительно не захочешь больше видеть меня? Дурацкие вопросы для того, кто вернулся из ада, да? Я прожил целую жизнь, а умнее не стал, - Генрих продолжал смотреть с печальной улыбкой, - Знаешь… сейчас я понимаю, какой сильный шаг ты готов сделать ради нас. Ты всегда этого боялся и лишь со мной наслаждался. И всё же это случилось. Но ты готов переступить через боль и оставить всё в прошлом. А я такой дурак, хах.

Монстр медленно закрыл пасть и так же медленно оглядел себя. Сейчас он был ещё выше, настолько, что в некоторых дверных проёмах явно придётся чуть наклонить голову, чтобы пройти. Штаны были похожи на лоскуты, которые чудом ещё держались на бёдрах, а рубашка из последних сил сохраняла свою форму с единичными разрывами. К тому же, над всем этим была ещё и волчья голова. Генрих выдохнул, отпуская ручку двери, повернувшись к ней боком. Так Лука выглядел ещё более крошечным и хрупким, словно фарфоровая кукла.
- Всё-это-время, - пасть раскрылась, вновь выпуская знакомый голос, - Я-справлялся-убивая, - каждый раз замолкая, пасть закрывалась, словно нужно было дать отдых, а потом вновь раскрывалась, когда голос продолжал рождаться, - Каждого-из-них. Всёх-кто-посмел-тебя-тронуть. Сейчас-я-чувствую-что-схожу-с-ума. И-я-не-хочу-вредить-тебе, - Фернир медленно присел на корточки, чтобы оказаться мордой на уровне лица Луки, - Когда-я-нашёл-тебя. Ты-не-узнавал-меня. Хотя-трудно-узнать-когда-я-так-выгляжу. Но-тогда-я-увидел-что-они-с-тобой-сделали. Мне-не-насытиться. Их-болью. Так-трудно-видеть-тебя-таким. Когда-они-кричат-и-умирают. Мне-легче. Но-ненадолго, - Морда склонилась вбок, взгляд серых глаз внимательно и тоскливо смотрел на мальчишку, - Я-готов-убить-весь-мир. Но-это-не-поможет-тебе. Я-чувствую, - нос слабо ткнулся в грудь малыша лишь на мгновение, - Твою-боль. Твой-запах. Словно-ты-кровоточишь. От-одной-мысли-что-они-делали, - пасть сомкнулась и морда оскалилась, демонстрируя ряд заточенных клыков, Фернир повернул голову, но вновь взял себя в руки, - Прости-я-должен-быть-сильным. Ради-тебя. Но-из-за-меня-ты-страдал. Это-я-не-укрыл-тебя. Не-спрятал. Не-защитил. Я-не-думал-о-том-что-будет-дальше.

- Да, конечно, - только и смог проговорить мужчина.
Он действительно старался. Изо всех своих сил. Может быть, из-за того, что кое-какие вещи Генрих видел. Или из-за прошлого, которое так и не смог забыть. Но внутри мужчина чувствовал огромную кровоточащую дыру, которая в такие моменты только ширилась. Мафиози старался взять себя в руки. Вразумить, несмотря на все голоса в голове. Как давно он их не слышал. Кажется, сотни лет прошло с тех пор. Генрих и сам пошёл куда-то, слишком отрешённо, даже не понимал куда идёт и зачем. Он пошатнулся, споткнувшись о какой предмет, который не видел. Рассмеялся, посмотрев на разбившуюся вазу на столе. А мир постепенно начал распадаться на детали
- Лука, мне надо отойти, - только и смог выдавить из себя мужчина, теряя себя
Рукава рубашки начали трещать из-за увеличивающихся в размере рук. А брюки сдались сразу же – иная анатомия практически сразу порвала их по швам. Мужчина вытягивался и уже кое-как дохромал до двери, ухватившись за ручку. Только волчье ухо уловило движение позади и Фернир повернулся, на вставшего рядом полукровку.
- По-мочь? – пасть раскрылась, но на не двигалась, лишь выпускала образовывающиеся в глубине слова, точно кто-то говорил из глубин оборотня.

Мужчина смотрел сначала в спину ребёнка, пока тот говорил, а потом и в его глаза. Лицо из задумчивой безмятежности быстро перешло в напряжение и даже злобу. Но в конце брови дёрнулись, а губы изогнулись в странном подобии улыбки.
- Вот, значит, что, - выдохнул он, - Значит, ты напился, чтобы переспать со мной?
Генрих вдруг нервно рассмеялся, накрыв лицо ладонью.
- Клин клином, да? Ты хочешь, чтобы я уподобился им, чтобы ты забыл о кошмаре? Только как это тебе поможет, если я сделаю тоже, что с тобой делали всё это время? Ты действительно не улавливаешь… ненормальность этой идеи? Лука, они ебали тебя, не обращая внимания на твоё состояние. Я так не смогу. Отличие между мной и ими в том, что я занимался с тобой любовью. Если ты будешь терпеть, сцепив зубы – никакой разницы не будет. Ты напился, чтобы твоё тело не так сопротивлялось. Но любовь, это когда не нужен алкоголь, - мужчина тяжело вздохнул, уложив ладони на хрупкие плечи, едва отстраняя его от себя, чтобы заглянуть в глаза - Мою семью убивали несколько часов. А возвращался в реальность я несколько лет. Я не говорю, что тебе тоже нужно теперь несколько лет страдать. Тогда я был одинок и ни в ком и ни к чёму не видел радости. Но… душевная боль это не какая-то рана, которую зашьёшь - она и пройдёт. Я знаю, как тебе больно. Но… к сожалению, часть лечения этих ран – время.
Он снова нервно рассмеялся, чувствуя, как подступают слёзы. Его дрожащие руки обняли плечи полукровки.
- Единственное, что я могу предложить… то, что они не делали с тобой. Нежность. Боль всегда ярче, интенсивней и массивней. Но лишь нежность и терпение заживляет раны. И если ты всё же хочешь… заняться сексом, чтобы вспомнить что-то другое, кроме боли и насилия. Я готов только на нежность. Ведь… именно так мы и сблизились когда-то, - Генрих склонил голову, прикоснувшись к щеке малыша, - Солнце моё… ты так много от себя ждёшь. Ты безумно сильный, даже не знаешь насколько. Ты уже свершил подвиг… я знаю, что ты хочешь уйти от того кошмара как можно дальше. И я тоже хочу этого.
Новый тяжёлый вздох, мафиози опустился тёплым поцелуем на лобик полукровки.
- Подумай ещё раз. Очень хорошенько. Подумай о том, что я нечаянно могу стать для твоей психики таким же врагом, как и они. И если ты действительно думаешь, что хуже не станет, тогда… сними бельё, - Генрих серьёзно посмотрел на Луку, прежде чем отпустить его из объятий, - Это будет знаком для меня. Если ты передумаешь, тогда мы просто посмотрим фильм или поиграем в какую-нибудь настолку. В общем, найдём чем развлечься.

Слышать смех полукровки было чем-то предельно необычным сейчас, после множества дней тишины. А улыбка согревала душу, даже если это длилось всего пару секунд. Сейчас они разговаривали намного больше, чем за весь прошедший месяц, так что надежды на то, что скоро всё наладиться только подтверждались. Генрих всё прекрасно понимал и готов был к году тишины, так что то, что Лука открывался ему даже удивляло.
- Я много чего стал чувствовать иначе, - улыбнулся мужчина. Он хотел было поймать малыша, но тот сам отпрыгнул. А потом и вовсе поднялся. Мафиози не знал, хочет ли он контакта или наоборот, именно поэтому и встал – в любом случае, он пока сидел. Сидел до тех пор, пока полукровка не задал свой вопрос. Мужчина и не предполагал, что Лука может думать обо всём этом именно с такой стороны. Он думал о сексе? И о том, что Генрих не захочет спать с ним? Или дело было даже в простых прикосновениях? Так мужчина, насколько был уверен, трогал.
Мафиози тяжело вздохнул и поднялся, подойдя ближе.
- Я люблю тебя, - спокойно произнёс Генрих, - Это значит, что я люблю всего тебя. Прошлого, настоящего и будущего. Твою душу, сердце и тело. Даже если ты изменишься, это не изменит моих чувств к тебе. Хотя, я уверен, что всё это – лишь временная корка из-за причинённой раны. Там под ней до сих пор тот малыш, в которого я влюбился впервые. Немного наивный, но чертовски сильный малый. Ты для меня не изменился. Не стал мерзким и грязным. Я до сих пор вижу тебя чертовски очаровательным и безумно красивым. Это больше, чем просто нравишься, - мужчина подошёл чуть ближе, посмотрев вдаль, откуда гремели выстрелы салюта, - Сейчас я просто не знаю, что мне делать, чтобы не сделать больно. Я прекрасно понимаю, что ты пережил. И как от этого может быть больно. Я видел… частично. Это не значит, что я не хочу тебя трогать или что-то ещё. Я чувствую вину и твою боль. И… боюсь лишний раз напоминать тебе об этом. Я хочу, чтобы ты максимально быстро ушёл от всего этого. Я готов ждать столько, сколько нужно будет. И не переживай на счёт меня. На самом деле...
Генрих вдруг усмехнулся и прикрыл глаза. Он подошёл ближе к подоконнику, развернулся к окну спиной и приложился к краю, упираясь одной рукой в подоконник. После чего посмотрел вглубь комнаты на одну из фотографий, где были изображены они с Лукой, счастливые из прошлой их жизни.
-Я и сам думал, что тебе самому будет непривычно или неприятно со мной. Я вернулся… даже каким-то слишком молодым, что ли. Я до сих пор не узнаю себя в зеркало. Ни единого шрама, ни одной татуировки. Как будто бы и не я жил всё это время в этом доме с тобой. Моя кожа не такая идеальная, как твоя, но на ней всё равно не остаётся шрамов. Да и вся моя прошлая жизнь просто стёрлась. Мне казалось, что я буду счастлив не видеть их, но сейчас понимаю, что это действительно как… доказательство того, что я действительно всё это пережил. В голове не укладывается, что всё это происходит. Порой, думаешь что это чья-то злая шутка. Или я до сих пор брежу в аду. Или сошёл с ума и всё себе придумал. Но то, что ты рядом и даже то, как ты всё переживаешь – заставляет меня понимать, что это реальность. Если бы мой мозг хотел счастливой жизни в безумии, то вряд ли придумал бы столько боли. Надеюсь, - мужчина усмехнулся, вдруг поднимая одну из рук ближе к лицу, а потом немного обращая её в когтистую лапу в шерсти, - И это… Не знаю как, но я научился всему этому легко. Практически, сразу. Как будто всегда так жил. Как такое может быть, если даже ты, родившись с такими способностями, до сих пор испытываешь трудности? Конечно, в своей ярости я успел и потренироваться, но это сводит с толку. Я, конечно, много к чему ещё не привык. Порой, не сразу замечаю, что какая-то моя часть немного обратилась. Но это всё равно так стабильно. Учитывая, что у меня, получается. Целых три облика, - рука снова приняла свой привычный вид и мужчина посмотрел на малыша, - В отличии от тебя, я сильно изменился. Ты жил с человеком. А я теперь чёрт знает кто. И я понимаю, почему ты задаёшь такой вопрос. Но ты всё ещё Лука. Мой маленький ангел.

Взгляд перевёлся на мальчишку, как только он заговорил. Мужчина не успел ничего ответить, как Лука продолжил. По нему было предельно ясно, что алкоголь уже распространился по сознанию. Может, не стоило открывать вторую бутылку. Несмотря на то, что они периодически выпивали на протяжении всей совместной жизни, Лука продолжал быть весьма восприимчивым к алкоголю. Однако, никто его не заставлял сейчас пить. Быть может, он чувствовал потребность в том, чтобы забыться и расслабиться. Его можно было понять. После боли, которую Генрих давным-давно забыл, он страшно напивался несколько лет. По крайней мере, мафиози надеялся, что полукровке это будет не нужно. Пьянство вряд ли его погубит, но не хотелось пристрастий, даже эфемерных.
Мафиози улыбнулся, от воспоминаний. После смерти и ада многие фрагменты потерялись, но самые яркие и основные события своей жизни Фернир помнил.
- Я могу, конечно, ошибаться, но, - заговорил Генрих, посмотрев вниз на ковёр, - На сколько я помню, тогда мы делились своей жизнью взаимно, но без вопросов. То есть, я, конечно, спрашивал, но скорее… о том, стоит ли мне тебя целовать или делать что-то большее, но о жизни мы рассказывали то, что сами хотели рассказать, - взгляд перевёлся в сторону камина, где висел большой портрет его семьи, а теперь была картина с водопадом, лесом и закатом, - Этот дом так много всего видел. Рождение сына. Смерть всей семьи. Нового меня. Нас. Мы впервые занялись здесь сексом. И так много времени провели именно здесь. Все самые счастливые и болезненные моменты. И… я умер здесь два раза. Словно этот дом продолжает давать мне силы на возвращение. Кто бы мог подумать, что я смогу вернуться с того света дважды, - взгляд вернулся на Луку, с несколько печальной улыбкой, - Жаль, что вообще пришлось умирать. Но… всю жизнь я думал, что ада не существует. Что демоны это всего лишь одна из рас, созданных в этом мире. А всё оказалось сложнее. Даже жаль, что я почти ничего не помню о том месте. Только ощущения. И так удивительно… такие истории читаешь обычно о рае и ангелах, а уж никак не о демонах и аде. Некое существо помогает выбраться, чтобы спасти любимого, - тихая усмешка, мужчина прикрывает глаза и делает глоток вина, - Тварь… часть своей прошлой жизни я ощущал себя тварью, а не человеком. Но чтобы быть…
Внезапно, Генрих напрягся, его шея вытянулась, а чёрные волосы на голове вздыбились. В мгновение часть волос слиплись, вытянулись и обратились в острые волчьи уши, которые поддёргивались в сторону звука. Пока мужчина сосредоточенно прислушивался к каким-то звукам, малыш не выдержал и тихо засмеялся. Серые, бликующие, как у животного, глаза устремились на Луку, и постепенно мафиози расслабился, поняв причину его смеха.
- Кажется, кто-то перепил. Услышал звук столкновения, но это у соседей, - неловко улыбнулся мафиози, пригладив свои волосы назад, так же быстро убирая «чужие» уши.

Каждый раз, когда он произносил это, внутри становилось ещё больнее. Одно единственное слово способно было подкосить ноги. Но мужчина держался, хотя бы чтобы не давать горечи выход. Нужно быть сильным, ради него. Лука уже оттаивал, пускай и не помнил боли. Но тогда Генрих даже не знал, что это сработает. Да и не знал, что способен на такое тепло. Теперь дорога была проторена, оставалось лишь идти по ней. Рано или поздно Лука вернётся. Стоит верить в это. Всё же, даже печальный и больной, он оставался здесь. И тянулся навстречу, как мог. Из всех сил, что у него были. По-своему, было приятно слышать «папа» даже сейчас. Больно и приятно. Он здесь. И он всё ещё подпускал к себе. Доверял, даже пережив боль.
Но мужчина даже не ожидал, что так скоро увидит мальчишку в чём-то кроме мешковатой одежды. Ему было плевать в чём Лука, лишь бы он был счастлив. Но видеть его таким… прежним… было невероятно. Генрих отложил пульт, не сводя взгляда с мальчишки, а потом шагнул к нему. Подойдя ближе, мафиози сгрёб его в объятья, прижимая к себе. Он обнимал на уровне плеч, специально, чтобы не беспокоить его лишний раз. Полукровка мог чувствовать себя уязвимей в таком наряде. И всё же, он решился надеть его.
- Ты прекрасен, - выдохнул Генрих, нехотя ослабляя объятья, - Я люблю тебя.
Их отвлёк звон приехавшего курьера. Мафиози отошёл забрать заказ, вернулся к столу, за который уж сел малыш. Погасив весь ненужный свет, кроме гирлянд, мужчина зажёг ещё пару свечей на столе. Под этим тёплым светом он разложил заказанные блюда по тарелкам, а потом принялся открывать вино. Давно они так не сидели. Да и алкоголь… стоило вообще Луке пить его? Впрочем, он в любой момент мог остановиться. Да и теперь, когда Генрих сам стал демоном, ему было нестрашно, что бы не сотворил Лука. Пожалуй, по рангу он даже превосходил его, хотя и не был чистокровным. Может быть, он и не являлся демоном, но не знал к кому себя причислять. Впрочем, даже думать об этом не хотелось. Главное – он здесь. С ним.
Вино заполнило бокалы и мужчина взял один из них в руку.
- За нас. Теперь сама смерть не сможет разлучить нас. И даже если ты уйдёшь – я найду тебя в аду, - Генрих подмигнул, первым поднеся бокал, чтобы чокнуться, а потом сделал глоток, - Знаешь… если ты не хочешь больше быть в мафии – мы можем уйти. Теперь мы можем уйти куда угодно. Вряд ли кто-то отправиться нас искать. Мы сможем быть кем угодно и где угодно.

Может быть, это и он виноват. На самом деле, каждый день Генрих думал, что это он виноват. Он и только он. Своим отношением он показал другим, что Лука любит подчиняться. Пускай, лишь ему. Пускай и из предельной любви к нему. Но стоило вести себя иначе. Стоило скрывать такого рода отношения, чтобы не распалять умы животных, думающих лишь животными инстинктами. Но когда ты живёшь и не думаешь умирать, забываешь думать о том, что будет после. А стоило бы.
Всё это время многие спали и видели влажные сны о нём. И потому, наученные, что многое можно получить силой, с одобрения верхов, как только не стало «хозяина», эти твари решили забрать себе хозяйскую игрушку. Будь ты даже чистокровным демоном, тебе нечего противопоставить вооружённой толпе безумных людей. Генрих своими руками обрёк его на страдания, притащив сюда и живя счастливо с ним. Завоёвывая всё больше ненависти и зависти. И сколько бы долго он не мучил насильников Луки, это не могло повернуть время вспять. Не могло изменить сам факт этих насилий. Как мог, Генрих изымал все записи. Но, разумеется, где-то могли остаться копии и это тоже не изменить. И, наверное, не стоило добивать себя тем, чтобы видеть всё это. Но в то же время, Генрих хотел знать, как Лука страдал. Потому что он до сих пор продолжал страдать. Это вводило в неистовую ярость, но даже становилось легче. Понятнее, почему малыш так забит.
Хотелось успеть пораньше. Или вообще не умирать. Конечно, Генрих был бессилен перед природой. Но тот факт, что он смог вылезти из ада только больше раздражал. Если смог, то почему не раньше? Почему не сразу? Почему Луке пришлось перейти через этот ужас? Хотелось проглотить весь мир, только чтобы Луке больше никогда и ничего не угрожало. И чем дольше длилась его боль, тем больше Генрих ненавидел себя. Быть может, если бы они не спали, у наёмников было бы меньше ублюдских идей по насилию. Может быть, просто пытки, которые Лука пережил бы легче. А так… ему пришлось пережить вновь то, что он до ужаса боялся раньше, как только они встретились. Каждый раз, когда Генрих был вдали от малыша, он едва ли мог смотреть на себя в зеркало.
«Как ты мог? Ты обещал его защищать. Он доверился тебе» - рычал он сам себе.
И лишь потом, сбросив ярость на очередной жертве, возвращался к Луке, чтобы снова и снова пытаться его отгреть.
***
- Конечно.
Желание что-то отпраздновать не могло не радовать. С тех пор, как он вернулся, они ничего не праздновали. Постепенно формировалась новая «семья» из наёмников, но они всегда были чем-то отдельным. К тому же, из старых знакомых у Генриха почти никого не осталось. Джон оставил своего наследника Луиса прислуживать семье, а сам ушёл в заслуженную пенсию. Благо, ему хватило сил пережить переворот, а наёмники особо не трогали прислугу. Бедный Франк уже отдыхал рядом с прошлым телом Генриха. И лишь Том, из относительно молодых, помогал им. Потому как, они теперь мало кого подпускали к себе после стольких предательств. Наёмники устраивали праздники, пока Генрих и Лука просто бывали в отъездах, стараясь не сойти с ума.
Они и сейчас уехали в дом, уцелевший от всех страданий. Здесь всегда было тепло. Дом оберегался настолько, что до сих пор мало кто знал о нём. Кое-кто нарывал информацию, но здесь не было никаких важных документов, да и Лука после смерти сюда не заглядывал.
Генрих достал пару коробок с чердака, разложил их и они вместе стали доставать украшения, рассуждая стоит ли вешать их. Что-то заняло своё место по стенам, а что-то так и осталось лежать до следующего раза.
Мужчина старался прятать болезненные улыбки всякий раз, как Лука зависал с чем-то в руках, временно пропадая в каких-то своих мыслях. Отмирая, он что-то продолжал говорить, даже несмотря. На это было чертовски больно смотреть. Хотелось свернуться коконом вокруг него и просто обнимать.
Когда они заказали еду и убрали ненужное, мужчина подсел на полу у его коленей. Он часто стал так делать, словно пришибленный грузом вины, молящий о прощении. Он утыкался лбом в худые коленки, легко обнимал их, стараясь почти не трогать, чтобы не вызывать дурных ощущений, и просто сидел так. В груди было больно, а в мыслях множество вопросов без ответа.

Мужчина, в солидном, но запятнанном и порванном костюме, сидел на железном стуле. Руки и ноги были прикованы крепежами, а сам стул держался на внушительных болтах, прикреплённым к полу. Мужчина смотрел на ходившего вперёд и назад Генриха, что зачитывал с его телефона переписку.
- … как жаль, что он вечно в шерсти. Так бы хотелось трахнуть милую мордашку, - зачитывал мафиози, разворачиваясь на каблуке, - Кстати, нашёл наркотик, надо будет попробовать. Пишут, что демоны на нём теряют способность к обращению. Чудесно, заказывайте. Я смогу приехать в конце июня, но пока вздрочну на стримы. Как только он сбросит свою махню, хочу кое-что попробовать. Он ведь не сдохнет от кочерги? - Генрих злобно оскалился и вскинул на мгновение пронизывающий взгляд, - Чееел, ты серьёзно? Ну а что? Просто трахнете кочергой. Да успокойся, на нём ни единого шрама, так что и там зарастёт без лишних дырок. Да и вообще, лишних дырок не бывает! – в конце Генрих озвучил смех, но в нём не было ни единой положительной эмоции, - Действительно. Дырок мало не бывает, правда, пупсик?
- Это так никто и не сделал! – попытался оправдаться пленник.
- Конечно. Потому что я появился, - Генрих отложил телефон на столик и натянул на руки чёрные кожаные перчатки, - Но так, по сути, ты хотел вздрочнуть на то, как двенадцатилетнего ребёнка ебут кочергой, верно?
- Он не человек!
- Ну да, конечно, - мафиози ухватился за скулы, до боли сдавливая лицо в пальцах, - Кого ты пытаешься обмануть? Именно потому, что это человек, ты не трахал его в шерсти. Ты ебучий больной педофил.
- Ты ведь сам его е… - не успел мужчина произнести и слова, как ему прилетел удар кулака.
- Он принадлежит мне. Поэтому я его и ебал. Видишь логику? И к слову, - Генрих склонился в бок, - Я ебал его во всех его обращениях. И уж точно не использовал опасные игрушки в сексе. В отличии от таких ублюдков, как ты. Впрочем, - Фернир выпрямился и лучезарно улыбнулся, - Ты подал мне зашибенную идею. Вы разворовали мой клан. Да и после моего возвращения чертовски мало людей в нём осталось. Невозможно пока подзаработать деньжат. Но идея стримов просто супер. Сколько ты донатил ребяткам? В среднем, вышло ляма два за все стримы. А за кочергу ты готов был отвалить пол ляма. И вот что я подумал, - Генрих развернулся и подошёл к треноге, на которой размещалась камера, - Ведь таких как ты – явно не мало. Судя по тому, сколько хуев пристроилось к Луке. И сколько блудливых рук наяривало себе по ту сторону экрана. Так чтооо я могу заработать на таких, как ты.
- Что..?
Генрих повернулся, посмотрев на мужчину с плотоядной улыбкой. Лицо постепенно начинало вытягиваться, кожа рвалась в местах, где прорастала новая кость. Но практически сразу костная ткань скрывалась за чёрной шерстью. Генрих не стал обращаться полностью. Он лишь скрыл своё лицо под «маской» Фернира. После чего нажал на кнопке камеры и подошёл к ноутбуку, что стоял вдалеке. Приготовив все настройки, мужчина вернулся к камере и махнул рукой.
- Привет-привет. Сейчас пока у нас нет… ооо, надо же, уже один зритель. Чтож, весьма завлекающее название, неправда ли? Представляю вашему вниманию этого молодого ублюдка. Имя вам ни к чему, потому, в ходе трансляции, вы можете дать ему прозвище. Пока будем просто называть его ублюдком. Так вот, жизнь этого ублюдка полностью в ваших руках. Пока что он чистый холст и на нём можно сделать абсолютно всё, что вздумается. У меня в арсенале есть множество различных инструментов, - Генрих отошёл в сторону, включая вторую камеру, что была направлена уже на столики, - У нас здесь строительные инструменты, операционные, кухонные. В общем, как видите, ваша фантазия может разгулять в любую сторону.
- Стой! Не надо. Если вопрос только в деньгах, я…
- Посмотрите на этого ублюдка, - Генрих зашёл за спину пленника, чуть пригнулся, запустив одну руку вперёд, обхватив ею подбородок, чтобы поднять лицо к камере, - Совсем недавно он хотел купить насилие над маленьким мальчиком. Готов был заплатить любые деньги, чтобы в него поместили предмет, который там едва ли поместился. А теперь, когда она поставлен на торги – уже пустил сопли. Что вы хотите с ним сделать? – другая рука пустилась по телу, застывая то здесь, то там, - Может, оторвать соски? Или забить член гвоздями? Или начнём с закуски? Переломаем пальчики один за одним… ммм, уже хочется услышать твой голосок, но… не мне решать.
Генрих подошёл к ноутбуку, читая появившиеся записи в чате. Мужчина что-то продолжал говорить, но Фернир его уже не слушал.
- О, послушай. Замечательная идея! Предложили медленно запихнуть гвозди под ногти, а потом раскалить их. Как Вам? – после озвучивания, Генрих рассмеялся, не открывая пасти. Голос рождался из глотки и его морда действительно выглядела словно ненастоящая, - Многие проголосовали именно за эту идею. Чтож. Тогда, всё в ваших руках. Скажем… один гвоздь – десять тысяч. Думаю, вы можете осилить это!
Прилетело первое оповещение о донате и Генрих развернулся к столу, где лежали гвозди. Пока он брал первый, послышалось ещё одно оповещение.
- Слышишь? Они уже так хотят сделать тебе больно~
- Нет-нет-нет, стой. Я отдам все свои сбережения, все свои фирмы, всё…
- Это не изменит того, что ты сделал с ним.
- Но я и пальцем его не трогал!
- Ты – нет. Но ты платил за его страдания. И тоже причастен. Я покажу тебе, как он страдал. Покажу тебе каково это быть, по эту сторону экрана. Ты узнаешь, что значит быть товаром.
Острие гвоздя поддело ноготь. Генрих никуда не спешил и делал всё спокойно и абсолютно медленно. Он спокойно удерживал палец в своей хватке, а так же спокойно прорывался сквозь мясо и ногтевую пластину. Гвоздь был достаточно большой, так здесь либо разрывались ткани, либо трескался ноготь. Первый крик вырвался из чужой глотки, и он замолкал лишь тогда, когда Генрих отворачивался, чтобы взять новый гвоздь. Когда пальцы рук закончились, дело перешло к ногам. Стоило озвучить сумму для продолжения, как она появлялась на экране сияющими цифрами. Людям было плевать, кого мучают. Они обожали любые страдания. К каждому гвоздю был подключён провод, а потом запущен аппарат. Голос в крике сорвался, а глаза пленника закатились, когда каждый гвоздь нагрелся до красноты, начиная жарить плоть вокруг себя. В воздухе поднялся насыщенный запах гари.
- Небольшой перерыв. Нужно привести нашего пупсика в чувство, а то как-то скучно мучить его бессознательное тело!
Конструкция покинула измученные пальцы, а в руку воткнулся шприц. Минут через десять мужчина открыл глаза, тяжело дыша и оглядываясь вокруг. Очень быстро до него добрались воспоминания и он застонал, сразу дёрнувшись рукой.
- Больной… - выдохнул он.
- Не я насилую невинных, - хмыкнул Генрих, снова закопавшись у монитора, - Ты заслужил каждую каплю своих страданий, - щёлкнула кнопка и эфир продолжился.
Всё начиналось достаточно невинно. Хотя были просьбы о смертельной жести, но Генрих всех подначивал к медленному началу. Крюки, выжигание по телу, пирсинг, отрывание зубов или ногтей. Потом они разгонялись, отрывая или переламывая пальцы, отрезая ухо. Периодически запись останавливалась, чтобы подколоть лекарств, что держали жертву в сознании и помогали справиться с шоком. Дальше Генрих уже занимался шитьём и прижиганием, чтобы недопустить кровопотери. Мужчина перестал говорить что-то разборчивое. Периодически вырывались мольбы прекратить это, но скоро и они закончились.
- Ох, ты посмотри. Кто-то заприметил мои замечательные дилдо. Знаю-знаю, у многих уже стояки и вы хотите увидеть что-то погорячее, правда? Как насчёт того, чтобы проделать в нём новую дырочку и повеселиться с ней?
Двести тысяч и Генрих подошёл к жертве со скальпелем и внушительным дилдо. Надрез на животе, в который весьма грубо втолкнулась игрушку. А затем Генрих не скупился на резкость движений. Он поглядывал в чат и обсуждал с комментаторами зрелищность. Но достаточно быстро это пришлось прекратить. Крови вытекло достаточно много, так что дальше обсуждалась судьба пленника. Либо убить его, либо оставить в живых и спустя время выйти в ещё один эфир.
- Чтож, многие хотят увидеть ещё одно твоё выступление. Тебе повезло, моя звёздочка, - Генрих похлопал его по щеке и отошёл от камеры, - Спасибо за ваши донаты, надеюсь я смог порадовать вас сегодня. Через час я выставлю запись на торги, а пока пригляжу за нашей игрушкой, чтобы мы смогли ещё немножко повеселиться с ним~
Как умел, Генрих наложил швы, поставил капельницу и вышел из помещения. Он приказал одному из медиков осмотреть его и помочь в восстановлении.
Ненужная сейчас привычка прошлого осталось. Малыш всё ещё большую часть дня отсутствовал, поэтому мужчина старался лишний раз не трогать его. Но он замечал, как Лука дёргался и сжимался каждый раз, когда рука попадала даже в радиус интимных мест. Порой, даже поясницы было достаточно, чтобы он весь сжался. И да, дело даже не в сексе. Совсем не в нём. Генрих даже не подумал бы лезть к нему с такими вопросами. Но, порой, так не хватало тепла его тела. В прежней жизни они наслаждались друг другом и секс сближал их. Они преодолевали все проблемы в максимальной близости, наслаждались страстью. Только теперь это стало проблемой. Как и в самом начале. Хотелось отключить эту функцию в своём теле, но, быть может, когда-нибудь Лука сможет стать прежним.
А пока, после всего садизма, Генрих закрывался в ванной один. Он подставлял лицо тёплым струям и вспоминал их общую страсть. Вспоминал, каким горячим был Лука всякий раз, когда они спали. И как он любил трахать его после пыток. Любил видеть его в чужой крови. От таких мыслей разрядка быстро наступала, мужчина выдыхал, ополаскивал своё тело и возвращался к Луке.
Изо дня в день он сидел и пялился в стену. В разных местах, но почти с одним и тем же выражением. Иногда перебирал что-то в руках, иногда медленно поглощал что-то. Порой, даже что-то не совсем съедобное бывало сгрызалось. Но Генрих ничего с этим не мог подделась. Просто стоило дать время. Мафиози подошёл к креслу, на котором сидел малыш, присел на полу у его коленей, заглядывая в блёклое золото глаз.
- Как ты тут? – мягко спросил Генрих больше для того, чтобы обратить на себя хоть минимум внимания Луки. Мужчина медленно забрал из рук полукровки журнал, который он рвал на маленькие кусочки и запихивал себе в рот. Судя по всему, он уже съел три страницы. Фернир вздохнул, отложил журнал и приподнялся, целуя в лоб, - Завтра мы съездим в деревню. Помнишь, мы иногда жили в избушке? Проведём пару дней там, и я продолжу свою работу.
Ночи были, порой, даже тяжелее дня. Когда малыш бодрствовал, он хотя бы так не боялся. А вот ночами он видел кошмары. Каждую ночь. Он либо кричал, либо обращался и убегал. Причём, почти всегда в окно. Но у Генриха теперь были особо обострённые чувства, так что уже с третьего такого раза он ловил его только на подлёте. Демон кричал и царапался, но мужчина продолжал терпеливо обнимать его, пока Акула не успокаивался и не засыпал. И каждое утро он спускался в подвалы к узникам, продолжая их медленные и мучительные пытки. Это помогало самому не сойти с ума.
Тихая избушка, расположенная в глухом лесу. Поблизости нет ни домиков лесников, ни лесопилок. Здесь была лишь природа и дикие звери. Генрих много разговаривал, пускай Лука почти даже не отвечал. Просто разговаривал, потому что тишина убивала его самого. Да и так казалось, что Луке становится лучше. Они гуляли по лесу, по тропинкам, спали под солнышком прямо на траве. Он старался как можно дальше унести Луку от той жизни, что причинила ему боль и страдания. И он много чего старался придумать, чтобы привлечь сознание Луки в этот мир. Но малыш ни на что не отвлекался. Ни на свою любимую еду, ни на передачи, ни на музыку и книги. Вспомнив, как сильно любил малыш натуральные минералы, Генрих сам отыскал один из них. Прочитав несколько книг, он постарался, как мог, обработать его сам. А потом сделать из камня лису. Она была чертовски кривой, непропорциональный, с некоторыми сколами и шероховатостями. Но это всё, на что был способен Генрих. Он был смертоносным демоном, но не гением, чтобы теперь творить чудеса рукоделия. Фернир вернулся в избушку, сел напротив Луки, что уставился в окно, и поставил перед ним статуэтку.
- Я сделал кое-что тебе сам. Это типа лиса… хоты больше похожа на киберпса. Но я пытался сделать лису.
Внезапно, взгляд малыша сместился. Сначала на лицо Генриха, а потом на статуэтку. Он долго смотрел на неё не двигаясь, пока из глаз не потекли слёзы. Малыш всхлипнул, потянувшись ладонями к лицу. Сначала это были тихие всхлипы, но стоило мужчине подойти и обнять его, как Лука в голос заревел, дрожа всем своим хрупким телом.

Тяжёлое волчье дыхание, раскатистый бархатистый рык – единственное, что разбавляло звенящую тишину. Весь холл был усеян трупами, все стены были забрызганы кровью, по перилам и ступеням развесились кишки, по углам валялись кости и черепа. Холл особняка выглядел как зал мясника, что только-только приступил к работе. Побледневшие наёмники, что рискнули остаться и помочь, смотрели на огромного волка затаив дыхание.
- Тоооом, - проурчал зверь, подзывая к себе помощника.
- Д…да… сэр? – дрожащим тихим голосом отозвался парень, едва заставив себя шагнуть ближе, сразу поскальзываясь на трупе, но сохраняя равновесие.
- Созови совет.
- К… конечно…
- И позови уборщиков. Им предстоит много работы.
Зверь развернулся и тяжёлым шагом вышел из особняка. В саду в беседке сидел полукровка, смотря пустым взглядом на цветок, которому обрывал лепестки. С каждым шагом мужчина принимал свой истинный облик. Когда он подошёл ближе, тут же влез в свой костюм и присел рядом.
- Я собираюсь навестить совет. Ты поедешь со мной?
Малыш только кивнул, но своего взгляда даже не поднимал. Внезапно у него потекли слёзы, он зажмурился и беззвучно заплакал. Генрих приобнял его за плечи, прижимая к себе.
- Больше никогда… никогда я не оставлю тебя одного, - тепло зашептал Фернир, перебирая светлые волосы, - Теперь я сдержу своё обещание, малыш. Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через это. Так жаль…
Взгляд мужчины был направлен вдаль. И хоть говорил он спокойно, он был полон ненависти.
***
Раздражённые главы кланов собирались в зале собраний. Никто не знал, по какому вопросу внезапно организовалось собрание. Многих выдернули с отдыха или важных мероприятий. Поэтому все перешёптывались и ругались себе под нос. Даже Глава Совета был в недоумении, но он молча ждал, что случиться дальше.
- Кто, чёрт возьми, решил собрать сейчас нас? Ради чего вообще?
- Говорят, что-то случилось с кланом Майерсов.
- А кто сейчас им руководит?
- Кто-то из семьи Бойсов.
- Чёрт, так и знал, что с этим кланом только одни проблемы. Стоило просто поделить его фирмы и покончить с кланом.
- Это, получается, Бойс решил всех собрать?
- А я знаю? Даже Главный молчит.
- Это я собрал Вас всех, - в главные двери вошёл Майерс, за которым следовал Лука с отсутствующим взглядом. Мужчина сначала отодвинул стул для полукровки, а потом сам расположился рядом, закинув ноги на стол.
- ЧТО? – кто-то звучно выдохнул.
- Это шутка такая? Кто ты такой? – заговорил Глава Совета.
- Генрих Майерс собственной персоной, - спокойно отозвался мафиози.
- Майерс умер!
- Это проделки демона! Я говорил, что стоило убить его!
Голоса начали возникать отовсюду сразу. Но Генрих уже не пытался отвечать на них. Он с холодной усмешкой смотрел прямо в глаза Главе Совета. Наконец, тот поднял руку, призывая всех замолчать.
- Кто ты и зачем пришёл сюда? – Спросил Глава.
- Я – Генрих Майерс. И я пришёл сюда за сделкой. Единственное, чего я желал – заботы о моём малыше. Я передал это Вам как смог. Да и те, кто общался со мной, знали, что его безопасность – единственное, чего я желал. Мне было плевать, что будет с моим кланом. Вы могли делать что угодно. Но Вы решили не просто разворовать его, но и поглумиться над единственным, что мне было важно. Поэтому, если Вы хотите сохранить мир, а главное – свои жизни, - я предлагаю сделку. Каждый из кланов отдаст мне первенца. Раз уж я вернулся из Ада, мне стоит соответствовать своему образу демона, верно? – усмехнулся мафиози, убирая ноги со стола, - Мой малыш страдает. Из-за вас. Из-за каждого из вас. Кроме семьи Росси. Я знаю, что они пытались помочь Луке. Но остальные должны заплатить кровную цену за то, что вы сделали. Я буду пытать Ваших детей столько, сколько они выдержат, чтобы моё сердце могло утешиться. Думаю, это честная сделка, ради того, чтобы мир, который вы знаете, продолжался.
После его слов воцарилась тишина. Взгляды метались от Фернира к Главе. Но пока что никто ничего не осмеливался сказать. Послушался щелчок, а потом выстрел. Часть головы Генриха разлетелась, а кровавые брызги залили стол и соседей. Полукровка отмер, повернув голову и в шоке уставившись на только что говорившего мафиози. Дуло пистолета направилось на демона, но не успел охранник даже подумать, как раздался булькующий смех. Чернеющий взор Луки снова устремился от врага на Фернира. Он, упавший телом на стол, поддёргивал от смеха плечами. После чего медленно выпрямился. Все главы застыли в ужасе. Те, что сидели ближе, заскрипели стульями, пытаясь отдалиться. Генрих раскачивался из стороны в сторону, из его головы вытекали приличные струи крови, но ему, видно, было вообще плевать. Его череп с хрустом изменялся, лицо вытягивалось, пока не показалась длинная, клыкастая пасть. Очередной выстрел от охранника, но мимо. Генрих подпрыгнул, отпружинил от потолка и оказался за спиной охранника, тут же смыкая челюсти на его плече. Мужчина заорал, но крик закончился быстро. От шока он сразу же потерял сознание и не чувствовал, как ему вырывают плечо вместе с рукой. Тело упало на пол, а в пасти Фернира продолжала висеть рука с пистолетом. Челюсти раскрылись, роняя руку, после чего длинная морда снова стала стягиваться, обращаясь обратно в знакомые черты лица. Генрих взял со стола салфетки, пытаясь вытереть кровь. Он повернулся к рядом сидящему мужчину.
- Я не вижу, где-то ещё осталось? – спокойно спросил он, смотря прямо в глаза, полные ужаса, после чего рассмеялся, - Кажется, вы меня плохо поняли. Я вернулся из АДА, - последнее прозвучало демоническим голосом, а глаза засияли самой настоящей сталью. Генрих шагнул и забрался на стол сверху, - Повторяю ещё раз. Каждая семья, кроме Росси, отдаёт мне своего первенца. Иначе. Я приду. И убью всех вас. ВСЕХ. Ах, да, ещё, - мужчина скучающе обвёл взглядом присутствующим, - Ещё. Каждый из вас отдаст мне два любых органа. Руки, ноги, глаза, почки. Мне плевать. Решать вам. Два. Либо так, либо я лишу вас жизни. И, - мужчина поднял палец, - Не думайте, что вы отделаетесь быстрой смертью. Я заставлю вас страдать так, как вы заставляете страдать демонов, считая, что вы чем-то лучше их. Человеческое тело тоже весьма живуче и я вас это готов продемонстрировать.
Мужчина след со стола, пригладил чёрные волосы и протянул руку малышу, намекая, что они уходят.
- Всё запомнили? Первенец и органы. Даю вам неделю на размышление и открываю сезон охоты. И лучше вам не проверять, насколько я живуч.
Генрих сжал ладонь Луки в своей и пошёл вместе с ним на выход, перешагнув через труп охранника, что пытался их убить. Никто из присутствующих не решался сказать ничего ни во время монолога, ни после. Никто не посылал их убить, вероятно, поняв, что дело дрянь. Они спокойно вышли и поехали.
Кадиллак остановился на диком берегу моря. Сейчас здесь не было никого. Генрих скинул с себя всё, кроме брюк, сразу же направляясь к бьющимся волнам. Он окунулся в воду, смывая с себя засохшие следы крови, после чего с печальной улыбкой подошёл к полукровке. Он упал перед ним на колени, обнял за талию и уткнулся в палый животик.
- Мой Ангел… прости меня… я так сильно задержался. Я не знаю, как исправить всё. Как смыть с тебя те страдания, что ты пережил… как я хотел бы повернуть время вспять… забрать тебя с собой или… не знаю что. Что угодно. Мой малыш… как мне жаль…

Лука был слишком взбудоражен, чтобы тихо спрятаться и рыться в своём новом богатстве. Еда быстро нашла себе место в холодильнике, пакеты перекочевали в комнату полукровки - понадобилось не меньше пяти ходок по коридору с мешком наперевес, чтобы перетащить всё! Лавочка казалась совсем небольшой, но за одну купюру Генрих умудрился выкупить вещей, по ощущениям, на половину тонны. Малыш не удержался, некоторые расставил на новенький стеллаж, но совершенно не мог сидеть сейчас один. В конце концов, их не было несколько дней, и наверняка накопились бумаги. Да и.. сложно признаваться самому себе - но сейчас хотелось быть поближе к Генриху. Лука переоделся, быстро принял душ и вернулся в кабинет, уже основательно. Мафиози уже разгрёб часть бумаг, и на столе малыша образовалась небольшая стопка отчетов, которые ждали своего места. Вдвоем они принялись за работу. Лука достал нужные папки, и вовсю их подшивал к остальным, когда в комнату вломился Франк.
Он видел его лишь несколько раз. Обычный, всегда немного уставший мужчина, поддерживающий с Генрихом особую дружбу, до того, что ему было дозволено ударить его без последствий. Лука понятия не имел, кто так относится к нему в особняке. Сами наёмники не разговаривали с ним, а слуги всегда максимально вежливы и приветливы. Но как только Франк выпростал палец в сторону полукровки, начиная говорить на повышенных тонах, Лука ещё сильнее съежился на своем месте, закрываясь гигантскими папками. Первым ощущением был, конечно, дикий стыд. И хотя стыдили совершенно не его, полукровка ощущал себя чем-то мерзким, низкосортным и неадекватным. Может быть, так оно и было, да вот только Генрих из раза в раз внушал ему обратное, называл своим украшением, сокровищем, и всячески выражал своё отношение не только словом, но и делом.
В какой-то момент, сидя так и ожидая, когда эти нападки прекратятся, Лука перестал стыдиться. Напротив. Внутри проснулось возмущение. Злость. А затем, уже с последними словами Франка, это становилось ненавистью. Не то, чтобы Лука обиделся на такие "эпитеты" - он уже и так про себя всё знал. Но какого чёрта он, ничего из себя толком не представляющий тип, читает нравоучения такому, как Генрих? Как смеет он повышать тон в его кабинете в принципе? И как он может настолько не доверять его решениям? Это уже не было похоже на заботу, как ни крути. Скорее на истерический приступ ревнивой женщины. Или на агонию недовольства, потому что чьи-то планы стали расходиться с планами Генриха. Возможно, всё дело в наркотиках, которые упомянул мужчина. Но как бы там ни было, демон посмотрел в закрывающуюся дверь тяжелым взглядом, и какое-то время кабинет был погружен в абсолютную тишину, нарушаемую лишь треском из камина.
Лука приблизился к мафиози. Встал рядом, на расстоянии вытянутой руки, глядя на язычки пламени.
- Он меня серьезно невзлюбил. - хмыкнул тварёнок. - Скажите. Франк способен предать? Почему Вы настолько ему доверяете?
Мужчина усмехнулся, отставил стакан и закину ногу на ногу, не отрывая глаз от огня.
- Если ты лис, а я волк, то он пёс. Преданный и ревнивый, - спокойно проговорил мужчина, похлопав по дивану рядом с собой. Когда мальчишка сел, он продолжил, - Когда я его встретил, ему было девятнадцать. Мне тогда только стукнуло тридцать. Он с самого детства был варился в похожем дерьме. Родители наркоманы. Он, по сути, выживал сам. Но от такой семьи просто так не уйдёшь. И когда они задолжали слишком много, Франка прибрал к рукам дилер. Мол, нужно отрабатывать долг. Заставили толкать наркотики, крысятничать. Он занимался этим лет с тринадцати. Такое вот детство. Ни друзей, ни семьи. Можно понять, каким он вырос. Как-то раз я пьяный приехал к мосту и увидел его. Он стоял на краю и смотрел вниз. Я просто подошёл и сел рядом. И потом мы разговорились. Он рассказал о своей жизни. О том, что на них напали враждующие наркоторговцы. Остался в живых только он, но он не мог вернуться. В таком бизнесе вырезают всех. Его бы нашли. И тогда я предложил ему вступить в мой клан. Он был всего лишь подростком. В то время я не был так жесток к подчинённым. Это жизнь так научила. И вскоре он привязался ко мне, как к единственному, кто впервые в жизни проявил к нему доброту. Просто так. Клан был нестабилен и часто происходили разного рода предательства. Пару раз мы были на грани развала, но кое-как выплывали из всего. И Франк мне во многом помогал. Он много старался, из кожи вон лез, чтобы стать лучше. Он не учился в школе, но в какой-то момент как и ты сидел постоянно с учебниками. И с годами его привязанность и чувство долга передо мной только росли. У него нет иного смысла жизни. Он тоже врос в клан. И при этом он является никем. Нет ни имени, ни рода в теневом бизнесе. Только моё покровительство. Он никогда не предавал и вряд ли предаст. Он – моя правая рука. Ты окажешься в клетке, а он под прицелом. Таких никогда не оставляют в живых. Меня как Фараона похоронят с ним и Джоном. И я могу понять его реакцию. Он с детства не мог доверять никому. И единственный, кому он решил довериться – я. Я не предавал его доверяя, он не предаёт меня. Но как сторожевой пёс рычит на всех, кто оказывается слишком близко. Ближе, чем он. В то, что ты не хочешь убить меня, пока я сплю, сложно поверить. Всё, что он видел – твои приступы по ночам, твои приступы в камерах, когда от людей оставалось пустое место. Ты тоже не веришь ему, потому что видишь лишь недовольство. Но вам и не обязательно дружить. Он это так… высказаться, потому что понимает, что ничего не сможет сделать. Он тоже пытается изучить тебя, только с критической стороны.
Лука принял к сведению мнение мужчины, но ледяные нотки в выражении его лица не торопились растапливаться.
- Только абсолютно отбитый от рук пёс будет рычать так на того, кто подарил ему дом. - тихо проговорил полукровка. Однако, его лик немного просветлел, когда он обернулся к Генриху. - Хорошо. Если Вы не сомневаетесь в его преданности, я тоже не буду. Но.. Можно спросить?
- Валяй. - махнул рукой мафиози.
- Он заикнулся, что видел камеры. - тварёнок задумчиво окинул взглядом потолок. Генрих говорил, что здесь их нет, но паранойя как будто толкала проверить, вдруг за выходные что-то изменилось? - Значит, у него есть доступ к камерам на этаже. И в моей комнате. - Лука потупил взгляд. Каждый раз просить что-то у Генриха вот так, напрямую, было по меньшей мере мучительно. Он и так окружил его слишком большой заботой и потакал малейшему капризу. Но Лука не мог не попробовать. - Можно.. чтобы доступ к этим двум камерам был только у Вас? На всякий случай..
Мужчина посмотрел на него, после чего легко улыбнулся.
- Да. После такого стоит ограничить его наблюдение. В коридоре я оставлю ему доступ. Но в твоей комнате не только камеры, но и сигнализация, так что я в любом случае проснусь, если ты куда-то выберешься.
Полукровка кивнул и откинулся на спинку, прикрыв глаза.
- Представляю, что было бы с ним, узнай что я действительно с тобой спал, - усмехнулся мужчина.
Лука одновременно и хотел бы взглянуть на это, и нет. Было бы занятно увидеть, как этот неадекват брызжет слюной и пытается отчитывать Генриха, но что-то подсказывало, после этой стычки Акула может придти в гости по его душу гораздо быстрее. В конце концов, Лука уже понял и принял своё место рядом с мафиози, и слова кого-то там из клановцев не изменили бы этого.
- Вы ведь.. не спали. - тихо, с заметным всполохом смущения на лице заговорил тварёнок, мягко улыбаясь. - Так, как они могут себе навоображать.
В голове моментально всплыло воспоминание. Трезвое, и самое последнее - а потому самое яркое. Лука сглотнул, потирая фалангу пальца вдоль нижней губы краем когтя.
- Спасибо.. насчет камер.
Генрих глянул на полукровку, едва заметно улыбнувшись.
- Ты прав, обычно за секс многие считают другое, - мафиози посмотрел на огонь в камине, прежде чем подняться, - Но оральный тоже сексом называют, - пожал плечами он и направился к своему столу, - Отчёты подождут. Здесь прислали много информации по поводу разных дружков Штейна. Я распечатаю, будешь перечитывать их на предмет чего-то подозрительного. А я пока почитаю о наших детках в клетках.
Вскоре Генрих принёс ему разные стопки нескреплённых бумаг, поделённые поименно. Когда Генрих подшил свои документы и взял с собой, он позвал Луку. Они вместе спустились на самый нижний этаж и зашли в одно из помещений. Каждый пленник сидел отдельно. Здесь у них была кровать, туалет, раковина, как в самой настоящей камере для заложников. Мафиози зашёл вместе полукровкой, сразу придвигая стул и садясь на него.
- Митчелл, - с улыбкой произнёс он, открывая отчёт, - Мелкие разбои, распространение травки, кладки, приводы за буйное поведение, - перечислил Генрих, закрывая отчёт, - Судя по всему, в преступном мире ты совсем недавно. Именно в бандитской среде. И, полагаю, ты очень напуган. Но ты мне понравился, - уложив папку на колени, мафиози достал сигарету и поджёг её, - Ты послушал моего приказа, а я такое ценю. Застрелить своих друзей не каждый сможет. Но ты это сделал. Давай договоримся, - мужчина стряхнул пепел на пол, затягиваясь снова, - Ты мне рассказываешь всё, что знаешь. А я не буду тебя пытать и убивать. Ладушки?
- Я ничего не знаю, - дрожащим голосом сказал парень, боясь даже к кровати подойти.
- Так все говорят. Но вы просто банда. Причём, насколько я понял, не особо слаженная. Думаю, вы даже часто грызлись. И нарывали друг на друга компромат. Я не поверю, что ты ничего не знаешь.
- Это правда… я только недавно присоединился к ним.
- Митчелл, ты знаешь кому вы перешли дорогу?
Тот смотрел, поджав губы, не решаясь даже покачать головой.
- Вы перешли дорогу мафии. А я – глава клана. Вы буквально пытались убить короля. Знаешь, что это значит?
- Я не знал. Мы не знали! Всем заправляет Лари. Он никогда не сообщает детали дела. Только… некоторые вещи.
- И вы послушно идёте, не разузнав подробностей?
У парня потекли слёзы, он опустил голову и всё же дошёл до кровати.
- Он сказал, что мы сорвём куш. Что это плёвое дело, но мы сможем высоко подняться.
- Что он ещё сказал?
- Что нам просто нужно убить одного человека. Полицейского. Что у нас преимущество…
- Кто вас нанял?
- Не знаю… Я правда ничего не знаю! Неделю назад к нам прикатил чёрный BMW. Лари сел в него и они уехали. Минут через двадцать он вернулся.
- То есть, вы не видели и Лари не сказал ничего о нанимателе?
- Нет. Он никогда не говорит. Все время думает, что его могут предать.
- Есть за что, - чуть покивал головой Генрих, снова раскрывая дело, - У Лари нет семьи. Ни любимой собаки, ни рыбок. Пока что мы не нашли его слабых мест. Может, ты знаешь что-то, чего пока не знаем мы?
Митчелл снова поджал губы, накрывая ладонями лицо.
- Митч, я ведь добьюсь своего. Выбор лишь в том, будешь ты целым или нет. В отличии от него, ты даже не служил. Так что давай обойдёмся без жести.
-У Лари… у него… есть дочь, - всхлипнул парень.
- Он не записан отцом?
- Нет… она родилась у шлюхи…
- Ага. Живёт у неё же?
- Да. Лари всё делает, чтобы скрывать её.
- Тогда откуда вы знаете?
- Один из наших проследил за ним.. думал воспользоваться этим. Он любит дочь. И… тогда он был ужасно зол. Он кричал на шлюху, а потом скинул ей огромную сумму.
- И где она живёт?
- В… Мичигане.
- Отлично. Спасибо тебе Митчелл. Если вспомнишь что-то ещё – позови, - Генрих улыбнулся и вышел из камеры.
- Вы действительно оставите его в живых? – удивился Лука.
- Штейн организовал нападение под крылом у Росси. Если мы это докажем, то они – одни из главных улик. Ими уже будут заниматься в Совете. Их, конечно, убьют. Но пока что они нужны живыми.
- Теперь мы к Лари? – поинтересовался он у Генриха.
- Нет. Второго парня допросят другие. Может ещё что-то о Лари всплывёт. А я пока подготовлю для него сюрприз. Он был военным в течение десяти лет. Был разведчиком, снайпером, выслеживал и убивал крыс в своих же полках. Таких пытают свои, прежде чем выпускать на региональную войну. Он явно умеет хранить секреты. Мы используем его дочь, - задумчиво сказал мафиози, перелистывая страницы, - Сначала надо найти её, потом уже устроить представления. У меня уже есть хорошая идея.
Генрих хищно оскалился после сказанного и в предвкушении. Они поднялись на этаж, где работал Франк, чтобы зайти к нему.
- Выяснил что-то? – сразу спросил мужчина, даже не разворачиваясь.
- Пока мало что. Но пупсик всё же нам помог. У Лари есть внебрачная дочь, не фигурирующая ни в одном документе. Живёт с матерью-шлюхой в Мичигане. Где-то пять лет.
- Понятно, значит нужно разыскать её. А что с третьим?
- Его уже допросите сами. Мне больше интересен Лари. Пока ничего по дружкам особенного не выяснили?
- Пока нет, - вздохнул Франк, поворачиваясь и потирая переносицу, - Прости за моё поведение в кабинете. Я не спал несколько дней.
- Я не обидчивый. Все твои решения – твой выбор. Но тебе стоило бы отдохнуть. Ты становишься малопродуктивным в таком состоянии. Думаю, сейчас парни и без тебя справятся.
- Да, - мужчина вздохнул и перевёл немного печальный взгляд на Луку, но быстро опустил его в пол, - Ты прав. Пойду посплю.
Генрих хлопнул его по плечу и удалился. Они вернулись в кабинет с Лукой, но сейчас Генрих не хотел работать. Он свалился на диван перед телевизором и включил его.
- Очень странно, - задумчиво протянул он, - Если Штейн ничего не сообщил даже Лари, а просто послал их куда-то наугад, то как они должны были положить меня? С приказом, устранить всех, кто помогает комиссару? Не удивлюсь, конечно, что это так. В таких делах Штейн плох. Хотя, дело ещё в том, что они бы отказались иметь дело с мафией. А тот, кто мог бы согласиться, слишком дорог и неверен. Он бы точно проболтался Росси или кому ещё. Всё же, киллеры такого ранга предусмотрительны и берутся за работу только тогда, когда для них не будет проблем после этого. Но неужели Штейн думал, что это прокатит? Он просто вложил нам в руки компромат, который его раздавит.

Всю дорогу Лука пытался успокоить улыбку, но когда они стали подъезжать к темному зданию особняка, она устранилась как-то сама по себе. Не то чтобы оно ему не нравилось, нравилось, даже очень, просто по сравнению с последними несколькими днями, проведенными у мафиози дома, теперь он казался таким неуютным и неприспособленным к тому, чтобы проводить в нём время уютно. Может быть, здесь и не должно быть домашнего уюта: все же для Генриха это - место работы, и не только для него одного.
Они пришли на крыльцо, мужчина говорил с Джоном, а полукровка стоял рядом, чуть позади, опустив голову так, что лица практически не было видно. В основном, из-за того, что дурацкое желание улыбаться могло пробудиться в любой момент, а наёмники - люди малоулыбчивые, и улыбки для них, что красная тряпка для быка, обязательно притянет любопытных. Даже от фразы "то, что никто не должен видеть" он едва не хихикнул, сделав вид, что кашлянул в кулак.
Внизу было привычно многолюдно для такого времени суток. Из столовой доносились не меньше десятка мужских голосов, гомон и смех, в гостиной несколько наёмников сидели после вылазки и очевидно переводили дух. Остальное Лука рассматривать не стал, упулившись глазами в пол и последовав за главой.
Уже на этаже, будучи в безопасной зоне, малыш позволил себе вновь заулыбаться, только вспомнив о том, сколько всякого интересного у него теперь есть. Он ведь даже толком не рассмотрел, что там было в той лавочке. Но увидев стеллажи - понял, что здесь все его сокровища теперь точно поместятся, сколько бы их ни бьло. Комната из практически-пустой, необжитой, становилась всё интересней и интересней.
Звенькнула трелль, извещающая о приезде лифта. Полукровка рывком подлетел к двери, плотно закрыв её и прислушиваясь к возне Джона. Судя по скрипу колесиков, ему пришлось брать настоящую каталку для багажа, чтобы всё это уместить.
- Куда багаж, сэр?
- Оставь в кабинете. Да, и.. завтрак завтра можешь не нести. Максимум кофе.
- Как будет угодно, сэр.
Генрих переоделся в другую одежду и вместе с Лукой они зашли в кабинет. Мужчина сразу сел за рабочий стол, разгребая ту кучу информации, которую ему прислали за выходные. Малыш в это время носился сначала с едой, заполняя оба холодильника до верха. Потом перетащил к себе все пакеты с игрушками и сувенирами и стал их разбирать, попутно изучая. Мафиози дал ему время, чтобы всё это сделать. Где-то на половине мальчишка всё же оставил пакеты и вернулся в кабинет. Стоило только засесть за бумаги, как к ним постучались. Генрих неторопливо прошёл к двери и открыл её. Франк влетел, едва не отпихнув мафиози.
- И тебе привет, - спокойно улыбнулся Генрих, возвращаясь к столу.
- Как это понимать? – всплеснул он.
- Ты вообще о чём?
- О нём, - мужчина полуобернулся и указал пальцем на демона, - Я и так не особо то одобрял покупку демона. Они безумны и опасны. Но ты точно не будешь слушать меня. Я кое-как проглотил это. Ладно, завёл зверушку, бог с тобой. Но потом ты начал таскать его на вечера. В платьях, украшениях.
- Чем ты недоволен? Собак ведь наряжают. К тому же, ему всё это отлично идёт, - пожал плечами мафиози, смотря прямо в глаза собеседнику.
- Да, но не на важные же вечера!
- А куда? Мне его на поводке вокруг особняка выгуливать?
- Да хотя бы так! Я был бы тебе премного благодарен. Намного лучше, чем брать туда, где может начаться перестрелка. А вдруг он озвереет и убьёт тебя?
- Если бы он хотел – я бы уже был убит. Смею заметить, что он ещё и помог тогда в театре.
- Ладно, - грузно выдохнул Франк, потирая переносицу, - С этим понятно. Но на тебя напали в театре. Ты же и догадался, что это сделал Штейн. И в то время, когда мы в три пота пытаемся найти хоть какую-то информацию – ты с ним развлекался все выходные! А если бы Штейн нашёл тебя?
- Во-первых, он всё же не настолько ебнутый, чтобы так много нападений делать друг за другом. Во-вторых, мы были там, где бы он точно не догадался искать нас. И не особо то мы развлеклись. У нас были особо важные дела.
Пока Генрих спокойно это говорил, у Франка всё лицо передёргивалось.
- Ты в курсе, что у меня есть доступ к камерам? У него полные пакеты игрушек. Или ты их случайно нашёл, когда устроил облаву на чей-то оружейный завод?
- Именно! Ты и так всё знаешь, зачем тогда спрашивать, - усмехнулся мужчина.
- Где тогда оружие?
- Да брось ты, Франк. Нас не было пару дней, мир бы от этого не рухнул.
- Мне плевать на то, что ты уехал. Ты и раньше так делал. Но с ним. Он нестабилен. Да и какие у вас вообще отношения? Я не поверю, что ты задариваешь его только потому, что он зверушка.
- Тебе какое дело до этого? Он моя собственность. Я могу делать с ним что угодно. Хоть трахать, хоть на каруселях катать, - Генрих поднялся и резко изменился в лице, посмотрев на Франка холодным взглядом, - Это делу абсолютно не мешает.
Франк тяжело дышал, неотрывно смотря в глаза напротив, сжимая кулаки.
- Но может помешать, - процедил он.
- Я в курсе, что ты снова начал принимать, - сухо сообщил мужчина, - Это твоё дело, и я в это не лез. Но ты как никто другой знаешь, что как раз наркотики сильно мешают делам.
- Как ты..
- Не только у тебя есть глаза по стенам. Я не собираюсь тебя отчитывать. Но и ты не лезь с нравоучениями. Я уважаю тебя как никого больше. Но в мою личную жизнь не пущу.
- Ладно, - собеседник опустил голову.
Генрих прошёлся до бара, налил виски в два стакана и вернулся к Франку, протягивая один. Мужчина принял стакан и они оба прошли к камину, какое-то время пребывая в молчании.
- Я видел, вы нарыли информацию о десятке человек.
- Да, - выдохнул Франк, - Но это как стог сена. Слишком много людей для того, чтобы детально их просмотреть. Может, мы могли бы уже понять что-то, опросив заложников. Но ты попросил оставить их до своего приезда.
- Я скоро к ним спущусь, - кивнул Генрих, - Я не хочу ссориться с тобой. Ты единственный, кому я могу доверять.
- Да. Я тоже. Но просто не хочу, чтобы из-за него ты умер.
- Как бы ты не пытался меня оберегать, я всё равно умру. Не зацикливайся на этом. Ты ведь сам думаешь об этом каждый год. Наконец появиться причина это сделать.
- На кой же чёрт ты тогда остановил меня.
- Суицид – смерть слабых. Ты ведь не такой.
Франк усмехнулся, опрокидывая стакан в себя.
- Я завяжу, - тихо сказал он, отставляя сосуд на столик.
- Это должен быть твой выбор, ты помнишь? Мы друг другу не мамочки, чтобы в чём-то ограничивать.
- Да, - собеседник поднялся и обернулся на Луку, - И всё же твой очень странный.
Генрих пожал плечами, всё ещё болтая льдом в стакане.
- Я буду наблюдать.
- Как всегда, - кивнул мафиози и махнул ему рукой.
Мужчина откинулся назад, прикрывая глаза и тяжело выдыхая.

Генрих чуть поддёрнул губами, но отвечать ничего не стал. Ещё немного они посидели и поговорили на отвлечённые темы, а потом пошли обратной дорогой. Их путь пролегал уже другой тропой, так что они почти что весь парк обошли за этот день. На этой дороге было больше разных статуй. У каждой били названия, но всё же это не слишком помогало понять, кто конкретно отображён. Поэтому он спрашивал у мужчины. Тот ему давал достаточно развёрнутые ответы о пантеоне богов, о популярных личностях древности.
- Откуда Вы столько знаете? – удивлялся малыш.
- Юриспруденция появилась в древних веках, - пояснял Генрих, - С латинкского юрис – право, пруденция – знание. То есть, знание права. Свои корни эта наука получила из Древнего Рима. У них много общего с Древней Грецией. Много воин, завоеваний. И, по факту, одни и те же боги. Из Греции разные верования пошли, в том числе и христианство. Но мне по вкусу Греческие Боги. Просто потому, что в нынешнее время они не требуют поклонения, но о них знают абсолютно все. Такие, нейтральные персонажи с интересной историей. По мере обучения юриспруденции, узнавалось много умов того времени и проскальзывали даже имена Богов. В Греции любили называть что-то именем какого-то бога или наоборот. Да и мне была интересна вся это история.
- Вы действительно очень умный, - восхитился Лука.
- Если бы ты жил в мире, то был бы умнее. Я долго изучал всё это, поэтому и знаю. Но с твоей скоростью изучения мира мне не сравниться. Пройдёт пару лет и ты станешь умнее меня, - хмыкнул Генрих, но без какой-то злобы в голосе.
Статуи вскоре стали заканчиваться, и впереди показалась тропинка, похожая на ту, где они встретили ёжика. "Ветви" деревьев снова сходились к центру парка, снова стало чуть более людно, но контингент прогуливающихся изменился: дети почти исчезли, стали появляться молодые парочки, собачники и одетые в спортивную форму бегуны. Лавочки ещё работали, но некоторые уже закрывались. Лука вместе с Генрихом изначально шли больше по левой стороне дороги, сейчас же придерживались правой, как раз где располагалась целая вереница из маленьких палаток со всевозможным содержимым. Лука вскользь уже смотрел, но тут снова остановился возле одной из палаток, что была ближе к середине, глядя на что-то на прилавке. Здесь продавали миниатюры обитающих в парке животных, супер-реалистичные, как будто даже с настоящей звериной шерстью, но также и обычные мягкие игрушки всех цветов и размеров. Помимо этого, на небольшой бархатной подложке имелись небольшие украшения явно ручной работы. Они были исполнены в изящной технике по природным мотивам, как например сережки с крошечными листьями и зелёными камнями, браслет как из ветвей дерева, и тому подобное. Лука засмотрелся на небольшую подвеску. Она была из какого-то ярко-красного камня, выточенного под морду лиса. Несмотря на неподатливый материал, форма мордашки была очень доскональной, даже угадывались ноздри на маленьком носике, а на месте глаз блестели жёлтые камни уже более драгоценного вида.
- Что-то заинтересовало? - спросила высунувшаяся из глубин палатки женщина с термосом наперевес.
Лука не мог оторвать глаз от подвески. Он медлил, чтобы насмотреться и просто уйти, но обернулся к уже стоящему подле мафиози, снова виновато изгибая уголки рта.
- Мне бросился в глаза блеск с его стороны, ещё когда мы шли вглубь.. красивый, правда?
Генрих опустил взгляд на подвеску. Ему трудно было сказать, насколько она красивая. В смысле нет, она была выполнена очень хорошо. Но после всего того, что он видел, глаз уже, в некотором смысле, замылился.
- Сколько стоит? – спросил он, подняв взгляд на женщину.
- Это один из самых дорогих кулонов. Красный агат достаточно сложен в обработке, поэтому почти вся стоимость зависит от этого камня. А глазки сделаны из прозрачного янтаря, - начала расписывать кулон продавщица.
- Я спросил цену, - сухо повторил мужчина.
- э… кхм, - кашлянула она в кулак, - Тридцать долларов.
Генрих залез в карман, вытаскивая купюря в серебряном зажиме. Когда он стал разворачивать, женщина аж побледнела. Первыми были десятитысячные, а потом всё шло на убывание. Но она явно давно не видела столько денег. Когда он раскрыл всё и посмотрел на последнюю купюру, то тяжело вздохнул
- Так понимаю, с пятиста сдачи не будет? – спросил он, посмотрев продавщице в глаза.
- Ох, милок, здесь такими суммами не разбрасываются. Я думаю, всё что есть в лавке – столько стоит.
- Будем брать? – Генрих опустил взгляд на Луку.
- О, - женщина просияла, услышав, что они готовы потратить такую сумму, - У меня здесь пара друзей. Если Вас интересует что-то в других лавках, можете и оттуда взять. А мы уж поделим деньги, - улыбнулась продавщица и посмотрела на мальчишку.
Луке показалось, что его заливает румянцем дальше, чем растут его уши.
- Я.. не надо.. - тихо забормотал он, ещё когда Генрих полез в карман за деньгами. Ему было неловко, что он как будто напросил себе подарок. И в то же время, приятное ощущение ухаживания. Хотя, Лука понимал, что это слишком далёкое понятие конкретно от их взаимоотношений. Скорее, ему несложно порадовать свою зверушку ещё чем-то, раз уж они отдыхают. Лука поджал губы, когда услышал о том, что он готов скупить едва ли не всё, что есть в палатке, и робко кивнул, улыбнувшись.
- Это очень много.. - прошептал он, слегка вытянувшись на носочках, чтобы сказать украдкой, пока окрылённая продавщица паковала свой товар в транспортировочные мешки, а украшения - по специальным коробочкам и конвертикам из органзы. - Спасибо..
В руках счастливый малыш сжимал лишь подвеску, то самое, ради чего вообще подошёл. Чтобы рассмотреть получше. Камень был очень красивым, и блеск задорных хищных глазок сильно отражал даже небольшие лучи света.
Они сели в машину, еле сложив скупленное добро на заднее сиденье. Полукровка сиял, и не мог унять свою счастливую улыбку, даже если понимал, что им предстоит путь к особняку, в котором всё должно выглядеть чинно, по-прежнему. Чтобы не поползли слухи. Но он счастлив, просто запредельно счастлив, так счастлив, что готов был плакать от счастья, переполнявшего его.
- На самом деле.. я не захотел говорить при ней. - подал голос тваренок, когда Генрих выехал с парковки. - Но.. я просто вспомнил, как ты сравнивал меня с лисом. И вдруг я увидел его, и подумал.. как интересно. Он словно поманил меня к себе. Значит, я действительно лис колдуна.
Лука подался назад, чуть порывшись лапкой с покупках, и выудив один из конвертиков. Там были цепочки, позолоченные, серебряные и обычные, из меди или стали. Лука вытянул одну из серебряных цепочек, пригляделся к ее длине, и немного повозившись, примерил подвеску на свою шею, кинув взгляд в зеркало заднего вида.
- Не слишком яркая?
Генрих повернул голову и посмотрел на подвеску, оценивая её вид.
- Совсем нет, - мягко улыбнулся он, - По сравнению с тем, что ты носил на светские вечера – она может показаться даже тусклой, - он коротко вздохнул, посмотрев через зеркало заднего вида, - Думаю, мы этой женщине устроили незапланированный отпуск. Думаю, раз уж мы всё равно приедем с таким количеством пакетом, можно среди них затолкать еду.
Лука ошарашенно повернул голову, неверящим долгим взглядом глядя на мафиози и застыв с руками над загривком, чтобы уже расстегнуть украшение и убрать его в укромный внутренний кармашек.
- Мы .. Вы.. хотите.. пронести их в особняк? Я думал.. - Лука посмотрел обратно на сидения заднего вида, откуда пестрели весёлым плюшем всевозможные детские игрушки. - Они .. всмысле, весь Ваш клан.. тогда ведь точно будут вопросы?
Он снова тяжело вздохнул, пожимая плечами.
- Придётся напрячь Джона. Запихнёт всё это в какой-нибудь саквояж, - снова глянул на заднее сидение, - В несколько саквояжей. И привезёт к нам на этаж. Пару раз он проносил мне то, что я не хотел представлять публике. Только тогда это были экспериментальные наркотики, - он усмехнулся.
Лука засиял улыбкой и всю дорогу немного болтал ногами от счастья после таких выходных. Они заехали домой, Генрих нашёл пару пакетов для заморозки в доме и всё сложил в них. Единственное, он перекинул содержание багажника в салон, а все их покупки и еду запихал туда.
- Будешь сам по холодильникам распихивать, - сказал Генрих, а Лука лишь счастливо покивал.
Уже был поздний вечер, и они по темноте возвращались к особняку. Мужчина вошёл в двери тяжёлым шагом. К нему сразу подскочил дворецкий, приветствуя.
- В багажнике то, что никто не должен видеть. Как всегда, доставить багажом на этаж.
- Вас понял, сэр, - кивнул он и сразу двинулся на выход.
Генрих моментально «включил» свою тёмную ауру, пряча за ней приятно проведённые выходные. Один из наёмников, который должен был подойти к нему, замедлил шаг и уже раздумывал, стоит ли это делать.
- Господин Майерс, я должен передать Вам… - начал тихо он.
- Не сейчас, - мафиози взмахнул рукой, - Все данные мне на компьютер. Меня не беспокоить, я сам спущусь.
- Простите, сэр, - наёмник кивнул, развернулся и быстро убежал.
Стоило им подняться на лифт, мафиози выдохнул и стал в разы мягче, чем в холле.
- К слову, тебе доставили длинную витрину, вместо той. И на всякий случай, я заказал шкаф-витрину. Как знал, что она вскоре пригодится.
Они вместе заглянули в комнату к Луки и тот ахнул. Шкаф с вещами уехал к стене, рядом с дверью. Вдоль стены напротив кровати выстроились стеллажи. Пустой шкаф со стеклянными дверцами в ободке дерева, с множеством прозрачных полочек и зеркалом позади них. И похожий стеллаж, как тот, в котором были первые украшения, только длинный. Бархатная подложка, несколько бюстов, рук, лебедей для колец и ракушек для мелких украшений. На первых уже были знакомые украшения. Изумрудные и бриллиантовые. Но дальше всё было абсолютно пустым.
- А зачем столько…
- Здесь столько подставок, сколько у меня ювелирных украшений. Но увидишь ты их позже, - Генрих ухмыльнулся, оставляя мальчишку в его комнате, а сам пошёл в свою спальню.

Лука попросту не мог вести себя иначе. Он был заперт вдали от всего на долгие годы, и теперь пищал от любого дозволения, тем более, когда это лишь усиливает впечатление от прогулки. Скормив орешки снующим неподалеку белочкам, он пошел вслед за мужчиной к причалу с лодками. Им дали защитные жилеты, коротко проинструктировали и отвязали канат, как только оба погрузились и сели внутри. Лука не боялся воды. Он не особо помнил, плавал ли хоть раз в жизни, но догадывался, что плавать умеет. Когда причал стал уже достаточно далеко, малыш наклонился немного вправо и опустил руку в прохладную темную воду, довольно пожмурившись.
- Вода такая приятная, - с довольным вздохом сказал он, наблюдая, как Генрих сосредоточенно гребет по водной глади. На воде ближе к центру озера сновали утки с утятами, а над водой сновали туда-сюда на большой скорости белые птицы с черным ободком на шее. Они задиристо кричали и периодически что-то хватали словно с самой поверхности воды. Лука следил за этим во все глаза.
- Спасибо. - чуть тише повторил он, нежно и немного грустно улыбнувшись, и повернув голову на мафиози. - Здесь очень красиво. - тваренок опустил взгляд, покосившись на раненое плечо. Сказать прямо - точно откажется. Надо действовать чуть тоньше. - А Вы ..научите меня гребсти?
Мужчина отпустил прикреплённые к лодке вёсла, выдохнул и повернулся к Луке лицом.
- Иди ко мне, - он потянул руку, помогая с задней сидушки перебраться к нему на колени, - Мы всё равно немного передохнём здесь.
Генрих придерживал малыша. Он вслушивался в голоса леса и в далёкие разговоры. Как давно он не был в такой атмосфере. Мафиози редко выходил из особняка, да и посещал, в основном, дорогие места.
- Я не знаю, к чему это приведёт потом. Я не обещаю, что не сделаю тебе больно в будущем. Но, думаю, и мне есть за что тебя поблагодарить. Последнее время я и без тебя всё больше сходил с ума. Напряжение растёт. В мафии. Против меня не только Штейн. Я многим мешаю дышать. Да и мой бизнес терпит убытки. Слишком много проблем со всех сторон. Конечно, я и худшее переживал, - Генриху неловко было выражать благодарность, так что он сразу попытался спрыгнуть в другую тему.
Полукровка аккуратным шагом сократил расстояние, а дальше, управляющие руки мафиози сами подсказали, как расположиться. Малыш не был против, хоть и чувствовал небольшую неловкость, из-за того, что они на озере, как на ладони, у всех на виду. Так казалось, но на самом деле, даже с середины озера люди гуляющие у берега казались черными точками, не более. Даже не разобрать было, мужчина идет или женщина. Тяжелая ладонь приобняла, удерживая на коленях, и Лука доверительно прижался к груди позади себя, прикрыв глаза. Он слушал его внимательно, разглядывая водную гладь впереди, и после того, как Генрих замолчал, таил тишину какое-то время, а потом повернул голову, и нащупал его ладонь на своем животе, мягко сжав когтистыми пальцами.
- Вы справитесь. - улыбнулся он, вновь отворачиваясь на воду. - Я помогу Вам во всём, в чём только смогу. Правда.. пока я могу не так много. Но я буду стараться. Обещаю.
Собачья верность. Можно было предположить, что он говорит это для красного словца, но он повторяет это слишком часто, а потом даётся в руки даже после всей боли. Мафиози вынудил малыша повернуться боком. Шершавая ладонь легла на его щёку. Она повернула его лицо немного к себе, и мафиози опустился мягким поцелуем. Даже больше касанием его губ. Снова вопрос «зачем». Словно он пытался испытывать себя. Понять, когда же будет эта грань, после которой захочется разрушить всё и отогнать от себя мальца. Но она не наступала. Мужчина наконец отпустил полукровку, аккуратно вылезая из под него и сажая на своё место.
- Ты ведь видел, как я гребу. Опускаешь место, за которое держишься так, чтобы весло оказалось над водой, потом заводишь вперёд, если нужно плыть вперёд. Или назад, если хочешь сдать назад. И опустив под воду, тоже самое делаешь в противположную сторону. Если надо повернуть лодку, то управляешь противоположным веслом к тому направлению, куда хочешь завернуть.
Объяснив, Генрих сел сзади на сидение. Они были достаточно близко, чтобы помочь ему, если он вдруг начнёт делать что-то не так.
Тварёнок легко и послушно повернул голову вбок, закрыв глаза, как только Генрих прикоснулся к губам. Смущение кольнуло его из-за того, что они были отнюдь не в четырех стенах, но уже почти не помешало. Если мафиози допускал это, у Луки не было повода ему не доверять.
Он взялся за вёсла, с интересом слушая, что говорил мужчина. Вначале он продолжил путь вперёд, с сосредоточенным лицом и неспешно вращая рукоять весла так, чтобы по обе стороны они синхронно загребали воду.
- Хм.. не так уж сложно. - улыбнулся он. Проплыв ещё немного, Лука потренировал и сдачу назад, а после, когда всё получилось, и повороты лодки в разные стороны. Было удивительно заставить судно двигаться туда, куда тебе хочется, и полукровке это очень нравилось. И побеспокоившись о плече мафиози, он уже почти позабыл о собственной ране. Конечно, у него укус уже почти зажил, но в открытый проем воротничка прекрасно бросался в глаза лилово-красный синяк. Впрочем, Лука не говорил о нем и никакого дискомфорта не выказывал. Он снова был в странно-приподнятом состоянии. И не хотел разбираться, из-за прогулки лишь, или теперь больше из-за поцелуя.
Когда они вернулись на сушу, уже наступал вечер. Зажигались огни вдоль берега, вокруг статуй и красивых деревьев. Генрих повёл малыша в сторону, где они ещё не были. И там их встретили живые стены. Огромные кусты, обрезанные человеком в идеальную форму с углами.
- Ого, что это? – удивился малыш, поднимая голову.
- Это лабиринт. Кусты специально выращивают и обстригают, чтобы создавать из них стены и фигуры. Здесь есть тупики и нужно найти выход на другую сторону.
- Вау. А что будет там?
- Увидишь, - заинтригованно ответил мужчина, пропуская вперёд Луку.
Он шёл, вперёд, разглядывая кусты, выбирая на перекрёстке тот или иной путь. А когда они заходили в тупик, то находили те самые фигуры. Это были лебеди, лошади, белки, змеи и другие изящные отображения. После того, как они осматривали это, снова двигались назад и выбирали другой ход. Лабиринт не был большим, поэтому вскоре они нашли путь наружу. Лука не успел вознести похвалу самому себе, как застыл. Перед ним возвышался склон, на котором стояло длинное здание, увешанное светящимися фонариками. Почти всё оно вдоль состояло из окон и было видно, как там уже собирались люди. Хотя была ещё и веранда, где тоже обустраивались посетители. С одной стороны была лестница, вырезанная из камня, с неровностями и сколами, чтобы быть максимально натуральной. Разве что деревянные перила, чтобы не упасть, если оступишься. Но перед выходом к ресторану, был ещё один ярус, так же вырезанный в скале и огороженный забором. Отсюда можно было посмотреть на лабиринт сверху. Вокруг лабиринта росли дивные цветы самых разнообразных цветов.
Лука долго не мог шевельнуться, хлопая ресницами и разглядывая здание наверху. Генрих повёл его ближе, подводя к лестнице. Чем ближе становился этот сказочный домик, чем шире округлял глаза полукровка. Он остановился на небольшой площадке, не доходя до него, чтобы полюбоваться на оставленный внизу лабиринт, и пейзаж, раскрывающийся на много метров вперёд.
- Как здесь красиво, - выдохнул Лука, вцепившись в перила. - Это что-то вроде ресторана?
- Да не вроде, самый обычный ресторан. - пожал плечами мафиози, точно также вместе с мальчишкой останавливаясь у края и осматривая окрестности с видом владельца этих самых окрестностей. - Надо поесть. Мы здесь весь день.
- Да.. - пока Генрих не сказал, Лука даже не заметил, что проголодался, уж больно много кругом было интересного, и о пище думать было некогда. Они поднялись, и уже спустя пару минут сидели за столиком у окна на мягких диванах светло-лилового цвета. Местечко было оформлено под маленькую, уютную палубу корабля: ресторан делился на зоны, каждая с атрибутикой кораблей: якорями вдоль стен, рисунками чаек, рыболовецкими сетями и прочим. И в меню было много всевозможных видов рыб и морепродуктов, но были и обычные блюда, названия которых Лука узнавал. Людей было много, так что мафиози увёл его в самую дальнюю часть ресторана, в импровизированный "нос корабля", чтобы малыш не дёргался слишком сильно из-за взглядов в свою сторону. Но некоторые посетителя всё равно оборачивались. Белоснежные волосы и глаза необычного цвета казались диковинкой даже несмотря на легкую доступность таких примочек среди подростков. Помимо еды, малыш заказал себе один из навороченных видов кофе в большой чаше, что-то вроде тыквенного латте, и когда официант ушёл, с мягкой улыбкой поднял взгляд на мужчину, перекатывая в когтях сложенную вдвое салфетку.
- Если мы уезжаем из Вашего дома.. Вы, наверное, вряд ли заберёте всю ту еду из холодильника. Придётся её выбросить?
Мужчина периодически поглядывал за вечерним пейзажем здесь, как по кромкам деревьев проходятся красные лучи, облизывая их последний раз за этот день. Еда здесь была обычной по сравнению с той, что он привык есть в ресторанах. Но по-своему она была изысканной. Лука уж точно был доволен.
- Да, - кивнул он головой, посмотрев на малыша, - Я буду слишком странно выглядеть, если приеду с тобой и пакетом такой еды. Если бы я ещё был один, то нормально. Но здесь пойдут лишние разговоры.
Генрих поддёрнул губы, опустив взгляд на свою чашку кофе, помешивая остатки ложкой.
- Странно ощущать себя здесь, да? Перенеслись в другом мир. Но мне здесь не место. Больше нет. Я могу лишь иногда приходить в него. Да и мне давно это не было интересным. Именно из-за этого. Зачем травить душу, если ты нездешний. Чужой. Все эти счастливые семьи обсуждают планы, веселятся. И даже не знают, что происходит по ту сторону. Спят сладко в своих постелях, пока мимо пролетают демоны и крадут чьи-то души. Пока кто-то не станет просто именем в сводках новостей. Многие удостаиваются лишь одной строки в газете. А некоторые не получают даже этого. Но все они счастливы, потому что закрывают на это глаза. Верят, что этого не существует. Никаких демонов. Только ангелы-хранители, только удача и счастье, - Генрих тяжело вздохнул, на мгновение замолчав, потому что подошёл официант и принёс ещё одну кружку кофе, - И никто не знает о вас. Никто из них не задумывается даже о работорговле. А такие как вы лишь картинка в книжке, не более. Политики и мафия всеми силами скрывает ваше существование, выставляя сумасшедшими тех, кто нечаянно видел кого-то из вас. Я участвовал в таком деле. Один зверь вырвался. Изувеченный он пытался спрятаться. Его увидели туристы. Пришлось убить медведя и подбросить в их разгромленные палатки. Но не думаю, что дело было бы лучше, узнай они все о вас. На самом деле, даже хуже. Вас бы просто перебили. Люди бояться всего похожего на них. Они хотят быть доминирующим видом. Теневой рынок увидел в вас денежную выгоду. Поэтому вы всё ещё есть. Только не думаю, что такое существование лучше отсутствие его, - Генрих посмотрел в золотые глаза с каким-то сожалением, - Этот мир прогнил до самой его сердцевины. Его уже не спасти. Когда-нибудь эго людей настолько перевесит их разум, что они уничтожат планету и самих себя, - мафиози взглянул на руку демона и протяну свою, едва касаясь пальцев, - Я не хотел подпускать к себе никого. Вокруг меня все гибнут. Да и моя психопатия когда-нибудь достигнет пика. Я стану хуже животного.
Лука тяжело вздохнул, теряя облик радостного ребенка. Груз происходящего был для него, большую часть времени, просто декорацией. Это и понятно - мозг всячески оберегает и без того искалеченную психику от еще больших встрясок. Но слова Генриха заставили его вновь задуматься и помрачнеть. Наверное, как тот, кто имел больше опыта общения с людьми, он прав. Люди - серьезная угроза, даже друг для друга. И он - лишь вещь в большинстве уравнений, которые на него примеряются в этом мире. Едва ли однажды случится иначе.
Лука ощутил зрячие пальцы на своих, и в знак ответа коротко, но нежно приподнял коготки вверх, проезжаясь гладкой стороной по внутренней стороне ладони.
- Вы хотите, чтобы так было. Потому что так легче всего. Животное не отдает себе отчета о действиях, а значит, ни о чем не сожалеет. - Лука не поднимал глаз, глядя лишь на руки, чтобы не потерять самообладание над голосом. - Но так не будет. Вы лидер этой стаи. То, что случилось - в далёком прошлом. Сейчас ваши люди ценят Вас за продуманные решения. Они не помирают пачками. Они, может, живы только благодаря Вам. Поверьте. Это очень быстро скажется. И оценится. И на них, и на Вас.
Он дергано улыбнулся, выпрямляясь и посмотрев в упор.
- Все мы животные. Вы не хуже и не лучше других.

Он ничего не сказал, просто пошёл в гараж, садясь со стороны водителя. Когда Лука занял место рядом, он включил двигатель и ворота. Постояв пару минут, кадиллак тронулся по дороге. Они поехали совсем в другую сторону от города, где был особняк. Там дальше тоже был маленький городок. Он остановился у цветочной лавки, а вышел с огромным букетом кроваво-красных роз и плюшевым мишкой. Всё это он сложил на заднее сидение и дорога продолжилась. Дорога вилась, как змея, пока они не стали сворачивать к огромному забору, который казался грозным даже днём. За ними уже проглядывались могильные плиты, кресты и заборчики, огораживающие могилы. Машина остановилась на парковке. Генрих вышел с цветами и игрушками абсолютно молча. Он лишь ждал, когда Лука выберется и пошёл вперёд. Выученный путь по узким тропинкам между могил. Где-то к концу они стали всё реже. Чаще попадались статуи и семейные склепы. К одному из белоснежных склепов подошёл и мужчина. Сверху висел герб его семьи. Видимо, его построили уже после трагедии. Мафиози достал ключ, открыл дверь, а потом стал разжигать фонари огнём. Ему было намного уютнее так, чем с электрическими огнями. К тому же, Хайли обожала всё старинное.
- Закрой дверь, - тихо сказал мужчина.
Они погрузились в тишину, нарушаемой журчанием маленького фонтанчика. Здесь стояли два пьедестала. На одной – ваза уже с завядшими цветами. На второй – выцветающая плюшевая игрушка. А за ними прямо в стене за толстым стеклом размещены две фотографии. Обе солнечные и улыбающиеся. Помещение было крошечным, поэтому двое здесь едва могли развернуться. Мужчина вытащил завядшие цветы и скинул на место. Поменял плюшевую игрушку. Взял вазу и присел к фонтанчику, набирать воду в вазу. Когда она заняла своё место, новый и свежий букет встал, почти закрывая фотографию.
- Тел я больше не видел. Не было ни похорон, ни могил. Но мне хотелось построить место, куда бы я мог сбрасывать всю свою печаль. Я не разговариваю с ними, потому что знаю – они мертвы. Им безразличны слова, беды и боль. Люди говорят «они на небесах, они рядом, они всё слышат». По-моему, это больший побег от реальности, чем моя психопатия. Ты запираешь себя в сказках, чтобы не видеть реальности. А реальность такова. Люди смертны. И жестоки, - Генрих уже смотрел на фонтанчик, избегая взгляда на фотографии, - Всё это. Могилы. Склепы. Это не для мертвых. Это для живых.
Полукровка не нарушал молчания. Лишь после покупки букета и игрушки он какое-то время сидел вполоборота на своем месте, глядя на свежие крупные бутоны цветка. Он понял без слов, тем более, что к букету прилагалась игрушка. Вряд ли Генрих везёт его к внебрачной дочке.
Тишина не была тяжелой, сейчас она была как никогда уместна. И особенно, когда машина припарковалась в этом храме тишины. Лука ни разу не был на кладбищах. Ему было интересно всё рассмотреть и здесь тоже, изучить также, как он изучал дом мафиози, но как будто ощущал давление со всех сторон, незримую энергию, сохраняющую своих мертвецов от излишне любопытных глаз. Лука шел, глядя лишь на то, как шедший впереди мужчина переставляет ногами, не озираясь по сторонам.
Войдя в склеп и закрыв за собой массивную дверь, полукровка ощутил себя особенно неуютно. Здесь действительно было тяжеловато находиться. Но лишь поначалу. Лука склонил голову, мысленно попросив прощения у его семьи. Пусть Генрих и не верит в разговоры с мертвыми, Лука предпочитал оставаться вежливым до последнего.
"Вот и познакомились наконец", одними губами выдохнул малыш, мягко присев на корточки и прислушиваясь. К умиротворяющему журчанию фонтана. Странно, но он подумал вдруг, что хотел бы обрести свой последний путь в месте, подобному этому. Где не достанет снег, зной, и такая прекрасная музыка воды.
Он потянулся к уже потрепанной от времени игрушке, плюшевому зайцу, отряхнув от налипшей пыли и протерев подушечками больших пальцев черные глазки-пуговки.
- Можно.. забрать его? - тихо спросил он.
Генрих посмотрел на Луку, который взял в руки игрушку, с некоторым удивлением.
- Зачем тебе?
- На память, - едва заметно улыбнулся он.
- Бери. Я бы всё равно его выбросил.
После этих слов он тяжело вздохнул, открыл дверь и потушил все фонари. Когда они вышли, мужчина закрыл железную дверь и проверил, что всё в порядке со склепом. По пути он выбросил засохший букет. Стоило только сесть в машину, как он застыл, глядя в пустоту. Его руки сжимали баранку руля, но он даже не зажигал мотора. Он пребывал в пустоте своего сознания, даже без каких-либо мыслей. Звенящая пустота.
Тяжёлый вздох, он наконец вырулил с парковки и поехал куда-то дальше. По пути он уже включил музыку, понемногу расслабляясь. Очередная парковка. Очередной большой забор. Только этот был другой. Торжественный и везде ходили люди. Огромные раскидистые деревья, голоса отовсюду одновременно. Таким же молчаливым проводником Генрих шёл к огромным воротам. Широкая дорога шла вглубь чудесного леса. По ней ездили велосипеды, самокаты, моноциклы. Чуть дальше можно было заметить даже кареты. Со входа был огромный стенд, с картой парка, основными достопримечательностями и изображениями животных, которые здесь обитали. Прямо вперёд стояла палатка с надписью «корми правильно». Он немного поговорил с женщиной, передал купюры и подошёл к Луке с корзинкой, полной разных коробочек. Уже можно было увидеть зерно и… мясо? С одной стороны торчала бумажка с уменьшенной копией карты.
- Здесь можно встретить разных животных. Утки, лебеди, лесные птицы, ежи и белки. Много речных. Поэтому, - Генрих чуть запнулся и развернулся к нему спиной, - Подумал, что захочешь покормить. На брошюре указано где какие животные больше всего встречаются.
Вдоль большой дороги было много разных деревьев. И у части из них таблички с описанием дерева. Весь путь сам собой выглядел как дерево. Широкая дорога делилась на такие же асфальтированные, но поменьше. Те в свою очередь становились тропинками, уводя глубже в почти дикий лес. А в самом центре было огромное озеро, к которому им ещё предстояло пойти. Здесь по главной дороге было много таких палаток со всяким разнообразным содержимым.
Всю дорогу Лука рассматривал игрушку, будто бы молча разговаривал с ней о чем-то, но когда впереди показался парк, то малыш заинтересованно вытянул шею, рассматривая обычных людей, снующих туда-сюда, детей на велосипедах и самокатах, мамочек с колясками и просто прохожих. Он оставил зайца и вышел из машины более растерянным, чем в кладбища. Генрих, конечно, сказал, что хотел бы расслабиться перед возвращением в особняк, но Лука не думал, что ему захочется в место настолько людное и живое. Впрочем, он почти ни секунды не думал об этом, взгляд сразу же был прикован к тому виду, что открывался сразу за воротами.
Воздух в лесу всегда иной. Даже если здесь лес был излишне вылизанным, миролюбивым и его было минимально между тропинками, Лука мгновенно расслабился. Он с голодным любопытством смотрел и на проезжающих мимо людей и детей, рассматривая их маленький транспорт, на лакомства в чужих руках, даже в лица, удивляясь творчеству аниматоров или макияжу. Будто попал на самый настоящий праздник жизни. Остановившись перед стендом с картой, Лука во все глаза рассматривал локацию, замечая и метки про животных, и еще какие-то знаковые места, обозначения которых пока не понял. Он даже на какое-то время забыл следовать за мужчиной, а вспомнил уже тогда, когда Генрих протянул корзинку.
- Правда? Здесь можно покормить животных? - Лука как-то машинально сжал рукоятку корзинки, удивленно хлопая глазами на все эти упаковки, боксы и небольшие пакетики, и вдруг расплылся в совершенно счастливой улыбке. - Спасибо!
Это было самое настоящее приключение. У Луки уже глаза горели от желания поскорее увидеть какого-нибудь зверька или редкую птицу, но он не торопился, шел рядом с мафиози, продолжая пожирать глазами и деревья, величественно-высокие и красивые, и прохожих, и лавочки. Некоторые его не слишком интересовали, а на некоторые малыш залипал так, что замедлял шаг. Он ничего не говорил и даже не подходил ближе, просто хотел понять, что там такое. Вдруг голова мальчика встрепенулась и посмотрела вперед.
Это, конечно, было не дикое животное. Но вдруг Лука остро почуял, как же давно не видел и не трогал живых лошадей. Он как завороженный приблизился к одной из карет, стоящих без дела. Белый арабский скакун с мраморно-сияющей гривой, заплетенной в мягкие косички, стоял с грациозным, воспитанным безразличием, всем своим видом подчеркивая свою уникальность, но увидев подходящего близко малыша, заинтересованно изогнул длинную морду вбок, хлопнув большими карими глазами.
Хозяин, что стоял и болтал с кем-то по телефону, заметил приближение, и моментально перевел взгляд на мужчину, стоящего подле ребенка, сделав широкий приглашающий жест обоим.
- Не изволите прокатиться?
- Нет, нет. - скромно засмеялся Лука, уже не в силах отвести глаз от коня. - Просто он такой важный..
- А, да. Цезарь у нас местная знаменитость. - Мужчина прищурился с доброй улыбкой, порывшись в рюкзаке, лежащим в траве рядом, и протянув малышу длинную морковку. - Вижу, хочешь погладить его. Предложи вкусненького, и Цезарь позволит.
- Правда? - Лука немного замялся, оглянувшись на мафиози, но не встретив никакого сопротивления во взгляде, заулыбался и снял угощение. Конь захрустел едой, и тварёнок умиленно хихикнул, прижимая обе ладони к гигантской морде чуть выше носа, оглаживая до узких острых ушек.
Торговец хмыкнул, беззлобно улыбаясь, и приблизился к молча смотрящему на всё это мужчине, всё еще глядя на Луку.
- Скажи, малыш, а чей это костюм на тебе? - спросил он, чуть склонив голову.
- А? - Лука не успел сильно растеряться, когда Генрих как-то странно зыркнул в сторону спросившего, моментально ответив заместо него.
- Он вампир.
- Ах, вампи-и-р. - Торговец покивал, улыбаясь шире. - Тебе идёт быть вампиром. Прям как из книги вышедший. И Цезарю ты понравился. Он обычно дольше вредничает. - Ближе к этой реплике тварёнок уже почти повисал на шее у коня, звонко смеясь, потому что конь играючи мотал мордой, раскачивая его из стороны в сторону. - Чудесный у Вас сынок, мистер. Моему сейчас тоже примерно как Вашему. Только его больше интересуют шутеры и майнкрафт, чем окружающая действительность.
- Пока, Цезарь! - Лука вернулся к мужчине, едва не припрыгивая от восторга. Когда они немного отдалились от кареты, он счастливым шепотом заговорил. - Такой классный, и такой горячий-прегорячий! Так здорово! Спасибо, что вытащили меня сюда~
Когда Лука всем своим вниманием был в окружающем его пространстве, мужчина смог отпустить себя и наблюдал за тем, как всё изучает. Похоже, сейчас он даже забыл, что был демоном, вечно сидящим в клетке. Здесь не было ни мафии, ни бандитов, ни любого другого, кто мог их знать. Здесь действительно можно было расслабиться.
Генрих наблюдал и затем, как он очаровывается лошадьми. Возможно, всё дело в том, что люди видят такое постоянно. Им приедается вся эта прелесть и она кажется такой обыденной, что не стоит никакого внимания. Лука же доказывает, что это может быть настоящим волшебством.
Генрих чуть повернул голову на владельца, со сдержанной улыбкой. Очень порывало сказать, что его сыну точно не может быть столько лет. Хотя от слова «сынок» всё внутри немного съежилось. С сынками определённо не делают того, что было вчера.
- Да, нынешних детей больше интересуют другие миры, - поддержал он разговор, потому что здесь он и так выглядел странным, а из-за Луки, всё же, не хотел слишком сильного внимания. Тем более с негативным окрасом.
Лука в особняке и Лука здесь – были будто разными существами. Сдержанный, умный, сейчас он был как дитя. Восторженный голос, активные движения и голова, которая просто не переставала крутиться.
Мужчина свернул на одну тропинку, уводящую вглубь леса. Чем дальше они шли, тем меньше людей становилось. Хотя здесь люди в принципе мало друг на друга обращают внимание, а торговцам наплевать как ты выглядишь, если у тебя есть деньги.
- Мне и самому давно нужно было просто проветрить голову. Перезагрузиться, - спокойно произнёс мафиози.
Он шёл медленно, прогулочным шагом, не только давая наглядеться, но и впитывая запахи леса, которые здесь становились всё ярче. Начинали окружать хвойные деревья, застилая путь мягкими иглами.
- Ёж, - вдруг сказал Генрих и встал на месте. Вместе с ним остановился и Лука, посмотрев туда же.
Мужчина пошёл мягким шагом прямо в траву, с каждым шагом пригибаясь, пока не приблизился. Зверёк сразу свернулся, но мафиози просто присел рядом с ним, протянув руку и уложив пальцы рядом. Животное фыркало, но всё же решило медленно развернуться, обнюхивая пальцы. Когда он лизнул, мужчина постепенно пропустил ладонь под его лапки. Он начинал фыркать и дёргаться, но больше не пытался сворачиваться. Так же медленно Генрих поднялся и пошёл к Луке с ежом на руках.
- Можешь покормить, только осторожно. У него острые зубы, и он плохо ориентируется, когда хватает еду.
Людей вокруг проходило всё меньше. Детские крики и смех, гул машин, лай собак - всё отдалялось, превращаясь в мерный, неразборчивый гул, растворяющийся в шуме листьев. Восторги Луки слегка отступили, но он всё равно шел и ничего не мог поделать с улыбкой счастья, с которой он осматривал сгущающийся вокруг лес, в котором смешивались вечнозеленые великаны и лиственные красавцы - дубы, ясени и клёны. Лука замечал мелких птичек с яркими брюшками. По всему парку, то тут, то там для них были специальные кормушки - прикрепленые к стволам деревьев маленькие домишки с открытым верхом, сделанные по подобию избушек. Лука подошел к одному такому, сыпанув из корзинки рассыпчатой смеси из различных круп и отойдя в сторону. Мелкие птахи наперегонки метнулись к месту добычи пропитания, весело свистя, чирикая и отгоняя друг друга. И с каждым шагом здесь Лука выдыхал. Он чувствовал себя истинно-дома. Покуда тропинка под ногами была без мелких камней, он даже закрывал глаза, шагая вперед вслепую и слушая музыку ветра высоко в кронах леса.
- Ёж? Где? - Лука в очередной раз закрыл глаза, поэтому моментально распахнул их, и застыл, как собака, получившая команду пасти добычу. Вслед за Генрихом он красться не стал, лишь во все глаза с удивлением смотрел на то, как мужчина присаживается на корточки рядом с комочком иголок, как берет его на руки и возвращается на тропу.
- А.. что едят ёжики? - полукровка торопливо стал рыться лапкой в корзине, отыскав нужный пакетик, с сушеными гусеничками. - Насекомые? - Любопытства ради Лука принюхался к ним, но поморщился. - Ладно.. сейчас попробую.
Тварёнок высыпал горстку гусениц себе в раскрытую ладонь, и медленно протянул к ладони мужчины, на которой куксился серый зверь с колючками. Он никогда раньше не видел ежей. Поэтому не сдержал громкого "ооо", когда почуяв еду, мелкий хищник выпростал мордочку с пышными меховыми щечками вперёд, раскрыл пасть и начал хрустеть лакомством за обе щеки. То и дело пасть широко раскрывалась, демонстрируя полную пасть белых клыков. Лука смотрел, кажется, совершенно забыв обо всём, улыбаясь так, что и его собственные дальние клыки можно было рассмотреть во всех подробностях.
- Какой хорошенький, - пробормотал он тихо, чтобы не спугнуть.
- Хочешь взять? - предложил Генрих.
- Он же.. колется? - Лука подставил ладони, и ждал, когда мужчина аккуратно опустит уже более расслабленного ежа ему в сложенные лодочкой ладони. Полукровка сверкал глазами, поднося ежа ближе, чтобы рассмотреть получше.
- Он мне руку лизнул! - пискнул малыш, с большим трудом держась от восторженных вскриков. Всё это было для него впервые. Такие места, угощения, ёжики, прекрасные кони как из сказок. Эмоции захлестывали одна другую. Ещё немного пообщавшись с колючим жителем, Лука отпустил его, двигаясь дальше. Вскоре показался и берег лесного озера. Еще не доходя до него, полукровка заметил важных, горделивых черных лебедей и парочку белых, и конечно же, пошел знакомиться и с ними тоже. Ему были интересны все животные одинаково, так что парк и его жители захватил его с головой.
Лука изумлялся абсолютно всему. И когда к нему подлетали птицы за кормом, и когда он видел других лошадей. И когда наконец увидел белочек. Он осторожно присел к одной, чтобы покормить её орехами. Она схватила свой орех и убежала. Но её место заняли сразу две, и одна из них стала есть прямо не отходя. А особо наглая начала забираться по руке к корзинке. И всё это время малыш звонко смеялся, не возражая любым причудам.
Когда они присели на край озера, он покормил лебедей, а потом подсел к уткам. А когда он протянул ладонь, подплывший лебедь нагло щипнул его. К Луке подсел Генрих, дав щелбан уже накормленной и наглой птице, потому как утки даже пробиться через них не могли. Лебедь издал возмущённый звук, но уплылы.
- Лебеди такие красивые, но такие наглые! – посмеивался малыш.
- Так оно часто бывает, - пожал плечами Генрих, посмотрев вдаль, - Покатаемся на лодке?
Мафиози всё больше ловит себя на мысли, что делает то же, что делал бы для Тома. Он и делал так, пока он был жив. В прошлом он был не просто прилежным семьянином. Он отличался огромной отцовской любовью. Он души не чаял в своей семье. Немногие друзья удивлялись, как можно не засматриваться на красивых девиц, когда жены нет рядом. Вчера он понял, почему его лицо так въедается в мозг. Он похож на юную Хайли. Конечно, не копия, но… он словно… Думать об этом было невозможно. Лука точно не был его сыном. Это просто был рефлекс на его поведение. А как иначе вести себя при обычных людях? Здесь не знают о таких питомцах. И за девушку он уж точно не сойдёт. Понятно, почему их считают семьёй. И в целом так даже легче. Меньше вопросов. Хотя, конечно, на них всё равно косят взгляд. Они оба в дорогих костюмах. Лука словно загримирован, а мужчина имеет раны и очень значительную на лице. В обычном мире такого мало. Особенно именно такого. У военных шрамы выглядят иначе. Имеют совсем другой характер. А здесь чувствуется особая история и жестокость. Особенно при суровом взгляде зрячего.
Наверное, он думал обо всём этом, чтобы не думать о том, что происходит между ними. По хорошему, ему этот парк не так уж был нужен. Да, он хотел проветриться, но спокойно мог сделать это на алее. А парк пришёл ему в голову из-за Луки. Он никогда не видел мира и это кусочек рая, где он может много чего увидеть того, что не происходит в бетонных джунглях

Влажное, тягучее прикосновение. Это слишком жарко, слишком сладко. Демон закатывает глаза и выгибается дугой, не в силах совладать с яркостью ощущений, что прошили его насквозь. От невозможности куда-то это резко слить пальцы впиваются в собственные волосы, а пасть размыкается в протяжном, хрипловатом стоне.
- А-а-а-ххх~..
Тело вьётся, дрожит и тает под сильными плавными ласками широких ладоней. Всё это уже нереально контролировать одной силой воли. Демон никогда в жизни не подпустил бы никого другого настолько близко. Что случилось с Генрихом? Почему он не умер ещё в первый день?
Может, потому что он болен тем же, чем полукровка. Потому что так же вселенски одинок. Потому что нуждается в том, кто будет как минимум молчаливой поддержкой рядом. Потому что никто до него не гладил демона по волосам с такой нежностью. Потому что если это неизбежно, и Генрих смертен... Пусть лишь он имеет возможность забрать себе всю власть над ним и его телом.
- Ааах-х... Мх.. Ге-!.. нри..х....
Дрожащий голосок срывается в шепот и хрип, он скулит, прижимая ладони к губам, жмурясь и отрываясь от постели в остром приступе удовольствия. Перед глазами уже ничто невозможно поймать в фокусе, всё плывет и наслаивается друг на друга. Всё тело объято огнём.

"пожалуйста"

Ощутимая, материальная мысль звонкой монетой скатывается в воздух, но не вслух. Он не ощущает, не обличает эту просьбу ни в какую конкретику. Слишком сладко. В крови словно стало ещё больше алкоголя, чем прошлой ночью - никакие ощущения в теле не вопринимаются, как привычные. Лука не до конца осознаёт, что делает. Когтистые лапки тянутся, цепляясь за чужие плечи, как за спасительный круг, а голова откидывается назад, и комнату оглушает примятый, но продолжительный скулёж.
Прямо сейчас будто бы и не было той тяжёлой судьбы, которую они оба пережили. Прямо сейчас, словно и не существовало остального мира. Он не мог припомнить, когда бы ощущал такое. Что-то определённо подхватывало его. Лука обладал телепатией, но значило это, что он может опьянять? Притягивать к себе? Думать сложно. Прямо сейчас и не хочется. Голос затмевает все. Эти стоны, этот голос, они стоят того, чтобы забыть. Хотя бы на время. Кто ты есть. И кем ты стал. Пульс ускоряется. Маленький зверёк бьётся. Он извивается и не возможно не касаться этих изгибов. Сквозь кожу чувствуются выпирающие косточки. Демон перестаёт обладать собой и это чувствуется. Он ощущает этот вкус. Никогда не чувствовал ничего подобного. Логично, что должно быть противно. Но где тут логика, когда спускаешься всё ниже. Малыша лихорадит и мужчина поддерживает его бёдра. Он уже чувствует и позволяет ему излить в горячее пространство рта. Как хорошо, что они здесь одни. Без камер и армии наёмников. Без Франка, который может понять, но будет смотреть с укором в самое сердце. Генрих и сам не знает что происходит. Но имя с его уст так опьяняет. Хочется слышать его снова и снова.
Он отрывается, утирая губы. Медленно заползает вверх и ложиться рядом, укрывая их обоих. Теперь он повёрнут к нему и смотрит на лицо мальчишки, который ещё пребывает в оргазме.
«Больше я не буду этого делать»
Внутренне он усмехнулся.
«И сделал другое»
Как же он красив. Его умиротворённое лицо с румянцем. Мужчина касается тыльной стороны ладони его щеки. Он и сам почувствовал себя мальчишкой. Вернулся на пару десятков лет назад. Он и не думал, что может ещё почувствовать такое тепло в груди. Теперь он чувствовал, как их тянуло друг к другу. Холодные стены особняка сажали их по углам. Потому что так надо. Так правильно. А здесь они могли играть другие роли. Здесь они могли сбросить маски. Он ещё нескоро сможет забыть эти две ночи. И теперь они неизбежно связаны. Невидимой нитью.
Яркие огни перед закрытыми веками не спешили гаснуть. Словно далёкие вспышки фейерверков, они вспыхивали и медленно гасли в растопленном от удовольствия разуме. Ощущения тела нет, ты - облачко мягкой ваты без рук и ног, дрейфующее по воздуху. Но при этом, сердце колотится в каждой клеточке тела, нехотя замедляясь, покуда демон остаточно постанывает, пытаясь надышаться. Скрип кровати. Лука открывает глаза, не шевелясь в остальном теле, ещё не отдавая себе отчета, как управлять им. Теплая рука мафиози касается щеки, и это слишком доверительное прикосновение. Особенно сейчас, здесь, после того, что было. Когтистая лапка мягким невесомым прикосновением в ответ накрывает пальцы мужчины своими. Всё внутри трепещет, но нет, не хочется думать, совершенно ничего из этого не хочется пропускать сквозь анализ, разбирать и задавать вопросы. Организм приходит в себя, и тваренок слегка прокручивается по постели, кутаясь в свой участок пледа, прижимаясь к груди мужчины и прячась в ней лицом. Было всё ещё очень стыдно, даже лежать голым с ним рядом, но каждый такой эксперимент отключал часть стыда. Несмотря на все приступы, Генрих казался ему единственной безусловной защитой и поддержкой. Лука ни на секунду не сомневался в этом. Может, поэтому казался излишне уверенным, но жизнь в бесконечном недоверии к миру утомила обоих. Сейчас, в этом мгновенье, он ощущал, как мирно и спокойно бьётся чужое сердце сквозь клетку ребер, и был по-настоящему счастлив, в надежде, что наутро мафиози не пожалеет о случившемся.
Олень на груди означали смерть, которая убивает душу. А рога-ветви – то, как она распространяется, завоёвывая всё, пробираясь своими ветвями к голове. Но сейчас будто бы даже он прикрыл чёрные пустые глазницы от тепла и нежности. Генрих ли он теперь? Смотря куда-то вдаль, он позволяет обнять себе Луку. Он будто бы смирялся с тем, что происходит. А, может, внутренне впускал последнюю надежду в сердце. То, что он сделал, он никогда не делал ни в этой жизни, ни в прошлой. Может быть, будучи прошлым Генрихом это могло бы вызвать отвращение. Но в голове было пусто. Он больше не чувствовал ничего, как прежде. Нос привык к гнили, гари, разрушению и смерти. Язык привык к крови, горькой плоти, когда он буквально разрывал зубами своих жертв. Он привык к ненависти и предательству. Но точно не к тому, чтобы жались, даже когда он причиняет боль. Лука с самого первого дня не ненавидел его. И с самого первого дня он учился жить по правилам. Потому что у него никогда не было выбора. Но если бы был? Правда, и у него нет. Они бы оба не были в этой постели вместе, если бы у них был выбор. Но в этом и суть. Заключённые в уме должно не продержаться, если не будут цепляться друг за друга.
Мужчина спал как и прежде поверхностно и снова не было, но чувствовалась лёгкость в голове, опустошение от всех мыслей. В первый раз он ушёл, размышлять о случившемся и взвешивать свои действия. Но сейчас он остался в постели. Даже когда он больше не мог знать, он лежал с закрытыми глазами и вслушивался в дыхание Луки. Если бы он в первый день разделся, всё могло бы быть иначе. Он бы стал просто игрушкой. К нему и прикасаться вряд ли захотелось. Но он делал те решения, которые взламывали путь к Генриху, хотел он этого, или нет. Он позволил обнажить себя, и это чувствовалось совсем иначе. Да и мужчина в обе ночи не особо разглядывал его. Глазами. Он позволил всему этому происходить, хотя всегда мог оттолкнуть. Значит, он тоже не мог уйти от этой тяги. Неизвестно, чтобы сделал Генрих, если бы так и не пришёл в себя. Но он явно не намеревался даже при всей своей жестокости что-то непоправимое делать. Да и то, чего больше всего боялся Лука, он физически не мог сделать. Тело откликалось внутри и внешне, но там он оставался безразличен. Всё же такая смерть перед его глазами слишком сильно разбило сознание. Он ненавидел секс. Но… редко видел именно такое. Сложно называть его демоном, после того, что он видел. Снова падший ангел, он очаровывал собой и наслаждался своим грехопадение.
Мальчишка уснул как по щелчку, и спал хоть и чутко, но не вздрагивал и не просыпался ночью, тепло, которое обволакивало его, действовало крайне успокаивающе. И даже тьма, как правило, лишенная каких бы то ни было снов, прояснилась какими-то картинками и образами, которые под утро, увы, все равно поблекли. Но это было и неважно. Раскрыв глаза, Лука сонно проморгался, рассматривая оленью морду перед собой. За всю ночь он так и не смог отлипнуть от чужого тепла. Новый прилив стыда и смущения, от которых Лука закрыл глаза, но не смог заставить себя просто молча отстраниться. Внутри уже циркулировало, словно заболевание, какое-то ощущение, заставляющее сердце колотиться чаще. И голова, также, как и ночью, была абсолютно пуста. Чужая грудина вздымалась и опускалась в мерном расслабленном дыхании, его сердце билось на расстоянии нескольких сантиметров от лица. Лука чувствовал внутри себя странное чувство принадлежности к чему-то ...особенному, пока прислушивался к этим размеренным вдохам и выдохам. Словно теперь он нечто большее, чем просто вещь своего хозяина. Опасная иллюзия, от которой можно больно ушибиться. Но сейчас думать об этом хочется меньше всего.
- Доброе.. утро, - полукровка всё же мягко отлип от груди, слишком сильно стесняясь, чтобы поднимать глаза в упор, но остановив взгляд на губах рядом лежащего, чувствуя, что тот скорее дремлет, чем спит.
Мальчишка уснул как по щелчку, и спал хоть и чутко, но не вздрагивал и не просыпался ночью, тепло, которое обволакивало его, действовало крайне успокаивающе. И даже тьма, как правило, лишенная каких бы то ни было снов, прояснилась какими-то картинками и образами, которые под утро, увы, все равно поблекли. Но это было и неважно. Раскрыв глаза, Лука сонно проморгался, рассматривая оленью морду перед собой. За всю ночь он так и не смог отлипнуть от чужого тепла. Новый прилив стыда и смущения, от которых Лука закрыл глаза, но не смог заставить себя просто молча отстраниться. Внутри уже циркулировало, словно заболевание, какое-то ощущение, заставляющее сердце колотиться чаще. И голова, также, как и ночью, была абсолютно пуста. Чужая грудина вздымалась и опускалась в мерном расслабленном дыхании, его сердце билось на расстоянии нескольких сантиметров от лица. Лука чувствовал внутри себя странное чувство принадлежности к чему-то ...особенному, пока прислушивался к этим размеренным вдохам и выдохам. Словно теперь он нечто большее, чем просто вещь своего хозяина. Опасная иллюзия, от которой можно больно ушибиться. Но сейчас думать об этом хочется меньше всего.
- Доброе.. утро, - полукровка всё же мягко отлип от груди, слишком сильно стесняясь, чтобы поднимать глаза в упор, но остановив взгляд на губах рядом лежащего, чувствуя, что тот скорее дремлет, чем спит.
Мужчина приоткрыл глаза и опустил взгляд на светлую макушку. Он вытянул затёкшую руку и немного прогнулся, щелкая суставами и разгоняя по телу кровь.
- Как ты? – поинтересовался Генрих, но уже направил взгляд вверх, уже зная, как Лука смущается всего этого, - Я не знал, правильно ли делаю. Всё-таки, первый опыт.
- Ум-м.. - полукровка слабо улыбнулся, проследив взглядом за пробуждающимся мужчиной в его потягивании. Кажется, это первый раз, когда он так открыто интересуется у него о самочувствии и состоянии. - У меня ведь тоже первый, хах.. но.. было ярко, и.. мне понравилось.
Малыш соскользнул с постели, отыскивая у подножия кровати белье, а всё остальное снимая со спинки стула. Но руки совсем не слушались, а рот так и норовил растянуться в дурацкой улыбке. Лука гасил её, как мог, чтобы не выглядеть слишком странно и подозрительно.
Очень сильно наружу просились вопросы. Разные. Какой во всем этом смысл? Зачем ему ночь за ночью доводить мальчишку до оргазма? Какой ему прок с этого? Почему они оба так крепко связались, что не могли противостоять этому, учитывая тот факт, что секс для обоих - едва ли не главный триггер? Лука, конечно, не собирался озвучивать ни один из них. Незачем. Он чуял Генриха, запоминал его повадки, и они отвечали на вопросы куда подробней, чем все слова. И это очень, очень сильно пугало и тревожило. В преступном мире связи - это не только сила, но ещё и слабости. А у них уже сложилась связь. Странная, слегка психопатичная, но связь. И если Лука был уверен, что сбежит или нападёт только в самом крайнем случае, то в голову мужчины он залезть не мог. Но думать заранее о происшествиях глупо. Это мафия, здесь могут взорвать твой дом, и ты даже не успеешь загнаться на тему смерти. Стоит ли тогда вообще переживать?
Генрих поднялся следом, надевая всё те же штаны, но ничего не накидывая вниз. Он обернулся на мальчишку, чуть опустив взгляд. В отличии от вчерашнего, он вряд ли сильно испачкался. Учитывая то, куда всё попало.
- Пойдешь первым в душ? – Взгляд перевёлся на дверь.
- Да, - тихо ответил полукровка и пошёл за ним следом. Они спустились по лестницы вместе, затем демон свернул вправо, а мужчина пошёл дальше до кухни.
Он включил радио, зажёг плиту и стал варить себе кофе. Тихо подпевая песням, что журчали из старого магнитофона. Генрих, конечно, ёбнутый и он сам это знал о себе. И, кажется, удивляться тут нечему. Он перепробовал в своей жизни абсолютно всё. Но отсос демону? Это в принципе невозможно было представить. Не то, что представить, да и как можно было о таком подумать. Он даже предполагал, что он может перестать импотентов. Может насиловать питомцев. Но такое. В любом случае, он смахивал эти мысли. Кружка кофе готово. Он размеренно пил его, прислонившись к краю столешницы. Мимо пролетали призраки прошлого. Совместная готовка. Хайли в одной рубашке. Поцелуи. Нежные и страстные. Эти мысли снова загоняли его в чёрные глубины. Он прижал руку к лицу, стараясь закрыться от них. Перестать чувствовать на себе их взгляды. Они стыдили его. За то, что не спас. За то, что стал таким. За то, что чувствует влечение к ребёнку. И нет, ему на педофилию плевать. Если бы он открыл в себе эту сторону, он бы спокойно насиловал детей. Но всё было совсем наоборот. И из-за этого всё усиливалось ещё больше. Демон – не человек. Некуда деваться, а потому предательство минимально. И доверие своего тела. А, может, что-то ещё. Притяжение, как у сирены. Как у лесных нимф, что затягивают в чащу, чтобы убить. Страннее всего, что со своей психопатией он не чувствует ненависти к нему. Он не доверял никому. Правда, в отличии от других, он не начинал вырезать людей из-за чувства глаз по всем стенам. Он их чувствовал, но улыбался каждому взгляду. Он не из тех, кто бежит. Он из тех, кто подходит ближе и зовёт. Быть может, из-за этого он и поворачивается к нему спиной всякий раз, когда в голову забредают странные мысли. Он не забывал образ, когда в его мыслях разрывал его на части. Когда из его пасти сочилась кровь. Его длинный язык пропахивал вскрытое горло и забирался.
В рот?
Генрих дрогнул всем телом, раскрывая глаза, чтобы увидеть реальность. Он обернулся к мойке и поставил полупустую кружку рядом. Он ведь сам вчера зашёл слишком далеко не только с минетом. Этот поцелуй. С него всё и началось. С него ли? Акула… это он сближался с ним первым. Беспокойный грустный зверь. Потерянный избитый мальчишка. Акула и Лука. Он хотел наслаждаться болью от его когтей, от его клыков. Но когда его зверь спит, просыпается собственный.
Похоже, им лучше ехать обратно в особняк. Неровен час, когда Генрих добьётся внимание Акулы и спровоцирует его на разрушительную страсть. Но ехать прямо сейчас? Он не готов трезво мыслить и вести себя. Он точно не появиться там, не натянув маску полностью. Он Фернир, жестокая сталь.
Лука немного пришел в себя под контрастным душем, успокоил последние тревоги, и свежий вышел из ванной, ожидая увидеть Генриха где-нибудь на кухне или в гостиной. На душе стало совсем спокойно и как-то равнодушно, в хорошем смысле. Что бы ни решил сам Генрих или судьба, Лука для себя уже сделал определенные решения, и трястись на эту тему дальше больше не хотел. Он допустил это, значит, он хотел этого, оба раза. Теперь они в одной лодке, и это многое расставляет на свои места.
Повернув влево из короткого коридорчика, Лука шагнул в проем кухни.
- Я освободил душ, там осталось не так много шампуня, но я попыта-.. - малыш осекся, заметив напряженную сгорбленную позу мужчины над раковиной. Он шел к нему, как летел, почти что припрыгивая на пальцах, но тут осел на полную стопу и остановился, прислушиваясь к колкости воздуха вокруг мафиози. Был ли здесь очередной приступ, пока он мылся? Желтые глаза мельком обогнули пол позади Генриха, целостность стен, но всё было в полном порядке. Лука возобновил движение, но уже чуть более осторожное, тихим шагом проскользнув мимо литой от напряжения спины и потянувшись за чистой кружкой в сушилку.
Мужчина заметил Луку только когда тот уже был рядом. Выпрямился и выдохнул, зачёсывая волосы назад. Он чувствовал, что полукровка насторожился. Даже смотреть на него не было нужды.
- Всё хорошо, - выдохнул мужчина, поворачиваясь и серьёзно смотря, - Я редко бывал здесь больше дня. А если бы, то надирался в усмерть, чтобы. Не было сил даже встать, - опустив взгляд на когтистые пальцы, он печально улыбнулся, - Да и всегда один. Поэтому меня постоянно уводит. Ты и так видел. Никакого дополнительного толчка не нужно. Но сейчас я в порядке.
Мафиози ушёл в душ, но долго там не пробыл. Он чувствовал, что пока Лука рядом, есть множество отвлекающих манёвров. А призраки стремились к нему, когда он оставался один. Это малыш говорил про одиночество. Генрих смеялся над этим, потому что всё это время учился выживать один. И, с одной стороны он управ. Но с другой – рушится всё, что он выстраивал многие года. И теперь становится непонятно, как с этим жить дальше.
Вышел мужчина не особо радостным, но, по какой-то причине вымучивал улыбку. Они разогрели то, что осталось в холодильнике, сидя прямо здесь на кухне, под музыку. Он одновременно хотел что-то сказать, но не мог. По крайней мере, не мог сказать то, что было на душе. Но и обсуждать их ночь было чертовски странно для них двоих. Они ещё не разобрались, что это значит. У любого другого хозяина нормально спать со своим питомцем. И даже если другие узнают – это не вызовет шока. Но это не было сексом. Не в том смысле, что больше чем секс. Это не было им во всех смыслах. Те же действия, но совсем о другом. Стоило скользнуть нужному слову, как оно снова растворилось в защитных механизмах. Генрих не готов был ни признавать это, ни даже думать.
- Сегодня поедем по делам. Не к особняку. Плюс, перед тем как ехать туда, я хочу проветриться. Вернёмся сюда к вечеру, доедим что сможем, и ночью тронемся обратно.
- С легким паром. - отозвался малыш, когда Генрих вышел из душа. Он чувствовал печаль, в которой он варился, но также чувствовал и то, что ему необходимо её переварить самому. Разговоры и вопросы могут спровоцировать новый виток неоправданной агрессии. Они сели завтракать, доедать заказанные днем позже деликатесы. Лука с удовольствием хрустел салатом в бургере, поглядывая в работающий экран телевизора. Он прислушался к сказанному, и с готовностью кивнул, пока жевал.
- Хорошо. - отозвался он, когда закончил, допил кофе и понес всё лишнее со стола в сторону мойки. - Какое у нас дело? Мне стоит во что-то переодеться, более... подходящее?
- Нет, - качнул головой мужчина, помогая с уборкой. Он вернулся в спальню и там уже переоделся в костюм, в котором они приехали.

Полукровка не нарушал тишины. Казалось, в ней Генрих чувствует себя уютней. Да и самому Луке не требовались больше никакие разговоры, они время от времени читали друг друга по ощущениям, как два зверя, обнюхивающие воздух вокруг друг друга. Он мирно разглядывал его лицо, облагороженное тьмой спальни до более острых черт, но в то же время, сейчас он выглядел, как обычный уставший человек. Флюид небожительства, власти и денег остался где-то внизу, в его машине. Внутри дома, волей или неволей, мафиози становился Генрихом, у которого был комод с его вещами, кабинет и погибшее растение в горшке. Он пах как Генрих и тосковал как Генрих. Не как глава мафии. Но Лука понимал все грани. И хотя не мог всецело помочь, желание быть рядом и смягчать последствия лишь крепло.
Он не стал убирать руку, не стал читать нотаций про ранки. По сравнению с некоторыми другими проявлениями любопытства, это было довольно невинным, и малыш лишь со спокойным любопытством наблюдал за этим, не сводя глаз. Он видел, как мужчина прижал к губам пальцы и застыл. Лука ощущал, что мужчина глубоко задумался, это отражалось не только в остановившемся взгляде, но и в замирающем надолго дыхании, - и тем более не стал вмешиваться, надеясь, что металлический привкус просто усилил какой-то момент в памяти, который пришел ему в голову. Но стоило Генриху сорваться с кровати, Лука не задумываясь сел следом за ним.
Это выглядело не так страшно, как его первые срывы. Конечно, от криков малыш содрогнулся и слегка вцепился в одеяло когтями, пытаясь унять инстинктивный страх, но по крайней мере, Генрих уже не швырялся вещами, он вполне мог контролировать свои руки, и хотя это было незначительным улучшением, связанным, быть может, просто со случайностью, Лука решил про себя, что это очень хороший знак.
- Лука, - выдохнул он без единой мысли в голове на вопрос подлетевшего мафиози. Жесткие пальцы ослабили нажим с обеих сторон лица, и демон слегка опустил голову, к центру ладони, опускаясь щекой на раскрытые фаланги пальцев, пока мужчина пытался придти в себя.
В его руках таилась дрожь. Ненависть. Боль. Тонны, тонны, тонны невыплеснутой боли. Он буквально слышал, сквозь прикосновение, гул крика под его кожей. Ощущал ярость сродни своей собственной. Но очень давно забытой. Будто откуда-то сильно издалека доносились раскаты грома, и уже не чувствуешь ни тревоги, ни грусти, ничего по этому поводу. Тварёнок повернул голову, чуть проезжаясь скулой по напряженной ладони и утыкаясь сухими губами в её центр.
- Я Ваш фамильяр. - полоснул тихий теплый шепот поверх изувеченной кожи, полной потемневших шрамов, морщин и пятен от ранений. Запах от ладоней - пряный и непривычный, сладковатый, как от выпечки. Малыш не успевает понять, что повело его сделать это, но губы уже слегка разжались, и малыш поймал ими одну из раненых подушечек пальцев, смахивая осторожным медленным поцелуем алую корочку с прокола.
- Здесь только я.
Генрих повернул голову, но не смотрел на него, словно и второй глаз ослеп. Он только слышал его, и то откуда-то издалека за бушующим морем. Рука поднялась по щеке и поднялась до светлых волос, зарываясь в них. Мужчина прикрыл глаза, трогая локоны. Всё же, они не были похожи ни на одни из тех, что он трогал. Что наматывал на пальцы. Что с любовью расчёсывал. Он другой. Другой волосами, глазами, кошей, мыслью. Он слышал шаги и голоса, но уже за дверью. Они ступали тихо, будто в них не было тяжести. Звучали через шуршавые старые колонки.
- Фамильяр, - тихо повторил он, так и не раскрывая глаз, - Тебе идёт. Если я злой колдун, превращающийся в свирепого голодного волка. То ты хитрый умный лис, ворующий души, - Он открыл глаза и посмотрел в его золотые, приближая его лицо к себе, - Хочешь своровать мою?
- Если бы всё было так просто. - без тени улыбки выдохнул демон, фокусируясь на черных глазах напротив. - Я пытаюсь угнаться за собственной..
Пронзительно-острое чувство защищенности. Оно приводило в ступор, оно очень пугало. Этот человек явно не тот, с кем возможно чувствовать себя в безопасности, и всё же, стоило массивной ладони вернуться на затылок - полукровка растерял все слова и грузные мысли, что одолевали его. Золото глаз закрылось само собой, дыхание опустилось и замедлилось, но тваренок приподнял свою руку, прикоснувшись к груди, на котором две зиящих дыры из оленьего черепа начинали смотреть на него с угадывающимся осуждением. Чужое сердце коснулось ладони, Лука ощутил этот импульс и прижал пальцы плотнее, медленно раскрыв глаза снова и посмотрев в упор.
- Отпустите это.. Всё в порядке.
Мужчина мотнул головой, оглянувшись на разруху из альбомов.
- Нет. И ты знаешь это. И ничего больше не будет в порядке. Не знаю, откуда тебя вырвали, но должно быть ты не просто так это забыл. Либо дом, либо то, что было после. А меня вырвали из другого мира. Если бы я не противился своей судьбы, всё могло быть иначе. Но я возомнил себя всемогущим, кривая улыбка.
Оба смотрят друг на друга. Оба по пояс в холодном омуте. И тела обоих оплетает нечто, что утянет их на дно. Генрих уже думал, что построил себе плот и не утонет. Но когда он купил Луку, всё слишком резко изменилось. Боль на лице, но больше не буйная. Только такая ещё тяжелее. Когда есть злость – ты борешься с болью. А когда замираешь при виде её – она одолевает тебя. Смотрит своим безразличием в твою изломанную душу и крошит её дальше.
- Зачем ты только дал мне это сделать, - спросил Генрих, но без тени укора. Его взгляд спустился вниз, смотря на выступающие ключицы, - Это дурманит. Зачем ты рядом. Я не знаю, что могу сделать с тобой.
- Нет. - демон, что смотрел на него безмолвной белой статуей, наклонил голову вбок, поймав дребезжание в чужом голосе, и переступил коленками по постели, оказавшись ближе и соединяя обе ладони на свободно лежащей руке мужчины. Маленькие коготки вцепились в кожу на тыльной стороне ладони. - Всё обязательно будет в порядке. Я вырвал себя сам. И Вы сможете. Вы - сильнее всех людей, которых я видел. Вам нужно лишь время. Время умеет зализывать раны. - Лука опустил глаза, почти закрыл их, и его руки на ладони мафиози еле ощутимо завибрировали от внутренней дрожи, но вдруг напряглись и потянули пойманную ладонь в свою сторону, останавливая в непосредственной близости от горла.
- Я здесь до тех пор, пока Вам это нужно.
Такая уверенность даже бесила. Он спорил с ним и с его правдой. Это он помогал ему справиться с тьмой, а не наоборот. С чего он вдруг решил, что он вырвал себя? И о каком «в порядке» он говорит, если периодически впадает в приступы и не считается с другим существом в его теле? И особенно бесило то, что он даже не думал отступать. При всём, что он уже сделал. Генрих едва сдерживал себя, чтобы не делать то, что было в его голове. Если так продолжиться, то он действительно оторвётся на мальчишке. С другой стороны, не этого ли он хотел? Выпустить свою ярость, а потом блаженно умереть, будучи съеденным. Только… это казалось таким простым. Все тринадцать лет пути к смерти, приблизить её собственными руками. Тогда бы он действительно давно мог пустить себе пулю. А лучше отравиться. А лучше отравиться и пустить себе пулю в лоб. Где-нибудь посреди океана, чтобы ещё и утопиться. Слишком уж живучим он казался для самого себя.
Оскал на одну сторону и хищный взгляд. Он играет с огнём. Холодным, но сжирающим всё на своём пути. Пальцы сомкнулись на его шее, но не сжимали, и Генрих приблизился почти вплотную.
- Ты забыл? Я тебя купил. Ты со мной, пока я не умру, - он согнулся и коснулся щекой к его щеке, приблизившись к уху, - И я могу делать с тобой всё, что захочу.
- Конечно. - бесцветным шепотом отозвался полукровка, мягко разжимая хватку и убирая руки с чужого запястья. - Можете.
Тьма, которая ждала зацепки, как голодный пёс кости, полыхала сейчас вокруг, демон мог ощущать её кожей, но ни капли не боялся. Внутри него жила точно такая же, если не хуже, и вряд ли она станет страшнее, чем собственная. Голосом мафиози отвечала Бездна, но Лука не вёлся на её оскалы, на жалкие попытки устрашить. Возможно, в чем-то он также, как Генрих, ждал своей смерти, и пугать его не имело никакого смысла.
Взгляд скользнул по изгибу массивной шеи, вдоль плеча, на татуировки. Мысли, пусть и обрывистые, одинокие, были о чем угодно, только не о том, что может произойти в этом моменте. Пальцы, что удерживали его за горло, так и не сжимали, и потому тварёнок чуть повернул голову к краю лица, касаясь переносицей уголка чужой челюсти.
Изнутри прошибала мелкая, зябкая дрожь, больше похожая на озноб.
Рука толкнула полукровку обратно на подушку. С шеи она соскользнула на ключицы, гуляя по ним и забираясь подушечками в ямочки. Он уже не смотрел на него, лишь чувствовал. Пульс, дыхание, запах. Так хочется почувствовать боль, но этот демон ластиться как кошка, даже не отступая после удара. Пальцы опускались ниже, совсем не касаясь ладонью кожи, и когда они дошли до живота, то скатились на бок. Тогда Генрих склонился к нему, касаясь изгиба сухими губами. Он не целовал, просто стекал ниже, вдыхая запах его кожи. Внутренности сводит от боли и будто бы хочется блевать. Что-то хрустит, как стекло. Ощущения незнакомые. Отдалённо знакомые. Он спускается губами ниже, касаясь груди по центру. А пальцы уже добрались до начала бедра с внешней стороны, даже не пытаясь поддевать ткань.
Генрих узнавал эти ощущения. Они были иными, потому что и он был другим. Сейчас это казалось чем-то искажённым, будто отражённым в кривом зеркале. Пальцы сжимают бедро до боли, горячее дыхание поднимается снова к шее. На ямочке он высовывает язык, и уже им проводит дорожку до середины челюсти. А после губы падают на плечо и их заменяют зубы. Они с силой вонзаются в кожу до крови, он чувствует её металлический вкус и начинает дышать тяжело, как волк, поймавший свою жертву.
Резкий толчок вышибает последнюю стайку мыслей из черепной коробки, и они как перепуганные мошки окончательно теряются во мгле комнаты. Лука взглянул на черный силуэт сверху, и дрожь усилилась. Наверное, алкоголь помог ему прошлой ночью, оказал бесценную услугу по обнулению триггеров. Сейчас всё было наоборот. Даже запах его горячих рук куда-то развеялся, обезличив касания. Демон закрыл глаза обратно, тем более что Генрих точно также не смотрел на него, и попытался сосредоточиться на принадлежности этих прикосновений. Их уникальности. Это было несложно - даже сжимаясь, ладони мафиози были с ним ласковей, чем многие другие. И снова ладони поверх живота.. Лука думал, что уже сможет такое вытерпеть и не сдасться так быстро, но даже не успел отследить мгновенье, когда горячо выдохнул и изогнулся, совершенно рефлекторно отвечая на прикосновение. Ещё и призраки воспоминаний о прошлой ночи. Становилось жутко стыдно, но.. как будто невидимые руки тянули его к этому, уламывая попробовать. И теперь, он в точке невозврата. Прикосновения захватывали всё большую поверхность тела, отчего даже прикусывания губ не спасали. Лука прерывисто сглатывал воздух, впиваясь лапами в подушку, чтобы ненароком на автомате не схватить мужчину в ответ. Нутряная дрожь становится лишь сильнее, когда шеи касается влажный язык. Малыш тихо, прерывисто дышит, пытаясь сдержать голос. Но когда в плечо прилетает укус, это становится невозможным, из-за слишком неожиданной и острой боли.
Его взгляд распахивается, моментально наливаясь слезами, а пасть размыкается во вскрике.
- А-аа..!
Короткий звук обрывается неестественно-резко, резцы с неприятным щелчком смыкаются, как капкан, и гасят остаток крика внутри. Теперь это не просто озноб, а почти что судорога. Нервные окончания по всему телу словно встали дыбом, и демон конвульсивно дернулся в хватке мафиози, загнанно дергая воздух носом.
Почувствовав сопротивление, хоть и незначительное, мужчина разжимает рот и приподнимается, захватывая руки, как и недавно, над головой у изголовья. Его рот открыт как самая настоящая пасть. Даже сейчас глаза остаются закрыты. Он словно зверь. Во рту стало слишком много слюны, она капает с губ кровавыми каплями и течёт по подбородку. Теперь он пригибается к его лицу совсем иначе. Его язык находит губы и требовательно забираются между них. Он затаивает дыхание от нового вкуса, от новых ощущений и застывает. Не двигается ни телом, ни руками, ни языком.
Его глаза раскрываются, будто бы он только что проснулся. Он отстраняется и убирает руки с его кистей. Смотрит растеряно на него, на смазанную по губам кровь, на рану в плече. Болезненно усмехается и выпрямляется, зачёсывая волосы назад, отворачиваясь, но не поднимаясь с постели.
Перед глазами странно плыло. Будто волны подхватили под лопатки и куда-то по чуть-чуть стали уносить чуть ослабшее тело полукровки. Он не терял сознание, но точно также, как в теле всё вспыхнуло от боли за считанную секунду, всё и закончилось, едва зубы мужчины отпустили шею. Он покорно разжал челюсти, когда чужой язык полоснул поверх губ, протискаясь дальше.
Чужая тьма схлынула. Луке не нужно было раскрывать глаза, чтобы убедиться в этом. Мужчина отстранился от него, отпустил руки и в комнате стало холоднее. Но по коже всё ещё гуляли его руки, бедро ощущало покалывание от нажима, в горле спирало и жглось от невыплеснутых проявлений голоса. Демон позволил себе не реагировать, пока не досчитал до десяти, причёсывая ощущения по телу. А затем, уже спокойней, открыл глаза, посмотрев на мужчину. Худая ладонь дотянулась до края бедра, и полукровка согнул когтистые фаланги, мягко примкнув к ноге костяшками, безмолвно ища его тепла.
Что-то бурлило по венам. Казалось, это уже кончилось, он пришёл в себя. Но что-то точно происходило. Он чувствовал жар по телу, который не ходил на нет. Чувствовал вкус на губа и языке, помимо крови. Ощущал, как голову ведёт, будто от алкоголя. Но они точно не пили, не было ничего такого. В голове пульсировало. Всплывало лицо Луки и снова его голос заглушал все шумы. Абсолютно все. Все те голоса, которые почти всегда его донимали в той или иной степени.
«нет-нет-нет»
Он сжал волосы рукой, но это ничерта не помогало.
«Это приступ»
Дышать всё тяжелее. Голос заполняет сознание. Он до последнего держится, чтобы не повернуться к Луке. Набирает силы чтобы встать. Но после темноты в глазах снова видит его лицо. Пряме перед собой. Он смотрит в его глаза, уже не пытаясь зажать. Руки желают трогать. Хочется вминать его и одновременно погружаться, как в зыбкий песок. Он горячий и мягкий, будто плавиться под руками. Тяжёлое дыхание прямо в губы.
«Останови меня»
Невозможно оградить самого себя. Не возможно «не смотреть». Рёбра, впалый живот, худые руки, острые когти. Медленно и пристально он снова изучает его. Снова открывает эту книгу и находит в ней что-то ещё. Снова к шее, но уже легко и без намерения укусить. Язык проходится по капелькам крови, не затрагивая раны, и губы сползают вниз. Он не целует, он чувствует. Больше невозможно оторваться. Их утягивает на дно, но совершенно не так, как ожидалось. Генрих даже не заметил, как забрался на постель, откидывая одеяло. Обе руки с двух сторон изучают горячее тело, пока губы съезжают всё ниже. Живот напрягается, как только касания спускаются на самый низ. Туда же приплывают и пальцы, но как только они дотрагиваются до края белья, мафиози чуть выпрямляется и внимательно смотрит на лицо Луки.
Лука смотрел внимательно, но не рисковал двигаться, чтобы не спугнуть. Генрих был нестабилен, и любое "не то" проявление помощи сорвёт его окончательно. Он научился ощущать приближение приступа, но, конечно, не мог считывать мысли мафиози, как и не мог знать, что именно заставит его вернуться. И нужно ли ему возвращаться, или отпустить ситуацию, если захочет уйти сам?
Но ушла лишь тьма, а Генрих - вернулся. И вернувшиеся руки доказывают это с первого же прикосновения. Лука выдыхает с титаническим облегчением, перестав ловить животную панику от его состояния, протягивая лапки навстречу. Очень робкие тонкие пальцы прикасаются к волосам, когда лицо мафиози застывает на месте прокуса, еле ощутимо, почти невесомо, будто спрашивая разрешения. И на уста просится улыбка, немного глупая, счастливая улыбка. Он единожды вздрагивает, когда постель перестает быть небольшим островком безопасности, и одеяло улетает на пол, но не от страха, скорее от прохлады, которая тут же растворяется в горячих руках, гуляющих по телу. Лука стонет, стараясь ни о чем не думать, глушить это уже попросту невозможно, он просто начнет кашлять. По-прежнему до смерти стыдно, но как будто немного легче, чем на пьяную голову. Так, по крайней мере, он действительно запомнит всё, до мельчайшей детали.
И так трогала эта трезвая забота о чужом состоянии. Никакая искуственно взрощенная злоба из ест уст никогда не сравняется по правдоподобности с этим внимательным взглядом разных глаз, в чутком желании понять, насколько допустимо происходящее. Лука соскальзывает пальцами с волос, от беспокойства сцепляя ладони друг с другом и краснея до кончиков ушей. Он не соврал - ему правда понравилось. Но во-первых, очень обескураживало то, как мужчина просто доставлял ему кайф, пожирая глазами и больше ничего не делая, а во-вторых, сразу после приступа воспринимать такую близость как обычное дело было отнюдь непросто. Малыш не стал сопротивляться, но заострил свой взгляд на лице напротив, пытаясь распознать в его эмоциях хоть что-то, что поможет понять, чего на самом деле хочет мафиози.
Все эти годы он желал лишь причинять людям боль. Он ненавидел всех кроме, пожалуй, Франка. К Джону и другим рабочим относился просто нейтрально. А сейчас, прямо сейчас происходило что-то, чего с ним быть не могло. Может быть, он умер. Может быть, он спит. Может быть в коме. И ему мерещатся странные картинки. Но всё это так ярко и так живо. Хочется оттолкнуть и сбежать. Нет, не хочется. Это было бы правильно. Но что-то тянет его окунуться в пучину с головой. Невидимые руки тянут его с лисьей улыбкой.
Он не знает, как воспринимать этот взгляд. Туманный, но настороженный. Но он не сопротивляется. Совсем. Осторожно он открывает его самые интимные участки и опускается губами. Он не испытывает отвращения к этому, хотя никогда бы не мог подумать, что всё может прийти. В любом случае, жизнь его переломала и после увиденного невозможно стать прежним человеком. Пальцы спускают бельё ниже, а его поцелуи совсем близко. Он чувствует щекой влажный жар. Генрих и сам не понимает, что делает. Тело само тянется к этому. Генрих, Глава Мафии, Фернир, выслеживающий абсолютно всех, чтобы разгрызть. Губы Генриха опускаются на чувствительную плоть. Он закрывает глаза, отдаваясь на волю своим чувствам. Впуская плоть. Поднимаясь ладонями снова на живот, оглаживая каждый сантиметр, чувствуя каждую напрягающуюся жилку под кожей.
«Не Хайли»
Он толком не знает, что делает, но язык скользит по плоти. Одна из рук легла на основание, помогая себе и трогая венки.
«Не Том»
Необычный вкус. Необычный жар на губах. Необычный пульс прямо внутри. И собственное сердце будто бы подстроилось под этот заячий бег. Он был волком, а кем он стал теперь?
«Лука»
Он не хочет открывать глаза. Не хочет возвращаться в реальный мир. Хочет тонуть в этих ощущениях. В этих запахах. В этом дыхании. В этих стонах. Раствориться и больше не существовать. Больше не быть. Вдруг он подумал именно об этом. Не о мучительной смерти, не о болезненной. А от ласковой. Что причешет его волосы, поцелует холодными устами и уведёт в свои глубины.
«Лука»
Лука так и не решается произнести что-либо сам, язык от тотального смущения прибивает к нёбу намертво, но то, с каким аккуратизмом мужчина неспешно обнажает от одежды, уже смазывало душу, как целебный бальзам. В этом состоянии он не сможет причинить боль намеренно - это было невозможно, сама природы Генриха, Генриха, живущего в этом доме, - не позволила бы случиться никакому насилию. Так сильно хочется расслабиться, полностью, утечь послушной рекой, ведомой лишь этими руками и губами, и пусть стихия дальше уносит разум подальше отсюда, лишь бы мафиози рядом продолжал быть таким.

Зачем ты позволяешь этому происходить.
Уничтожь. Вцепись в глотку.

Глаза малыша стали огромными, как у совы.
- Это всё была метафора? Ого.. Так даже интересней! Получается, в таких фильмах надо ..как будто паззл складывать, и некоторые элементы рисовать самому. Я бы не догадался сам. Надо будет позже.. посмотреть ещё что-нибудь того же жанра. Оно ведь есть?
- Конечно.
От восторга у мальчика блестели глаза, и он снова затараторил,припоминая все моменты фильма, которые ему понравились. Генрих посмеивался и качал головой, поддерживая некоторые восторги, но в конце концов, и эта тема себя исчерпала. Отсмеявшись над шуткой из фильма, которую они оба одновременно вспомнили, Лука умерил улыбку и повернулся на мафиози, с теплом в глазах кивнув ему.
- Спасибо, что знакомишь меня с прекрасным. Я не знаю, когда бы ещё смог увидеть подобное.
Генрих пожал плечами, поднимаясь с дивана и начиная собирать всё накупленное им добро.
- Да было бы за что. Ты волен смотреть всё это и по телевизору у меня в кабинете, - улыбался он, - Давай, помоги мне с гамбургерами, а то один я это не утащу.
Они вместе пошли на кухню и стали под завязку всё запихивать в холодильник. Благо там ничего не было, почти, а сам он был большим. Мужчина какое-то время смотрел на дверцу, усеянную кучей магнитов, но быстро отвёл взгляд.
- Есть предпочтения, где спать? Могу постелить тебе здесь, если не захочешь в спальне. И да… - запнувшись, мужчина причесал свои волосы пятерней, - Я больше не буду делать то, что было вчера. Можешь не бояться этого. Но бить могу продолжить, если будешь под руку лезть, - он дёрнул уголком губ в сдержанном оскале.
- Да, но... Это как с библиотеками. - Лука поднялся следом за мужчиной, охотно помогая с уборкой. Казалось, что еды не уменьшилось ни на каплю, хотя они ели и ели почти три часа в общем за вечер. - Когда стоишь посреди большого кабинета, до потолка забитого книгами, то очень теряешься. Всё интересно, неизведанно, но при этом когда берешь в руки одну, рядом видишь другую, которая интригует ещё сильнее, и так мечешься, пока не устанешь. Возможно, мой ум слишком подвижен для таких вещей.. Когда мне помогают с выбором, становится чуть проще.
Пока малыш говорил, он утрамбовывал коробки и пакетики по полкам, присев перед раскрытым холодильником на корточки. Когда Генрих подал голос, малыш уже закончил, проверил, что дверца благополучно закрывается, не придавливая никакое содержимое, и закрыв дверцу, сам посмотрел на магниты. Не с целью рассмотреть - глаза тваренка уходили вскользь, пока он вдумывался в произесенное. Губы сами собой слегка дернулись, но не в улыбке. Лука сдавил их в тонкую линию и слегка опустил голову.
- Я не.. - взгляд метнулся в сторону, и малыш сбивчиво выдохнул, замолчав. Рука, продолжающая сжимать ручку дверцы, соскользнула с нее, упираясь в стального цвета поверхность между керамическими котятами и доской для заметок. Взгляд сфокусировался на собственной ладони.
- Я лягу там, где Вы решите. Мне везде удобно. - наконец произнес полукровка, выпрямляясь и убирая руку. - Простите, если сделал что-то не так. - На лице проблеснула виноватая улыбка, но лишь на пару секунд. - Уже так поздно. Почти утро. Нам и вправду пора ложиться.
Мужчина прошёл вперёд, направляясь к лестнице.
- Тогда пошли в спальню, - спокойно произнес он, шагая по ступенькам.
Они вошли в спальню и Генрих включил свет. Но перед тем как лечь, он прошёл к стеллажу, открыл стеклянную дверцу и взял оттуда фотографию.
- По-настоящему начинаешь понимать, героев таких фильмов только когда попадёшь в их шкуру. Особенно те, в которых в дом к счастливой семье кто-то врывается. Иногда они заканчиваются относительно хорошо. На мой взгляд, самый счастливый исход таких фильмов, только когда все умирают. Потому что, если хоть кто-то выживает, то ему придётся нести эту боль всю оставшуюся жизнь. Мало кто снимает «после». Фильм обрывают на этом типа счастливом конце, где кто-то выбирается, а злодей побеждён. Но что с этим героем дальше? Когда он вспоминает всех своих мёртвых друзей. Возможно, люди мало об этом задумываются. Или не хотят думать об этом совсем. Их устраивает и такой хэппи энд. Маньяк убит, кто-то выжил. Всё чудесно, - он тяжело вздохнул, убирая картину обратно, - Но счастливый конец есть только в сказках. Потом ты медленно, но верно погружаешься в кошмар. Фильмы про посттравматические состояния очень ясно показывают это, - мужчина обернулся к Луке, посмотрев ему в глаза, - Почему ты решил, что сделал что-то не так?
- Я так чувствую. - полукровка подошел к мужчине, встав по правое плечо и тоже посмотрев на изображение. - Понимаю, о чем Вы. Та же проблема встречается и в книгах. Прекрасный принц полюбил первую встречную, победил дракона и всё, конец истории. А какой же это конец? У людей ведь крайне редко всё получается с выбором второй половинки. Но никто никогда не раскрывает, действительно ли они там жили "долго и счастливо", или же всё закончилось, как только сдох флёр от первой влюбленности. - Он вдруг засмеялся, приобнимая себя за рёбра. - Ну, конечно. Если чего-то нет, просто сделайте это! Проспонсируйте фильм о человеке, который пережил один такой "хэппи энд". Расскажите его историю. Вы, как никто другой, сможете. Да и с Вашими деньгами может получиться настоящий шедевр. Плюс, фильмы, это довольно прибыльно... особенно если идея выстрелит.
За разговором тварёнок уже приблизился к постели. Он остановился напротив той стороны, на которой спал прошлую ночь, собрал волосы на одно плечо, и потянул с себя футболку. В особняке он имел привычку раздеваться только в темноте, но она больше не была нужна, не после того, что произошло прошлой ночью. Отпираться теперь тем, что раз не помню -значит, не было, как-то не получалось.
- Почему.. Вы решили, что я боюсь?
Мужчина чуть усмехнулся следя за ходом его мысли.
- Одно только «но». Я не хочу привлекать к себе лишнего внимания. Я и бизнес веду максимально сдержанно, не засвечиваю свои миллиарды, чтобы не попасть на первую полосу. Тогда совсем трудно будет держать всё от публики. Конечно, о мафии всем известно. Но мы с полицией и политиками создаём купол. Всем хочется побольше денег, не затрачивая на это никаких сил. Да и я не хочу рассказывать такие истории, - взгляд проследил за мальчишкой, но смотрел он рассеянно, больше пребывая в своих мыслях, - Даже Франку я не всё рассказываю. Про свою судьбу немного. Особенно, не в таких подробностях. Я не верю людям. Самые близкие способны предать. Нельзя никому давать в руки свои слабости. А тебе действительно некуда деваться, и моя смерть не выгодна, - он поддёрнул губы улыбкой, но снова поднял взгляд на Луку, когда тот задал вопрос, - Для меня это вполне логично. Ты избегал разговора о произошедшем. Сразу же ушёл, стоило мне тебя зажать. Тогда я не намеревался ничего такого делать. А когда ты вывернулся и перевёл всё в другое русло – принял это как отказ от контакта. Я могу судить только со своей колокольни. Ты всегда переводишь темы, когда не хочешь чего-то касаться. Я не против, и мне не нужно говорить ни «да», ни «нет». Лишних вопросов я не буду задавать. Вчера ты не отталкивал, так что. Нетрудно сложить два и два.
Генрих пожал плечами и снял штаны, аккуратно сложив на стул рядом, забираясь в постель.
- А зачем привлекать к себе внимание? - не понял полукровка, вешая свою одежду на спинку стула и приподнимая уголок одеяла, чтобы сразу юркнуть под него. - Я поэтому и сказал про спонсорство. К примеру, в первом фильме в самых начальных титрах упоминались компании-спонсоры, "при поддержке", "В содружестве с", ну и так далее. Их упоминают, потому что так захотели сами компании. Но это ведь совершенно необязательно. Фильмы, которые спонсируются правительством, редко когда содержат плашки о том, что всё снято на деньги налогоплательщиков. - Лука усмехнулся, подбираясь по подушке немного поближе к центру кровати, где уже лежал мужчина, прикрыв глаза. - То есть, абсолютная анонимность возможна. При этом, вы дирижируете всем процессом, и можете видоизменять картину, если она не похожа на ожидания. Настоящая магия ведь! Зря не хотите. - Он спрятал нос в край одеяла, ненадолго задумавшись и уронив взгляд в повязку на раненом плече. - Хм.. звучит действительно логично. Но я не испугался. Вообще не думал ничего такого. И не.. не планировал так сильно отталкивать. Может быть, сильно подсознательно, но.. не думаю, что Вас это сильно удивляет. Даже меня перестало. Вы не доверяете людям. А я не доверяю им ещё сильнее, чем Вы.
Тяжелый вздох мальчика нагрел полоску одеяла, и он сместил её с лица, расслабленно переводя взгляд в глаза напротив.
- Мне становится спокойней, когда Вы "смотрите" на меня.
Генрих лежал на спине, повернув голову к Луке, больше слушая, чем смотря на него. Странные ощущения кого-то чувствовать так близко. Да, полукровка уже спал в его постели, даже к этому он сложно привыкал, но он сохранял дистанцию. А здесь они касаются друг друга. Хотя трудно ожидать иного, когда уже сблизились так сильно. Руки помнили намного больше. Его идеальная кожа, без единого шрама, гладкая и молодая. Он чертовски долго искал всё то, что теперь окружает его. Генрих и сам не знал, с чем это связано. Раньше было наплевать где, в чём и как жить, лишь бы с ними. А теперь его раздражало, если что-то не было достаточно идеальным по его мнению. Да и этого портного он искал избирательно. Он быстро освоил вкусы своего нового хозяина, у которого теперь работает, поэтому всегда шил одежду и определённых тканей. Даже платья были такими, чтобы Генриху было комфортно их касаться. Людей он трогал, но только для того, чтобы убить. Он знал, какие они мерзкие на ощупь. А здесь. Он всё больше становился в его глаза уникальной драгоценностью, которая есть лишь у него. Не только за тело, но и за прозорливый проницательный ум.
Мужчина осторожно протянул руку в его сторону, нащупывая его руку и переворачивая ладонью вниз. Лицо повернулось к потолку, он закрыл глаза. Сначала пальцы легли в центр ладони, а потом медленно, с небольшим нажимом, стали расходиться в разные стороны, достигая его когтей. Подушечки не сбавляли нажима даже на них, а потом тут же остались небольшие ранки. Так же медленно выудив руку, мафиози поднёс пальцы к лицу. Не из каждого потекла кровь, но указательный и средний пахли металлом. Их он поднёс к губам и растёр по ним.
Не хотелось ничего говорить. Все слова уже сказаны. К тому же, Лука как никто хорошо ощущал атмосферу. Мужчина вслушивался в его дыхание, чувствовал его взгляд.
Смех пронзил его слух, но он был не из этого времени. Призрачный тёплый смех, когда они лежали в постели и шутили. Она нежно обнимала и жалась к груди, слушая биение сердца. Слушая его голос и напевая что-то себе под нос, пока засыпала. Гладкие волосы, пахнущие шампунем, гладкая кожа, её лицо. Вспомнилось её юные фотографии, когда они ещё не были знакомы.
Генрих раскрыл глаза, так и оставив прижатыми к губам пальцы. Он лежал пару минут, прежде чем вскочить. Потянулся в низ стеллажа, что-то разбросал, находя альбом, а потом вытянул фотографию. Вместе с ней он подошёл к Луке и посмотрел на него. Рука затряслась и он стиснул зубы, чтобы сдержаться. От крика, от гнева.
«Хайли» - прошептал внутренний голос.
Фотография упала на пол, и он зажал себе уши, чуть согнувшись.
- Ты мертва. Ты в могиле. Ты мертва. В могиле? – взгляд в окно.
Одна рука схватила другую, но он с местал не двигался.
- Нет-нет, мёртвые не ходят. Куда делось тело. Не было тел. Нет-нет, я же сам видел… но я же… - Он начал истерично смеяться, ходя по кругу, - Нет-нет, - пытался он убедить себя, уже настойчивей, почти крича, - Заткнись. Заткнись, ЗАТКНИСЬ, - очередной вскрик и удар кулаком по своей голове, - Я заткну тебя, - взгляд в сторону Луки, он широкими шагами подошёл к его стороне присев на край. Его рука обхватила его подбородок, - Как тебя зовут? Как тебя зовут?
- Лука, - немного растеряно ответил малыш.
- Да, - выдохнул с беспокойной улыбкой Генрих, расслабляя руку, - Лука. Ты Лука.
Он поднял голову к потолку, прикрыв глаза, тяжело дыша. Сидел так, словно на его лицо падают капли дождя.
- Ты Лука, - повторил он, - Хайли больше нет. Тома больше нет. Только Лука.

Едва хватка стала неторопливо слабнуть, демон также плавно стал выдыхать отработанный воздух, без паникушного "выныривания" и глотаний губами. Он был слишком поглощен Генрихом, его стихийной, непредсказуемой силой, которая бросала его в самые разные решения. Демон уже не зацикливался на том, что откровенно им любуется - да, именно любуется. Возможно, любой другой человек или даже тварь, только глянув на его лицо, ужаснулся бы. Но у Луки были свои понятия о красоте, и они имели мало общего с физической оболочкой. Он не скрывал своего изучающего скользящего взгляда - теперь они оба могли смотреть так друг на друга, и также оба уже ничего не могли с этим поделать. Да и вряд ли хотели. Властное движение задирает расслабленную голову, и Лука плывёт по течению, с первого касания подхватывая этот плавный, текучий поцелуй. Странно. Лука даже не успел задуматься, что вообще-то терпеть не мог даже смотреть на чужие поцелуи. Особенно когда лизались парочки, обжимающиеся у стены. Но поцелуи мафиози не имели ничего общего с этой пошлостью. Словно прикосновение губ было лишь ещё одним способом получше "потрогать" друг друга, пронаблюдать за действиями, попробовать угадать, что будет потом.
- ..Ах!?
Лука пискнул от неожиданности, приземлившись лопатками на диван и ощутив, как запястья пленяются жестким каркасом уже знакомых пальцев. Дыхание сбилось, словно невидимая ладонь Генриха до сих пор слегка сжимала горло. Но в больших, чуть поволоких желтых глазах уже бегали тени, задиристые и увильчивые. Лука медленно облизнулся, на пробу потянув руки на свободу, и ощутив, как хватка усилилась, заулыбался шире.
- Кошки-мышки? - с хитрецой в голосе спросил он, полностью расслабляя руки и закрывая глаза. Казалось, он сдаётся на волю мафиози и больше не собирается двигаться.
Но как бы не так. Вновь раскрывшийся взгляд азартно блеснул на Генриха чернеющими радужками, с привычным солнечным диском по центру, и в этот самый момент он вдруг прокрутился под ним, выкручивая запястья и рванув ими вниз, подтягивая к своему телу. Тяжелая ладонь хищника попыталась ухватиться за ворот футболки на мальчишке, останавливая побег, но чертёнок был слишком быстр. Возле головы промелькнул колокольчик его смеха, теплый ветер полоснул по щеке, а силуэт метнулся по лестнице на второй этаж. Он затормозил лишь раз, уже на перилах сверху, чуть свисая на них и беззлобным звонким смехом подгоняя "погоню".
Генрих сперва понял фразу иначе, поэтому был весьма удивлён, когда Лука стал выкручиваться из его хватки. Даже если бы он хотел его задержать, у этого мальца было больше сил. Поэтому Генрих полноценно что-то решить не может. И Лука сам волен многие вещи выбирать, хоть мужчина не озвучивал это разрешения. Если он хотел уйти – Генрих не будет его держать Этот уход он расценил, как нежелание какого-либо контакта. Впрочем, мафиози уже сделал всё, что хотел. Он сел ровнее, посмотрев на полукровку, приподняв бровь. Он зазывал его побегать, как ребёнок. Но мафиози не был отцом уже давно. К тому же, Лука не был в статусе сына. Он питомец. Мужчина откинулся на спинку дивана и дал ему волю побегать, если он так хочет. Сам Генрих не хотел ни бегать, ни играть в догонялки. Ему это было не интересно, и он не видел никакого смысла. Даже учитывая, что он во много показал и другие свои черты, мафия его ожесточила. Он в целом мог пойти за ним. Но учитывая игривое настроение мальчика, его это вполне могло разозлить. А нового приступа совсем не хотелось. Генрих включил телевизор пока на дурацкой передаче, потому как досмотреть фильм он хотел с Лукой.
Лука наблюдал, покачиваясь на перилах и болтая ногами, с игривой улыбкой выжидая, поднимется мужчина или нет. Он не особо отдавал себе отчёт сейчас, почему решил поиграть с ним - возможно, сказалось приподнятое настроение, или желание побегать, ведь уже привык изо дня в день суетиться в кабинете мафиози, и лениво сидеть на одном месте было делом непривычным. Возможно, сказалась и настороженность момента, его интимность. Но поняв, что побег не возымел должного эффекта, лёгким прыгучим шагом черт спустился по лестнице обратно вниз, обогнул диван, на котором лениво откинувшись сидел мужчина, и перекинувшись через спинку, с невозмутимой миной посмотрел на мужчину. Его игнор дал понять, что решение к побегу было излишним. Вздохнув, полукровка ещё раз обогнул диван, уже со своей стороны, и забрался обратно на сидения, с той лишь разницей, что прежде, чем умоститься, чертёнок забрался под чужое плечо, чтобы рука расположилась над плечами.
Лука наблюдал, покачиваясь на перилах и болтая ногами, с игривой улыбкой выжидая, поднимется мужчина или нет. Он не особо отдавал себе отчёт сейчас, почему решил поиграть с ним - возможно, сказалось приподнятое настроение, или желание побегать, ведь уже привык изо дня в день суетиться в кабинете мафиози, и лениво сидеть на одном месте было делом непривычным. Возможно, сказалась и настороженность момента, его интимность. Но поняв, что побег не возымел должного эффекта, лёгким прыгучим шагом черт спустился по лестнице обратно вниз, обогнул диван, на котором лениво откинувшись сидел мужчина, и перекинувшись через спинку, с невозмутимой миной посмотрел на мужчину. Его игнор дал понять, что решение к побегу было излишним. Вздохнув, полукровка ещё раз обогнул диван, уже со своей стороны, и забрался обратно на сидения, с той лишь разницей, что прежде, чем умоститься, чертёнок забрался под чужое плечо, чтобы рука расположилась над плечами.
Генрих мельком посмотрел на Луку, но приобнимать не стал. Он не знал, было ли это просто забавой, или всё же он действительно не хотел больше прикосновений. Они оба напрягались такого контакта. Особенно сильно – полукровка. Поэтому логично было, что для него стало слишком больше касаний и он хотел от этого отдохнуть. В конце концов, прошлой ночью он зашёл далеко, даже если сам не планировал этого – оно случилось. И даже если Луке это понравилось, совсем не значит, что он хочет ощущать это снова. По крайней мере, сейчас.
- Быстро ты вернулся, мышонок, - беззлобно сказал мафиози, переключая на фильм, но пока не включая его, - Не забывай. Я волк, а не кошка. Меня интересуют только крысы и догоняю я их только, чтобы сожрать.
Лука немного переживал, что теперь Генрих зол на него, но спокойный голос и шутливая манера речи слегка успокоили.
- Я запомнил. - тихо произнес он, немного повернув голову и глядя на лицо, повернутое в сторону экрана. Волк, а не кошка. Вожак волков, если уж на то пошло.
- Досмотрим?
- Конечно, - улыбнулся Генрих, включая плей.
Было приятно разделять один из любимых фильмов с кем-то. Пуская это и был фильм из прошлого. Здесь было много жестоких и неприятных моментов. Нелицеприятные метафоры. Только раньше он смотрел это с пониманием жестокости людей, но всегда думал, что его это не коснётся. А теперь он всё больше видел в этом эстетики. Убийства и жестокость здесь показаны с иной стороны. Со стороны жертв, которые пытаются принять это как данность. Которые всеми силами цепляются за жизнь, в надежде вернуться в тёплый мир. Сильные люди, которые пережёвывают боль и, если нет из неё выхода, подчиняются правилам игры.
Генрих не пытался вернуться. Он знал, что это невозможно. Но в какой-то момент точно так же принял судьбу. Из неё есть один выход, и он может наступить в любой момент. Но любопытно, когда и как он может появиться.
Малыш какое-то время ещё витал в своих мыслях. День хоть и казался расслабленным, но был полон неожиданных открытий касательно самого себя и не только, и вроде Лука уже обдумал это, но внутри всё равно таилось чувство беспокойства. Однако, фильм действительно был интересным, и малыш втянулся, перестав думать о чем-либо. Прошло минут двадцать, а он уже заговорил с мафиози о героях картины, удивляясь некоторых решениям и внимательно слушая ответ. Это тоже был совершенно новый опыт. Пожалуй, если бы Луке дали пульт и сказали самому посмотреть что-то, он бы не втянулся в это, но вкупе с возможностью обсудить происходящее было крайне интересно. Лука снова вздрагивал от резких моментов, прижимал пальцы к губам, если убийство на экране происходило внезапно и очень кроваво, вел себя, как типичный ребенок на просмотре. Конечно, искренне он не ужасался, скорее был впечатлён тем, как это подаётся и как снимается.
- А вот это надо взять на заметку, - в очередной раз полушепотом хихикнул Лука, когда персонаж выстрелил во врага из строительного инструмента.
Генрих тихо посмеялся, занеся руку над макушкой, но тут же отвёл её обратно на спинку дивана.
- Я и так очарован твоим методом убийств. Но если ты будешь пользоваться такими эксклюзивами – только подчеркнёт твою темную стороны, - всё ещё улыбаясь, ответил мужчина.
Экран потемнел, оставляя обоих в размышлениях. Пока играла красивая музыка и шли титры, они продолжали размышлять. Хотя, в основном Лука, потому что мужчина пересматривал этот фильм раньше каждый год, если не чаще. Правда, он действительно сейчас увидел всё с другого ракурса.
- Мне непонятно, как она смогла выбраться. И ещё тот сгнил… разве такое возможно в реальности? – удивлялся мальчишка.
- Это не про убийство и смерть. Это было предательство. Когда он предал девушку, он поселил в себе всепожирающего паразита. Гниль, которая съедала его изнутри. А она ощутила огромную боль от предательства тем, в кого она верила больше всего. По ощущениям, это словно она умерла. С этим тяжело справиться, но возможно, если желать этого. Поэтому она вырыла себе путь. И в конце, когда её стали окружать люди – она стала верить людям, даже после такой боли. Ну, ещё этом можно расценить с Библейской стороны, но она мне всегда не нравилась, - Мафиози аж поморщился, когда заговорил об этом.

Генрих неоднозначно повёл плечами, снова переводя взгляд на пятно на ковролине.
- Мне это не нужно. Да и клан не нужен. Я хотел отомстить. Но это… совсем не помогло. Внутри разрасталась огромная дыра, которая вскоре поглотила меня. Несколько лет я действительно боялся. Меня запихнули в аквариум с голодными пираньями. Весь мой клан ненавидел меня. Наследник из счастливого мира. Первое время я был в полном оглушении. Я не понимал, что происходит и не мог поверить, что это действительно происходит. Я не видел ни трупов моей семьи, ни похорон. Мафия скрыла убийство. Мол, они от меня ушли, а ко мне ворвался грабитель и БАХ. Я боялся всех, ночью вскакивал от каждого громкого шума, да и не спал почти от кошмаров. Но в какой-то момент ты устаёшь бояться. Ты не можешь нажать на курок сам. Иногда животные инстинкты сильнее нас. Чувство самосохранения несмотря на утрату, как это глупо. Но я перестал бояться. Если бы я не добился репутации и не поставил полуразрушенный клан на ноги, меня бы убили. Но я не мог ждать. Ожидание нервирует. И когда я пришёл к выводу, что мне нечего терять, я подумал: «А что, если». Что если я научусь стрелять. Что если я научусь драться. Что если я буду выполнять самые дерьмовые задания. Что если я сделаю клан ещё лучше, чем он был при отце. И знаешь что? – он усмехнулся, посмотрев на Луку, - Я начал видеть совсем другую ненависть. Когда ты ненавидишь, потому что кто-то лучше, завидуешь. И я понял, что это мне нравится. Это немного заполняет мою пустоту. И я шёл всё дальше и дальше, пока не занял лидирующие позиции в теневой торговле. Пока не начал выполнять идеально те задания, которые в принципе мало кто из мафии сможет выполнить. И стал покупать всю эту шушеру, потому что мог. И потому что чувствую наслаждение от их взглядов. Ну и конечно же моя психопатия достигала пика. И больше всего удовольствия я получал, когда убивал. Когда видел страх. Причём… ты сам видел. Мои жертвы плачут только сначала. А потом они просто от ужаса молчат, надеясь, что это кончится. Я понял разницу между мной и теми ублюдками. Они хотят почувствовать себя сильнее. Я же хочу испытывать себя и становится сильнее, - Взгляд поднялся куда-то вверх, - Я никогда не трогаю мирных людей. Только пугаю. Что они могут предложить мне? Крики, мольбы, сопли. Многие наёмники готовы таких мучить потому, что вряд ли справятся даже друг с другом.
Он вдруг вздохнул, запуская руку в смоляные волосы и причёсывая их назад.
- Что-то у меня совсем язык развязался.
- Все в порядке. - Лука махнул рукой, опустив взгляд и задумчиво хмыкнув.- Как я уже говорил, мне не с кем о Вас сплетничать. Но и будь с кем, не стал бы. - Лука снова посмотрел на мужчину, в который раз подмечая про себя этот нервный жест приглаживания волос. Так происходило в основном только без свидетелей. Когда в кабинете не было посторонних, а полукровка сидел за бумагами, мафиози периодически трогал свои волосы, ругаясь с кем-нибудь по телефону. Лука не помнил, чтобы он повторял этот жест при ком-то, кроме него и Франка. Янтарные глаза невольно опустились на сложенные впереди ладони мужчины. Испещренные темными пятнами старых и не очень ран.
- Как Ваше плечо? - вдруг произнес малыш, поднимаясь с места. - Уже больше суток ходите. Я могу сменить перевязь.
Генрих повёл плечом, но потом хмыкнул.
- Я такое уже особо не ощущаю. Если так хочется – в ванне шкафчик над раковиной. В нём всякая медицинская хрен, - Мафиози снова сбросил рубашку и откинулся назад, закрывая глаза, - Похоже, моя душа действительно продана, раз обо мне заботится демон. Интересно, если бы действительно прислуживал сатане, ты бы получал проценты с отловленных душ. Вряд ли бы Сатана позволил сожрать её полностью. Только если ты не индивидуальный предприниматель.
Полукровка ушел, но уже через пару минут вернулся с небольшой коробочкой первой помощи. Внешний вид её был таким, словно её никто так ни разу и не открывал, но Луке и не требовалось ничего такого, у чего может истечь срок годности, так что он спокойно выкладывал на диван ненужное, чтобы добраться до бинтов и салфеток. Он глухо хохотнул, иронично покачав головой и потянувшись, чтобы снять старую повязку.
- После того, как Вы видели тварей вживую, ещё остаются в уме сказки про великое зло, скупающее души? Да и, будь это так, то напротив, душу можно было бы больше не беречь, продана ведь уже. Тут скорее, как будто бы я.. - тонкие пальцы заботливо обмакнули розовые края зарастающей раны антисептиком, пока малыш отвлекал болтовней от возможных ощущений, - ..арендую её, ну или взял в кредит, поэтому вынужден заботиться. Да и проценты тут скорее мне нужно платить, если по такой схеме рассматривать. Только вот, что Вы такое? Выгодное вложение, или способ замаскироваться в людском мире? - плотные слои бинта, сложенные между собой, демоненок закрепил пластырем по всем четырем сторонам, чтобы было аккуратней и не мешало двигаться, слегка отсел, осматривая свою работу, и оставшись доволен, закрыл аптечку. - ..Пока что, по факту, это скорее бартер. Вы создали мне условия, в которых кажется, будто я отрабатываю еду и свободу своей работой, мордашкой и мелкой помощью, а я.. что ж, выполняю свою священную декоративную функцию, и, быть может, лечу от психозов. Как по мне, совершенно неравноценно. Но Вас вроде устраивает. Вы даже более странный, чем я.
Мужчина сидел как всегда спокойно, но внимательно слушал и в конце стал уже слегка улыбался.
- Удивлён, что ты все эти человечески схемы рынка, - Когда Лука закончил, мафиози снова на него посмотрел сверху вниз, - Но есть своего рода контракт. После появления юриспруденции, многие мифические истории про демонов включали его. Там заранее оговоренная сделка со всевозможными пунктами. То есть, к примеру, ты служишь мне до моей смерти, а когда я умру, я передаю тебе душу. Однако, именно такой договор легко обойти. Потому что, даже если будет пункт, что ты не можешь убить меня, то ты сможешь убить чужими руками. И вуаля, душа сразу получена. В таком случае, нужно оговаривать чёткие сроки. Служишь, к примеру, сорок лет. Правда, вопрос, если я умру раньше, что станет с душой. Ты не сможешь забрать её себе, пока срок не кончится. Однако, так как я уже подписал контракт, никто другой тоже не сможет её забрать. Или, ты должен всеми силами держать меня в живых, до истечения срока. Вдруг, душа пролежавшая слишком долго, плюёт на контракт и уходит куда-то ещё. В какое-нибудь чистилище. Кстати, - Генрих поднял брови и ещё больше улыбнулся, - С этой точки чистилище имеет весьма понятный смысл. Душа там скитается. Там пусто. Ни Рай, ни Ад. То есть, это как склад душ. Хах, как юрист я могу те ещё сказки придумывать. Особенно, учитывая, что со своим знаниями законов, я должен придумывать всевозможные пути их обхода.
Рука медленно протянулась до головы демона и тронула его волосы кончиками пальцев.
- Если бы это был бартер, то он действительно был равноценным. Как декоративная вещь, ты бы был спрятан до тех пор, пока не понадобишься. Или, как рыбки в аквариуме, ходил в определённом месте. И не в таких строгих наряда. С учётом моих нужд, я даже не знаю, что ты мог бы сделать, для отработки еды. Некоторых собак кормят, чтобы они искали наркотики. Других – на поиск людей. Третьих – для охоты. То есть, польза. Да, ты убиваешь, но это больше тренировка, а не отработка. Для пользы я бы развил тебе телапатию и ты мог вынимать из людей всю нужную мне информацию.
Рука вплеталась в волосы всё больше, погружаясь в них, как в песок, мягко тронув кожу головы.
Не то чтобы за пару месяцев возможно выучить все правила жизни в людском обществе, с поправкой за мафию, но то, что касалось Генриха и его документов, так или иначе проходило через Луку, и просто ради развлечения малыш начал вникать в написанное, а затем и прислушиваться к некоторым размышлениям мафиози по работе. По сравнению с изучением языков, разобраться в паре десятков новых понятий и явлений казалось делом плёвым.
- Может, Вам из злого колдуна переквалифицироваться в сказочника? А что, такие сказки будут даже полезней в нынешнем мире.
Лука проследил за поднимающейся в его сторону ладонью. Ещё до того, как пальцы коснулись волос, он закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям. Как бы Генрих ни вёл себя дальше, вне этого дома - прошлая ночь навсегда изменила положение дел. Даже если мафиози всё же решит держать полукровку подальше от себя, Лука чувствовал тонкую, зыбкую связь, благодаря которой шероховатые пальцы снова и снова смыкались на белых прядях, пропуская их между костяшками, как мелкий речной песок. Бартер.. Ласка в обмен на ласку. Вполне равноценно, если бы не гребанная пасть мафии, из которой не выползают без увечий.
Лука подался вперёд, не раскрывая глаз, по наитию подползая ближе и утыкаясь лбом в здоровое плечо. Сознание уплывало от этой размеренной, чертовски приятной ласки, и без хотя бы такой опоры мальчишка боялся и вовсе свалиться на главу.
- Я бы составил контракт и на шестьдесят лет. Может, даже больше. - хрипловато и пьяно пробормотал он, сглатывая накопившуюся слюну.
Это слишком страшно. Люди умеют лишь пользоваться и играться. Покупать и выбрасывать. Им нет доверия. Но так хочется попробовать поверить. Хотя бы в последний раз. Лука с горечью на языке успел обдумать то, что его затянуло, и затягивает всё сильнее, чем дольше продолжается этот контакт. Доверять такому, как Генрих, было бы последним делом. Но его руки гладят, шебуршат его кожу головы, кажется, будто уже добрую сотню лет он не чувствовал ни от кого на всем этом чертовом мире столько заботы и тепла, даже незавуалированного под просьбы или требования.
- ..Подписали бы?
Генрих наблюдал за Лукой, но уже не глазами. Взгляд смотрел сквозь и ощущения были направлены только на внутреннее. Мафиози чуть потянул на себя, уволакивая мальчишку к себе на колени, перекидывая его ноги в одну сторону. Рука трогала уверенней, перебирая локоны, не сплетая их между собой. Снова странное чувство. Колени никогда не чувствовали живой тяжести. Лишь оружие и сумки. Да и те чаще были рядом. Он сидел совсем как ребёнок. «У меня нет отца, у вас нет сына». Похоже, что они пытаются унять свою потерю друг другом. Только эта связь извращается. Впрочем, вполне понятно. Побывав в тех местах, они уже не могли чувствовать как раньше. Вряд ли мафиози когда-нибудь смог бы полюбить ребёнка как сына. Но у Луки может быть возможность найти отца. Они же демоны. Если только кто-то не нашёл способ, убить их.
- Шестьдесят лет это слишком долго, - мягко выдохнул он, чуть склоняясь и вдыхая аромат от волосы, - Я вряд ли проживу больше десяти лет. У меня нет сына. А значит, нет наследников. Когда мой клан поделят – меня убьют.
Лука тихо рассмеялся в ответ на эту браваду. Счастье кололось внутри, непривычно-яркое. И хотя притягивающие руки смутили, полукровка не стал сопротивляться - прекрасно чувствовал отсутствие каких-либо плохих намерений. Оба реагировали исключительно вслед за своими чувствами, на них же и ориентировались.
- Никто не может свергнуть вожака, если он твёрдо стоит на ногах. - пояснил Лука, успокоив смех и расслабленно опустившись щекой на теплую грудь, растворяясь в продолжающихся, осторожных прикосновениях к своей голове. То, как он "смотрел", ему определенно нравилось. Демон, в свою очередь, изредка делал глубокий медленный вдох, вбирая в себя тонкие флюиды уже полюбившейся смеси запахов.
- А Вы выстоите. Я убеждён в этом. Нет. Не так. - чуть мутные желтые глаза приоткрылись, но совсем ненадолго, лишь для того, чтобы бегло заглянуть в разные глаза мужчины. - Я готов за это драться.
Генрих слушал его и чувствовал вибрации пальцами, даже учитывая, что они были достаточно далеко. Он уже привыкал не удивлять ничему, даже своим чувствам. Это бессмысленно, когда они зашли уже так далеко. Он мог бы трогать его в первые дни, считая просто вещью. Но он сделал это после. И трогал, всё же, не так, как мог бы картину или статую. Он вслушивался в вибрации, что шли от его действие. И забирался дальше. Ему понравились стоны, то, как он льнул. Бесполезно после это спрашивать что-то ещё. Он уже сказал, что не хочет быть в клетке. И понятное, что когда попадёт на рынок, то кости судьбы могут выпасть уже не в его пользу. Ему выгодно быть в клане. А если Генрих умрёт, не будет и клана. Логично. Но где логика присутствует, когда начинается что-то вроде этого.
Нежность. Он никогда до этого не ощущал и не дарил кому-то нежность. Даже отношение с любыми животные были натянутыми. Мог покормить, но не более того. Показать то, что ты украдкой трогаешь его – как слабость. Но эта же слабость появилась и у Луки. Зная, что эти же руки могут причинить боль, он всё равно ластиться под них. Мысль появилась быстро, и рука соскользнула с затылка, пока другая легла на шею. Он обхватил её и стал медленно сдавливать.
- Смотри мне в глаза, - мягкий, но холодный голос приказал в уже привычной манере.
Разнеженный почесушками, демон даже вяло не двинулся с места. При других обстоятельствах он бы отреагировал точно так же, как в лифте. Внутри просыпалось знакомое звериное чувство, которое словно всегда лежит где-то на подкорке, и включается независимо от состояния - не позволять подходить со спины, не открывать шею, не жалеть при нападении. Но не сейчас. Полукровка протяжно, шумно выдохнул, ощущая, как пальцы мужчины смыкаются медленно, точно объятья змеи. Обратно вдохнуть стало значительно сложнее, поэтому демон затаил дыхание, и послушался приказа, распахнув слегка поплывший от нежностей взгляд вверх, на чужое лицо. Не было нужды разгадывать выражение каких либо эмоций, там всегда или почти всегда - лишь маска, зато руки говорили громче него самого. И Лука чувствовал, что сейчас ему нечего бояться. Генрих психопат и садист, но даже сейчас он не стремился пережать трахею, скорее игрался, изучая его также, как сам Лука изучает мафиози. Губы рефлекторно приоткрылись, хотя тварёнок по-прежнему не мог выдохнуть, и подёрнулись в слабой улыбке - совсем как в первый раз, когда он полез под горячую руку. Его сильно уплывающий взгляд неморгающе смотрел вглубь мафиози, чуть щурясь от дискомфорта, неосознанно цепляясь за него уже не на уровне тела, а на уровне энергий.
Приятное чувство разливалось внутри. Не только от того, что в руках была тонкая шея, с учащающимся сердцебиением. Наверное, дело больше в его взгляде. Лука не боялся и злился. Он смотрел с какой-то странной нежностью и совсем не сопротивлялся. А ещё эта улыбка, как тогда. Генрих склонился к слегка синеющим губам, едва касаясь их, а потом стал медленно разжимать руки, давая кислороду понемногу забираться в его лёгкие. Ладонь поднялась к челюсти, приподнимая лицо и целуя уверенней. Он закрыл глаза и вслушивался в собственные ощущения. Губы слегка сдвигались, медленно трогая. Было приятно их ощущать, и не было желания углубляться. Руки лежали выше и ниже шеи, точно так же не сползая куда-то ниже. Это была не похоть. Это было особое чувство чистого наслаждения. Он открывал в себе новые грани. Словно учился не только выпускать свою силу, но точно так же давая понемногу выныривая, не причиняя вреда. По-своему это было приятно. Новый вкус проявления его жестокости.
Когда он разорвал поцелуй, уронил мальчишку к другому подлокотнику, задрал его руки и сцепил на кистях замок своих пальцев. Он смотрел спокойно, изучая лицо. Глаза, ресницы, уголки, губы, нос, щеки, волосы. Рука на кистях снова стала сжиматься, но на вторую он просто опирался. Он сделал то, что пришло в голову, а что дальше – он не знал. Он привык слушаться инстинктов. Но сам же был в замешательстве. Обычно они уводили вперёд, к логичному концу. А сейчас ни одной мысли.

Лука растерялся, заметив, что мафиози куда-то уходит,и периодически крутил головой, доедая свой бургер и наблюдая за колдовством с техникой. Генрих попутно объяснял ему, но демон был с техникой на Вы и больше вникал в контекст слов, чем в их дословный смысл. Он уже доел свою порцию, и теперь с молчаливым, но пристальным интересом наблюдал за подготовкой к просмотру фильма. Наконец, свет в комнате погас, и малыш уставился на экран. Конечно, после жизни в мафии видеть испуганные лица людей из-за движения в зеркалах было просто смешно - но у кино была своя магия, а фильм, который включил Генрих, не казался слишком уж простеньким, как и всё, что он предпочитал. Сюжет был закручен довольно интригующе.
Лука убрал от себя с дивана всю мешающую шелуху, и полусел, полулёг на свой подлокотник дивана, во все глаза наблюдая за происходящим на экране. Непривыкший смотреть фильмы, как и непривыкший ни к театрам, ни к походам в люди, он и здесь порой реагировал излишне бурно: ахал, вздыхал, переживая за героев, ёрзал в беспокойстве и даже заливисто смеялся, если персонажи пытались пошутить. В глазах плясами блики с экрана, к середине начинали происходить всё более и более странные вещи.
- Люди правда так сильно боятся призраков? - шепотом поинтересовался малыш, немного приподнявшись, чтобы забрать из-под столика свою газировку. - Почему?
- Это необъяснимые явления. Это страшно потому, что ты не знаешь как с этим справиться. Ты чувствуешь себя абсолютно беспомощным перед этим. Но в нынешнее время стало больше тех, кто вырос на таких фильмах и не верит во всю паранормальщину. Но они смотрят эти фильмы именно потому, что такого не может быть. Ну, по крайней мере призраков. А про существование тварей, обычные люди не знают. Фильмы про реальные страхи пугают больше. И люди стараются закрыть глаза на это. Верят, что с ними это никогда не случиться. И тем не менее, люди любят страх. Именно такой, как в фильме. Поэтому здесь такие резкие моменты. Один призрак не напугает, но скример – то что происходит громко и внезапно – заставляет организм выплеснуть адреналин. А это такое чувство, которое становится как наркотик. От небольшой дозы адреналина ты чувствуешь радость, потому что ты дома, ты в безопасности, а это просто фильм. И потому что после адреналина возникают другие гормоны. В общем, просто так это сложно объяснить, а тебе с трудом понять, потому что ты чувствовал и видел настоящий страх в настоящих условиях. Но, этот фильм раскрывает ещё и глубокий смысл. Предательство, одиночество, и безразличие мира к страдающему существу.
Генрих по немного подъедал картошку, и брал кусочки пиццы из разных коробок.
- Можем устроить ночь просмотров фильмов. Есть фильмы ужасов как раз про реальные ужасы и то, как люди справлялись с ними. Они очень метафоричны, помогают понять состояние человека больше, чем это могут сделать слова, - мужчина как-то печально улыбнулся, покосившись на фотографию, - В голову забираются воспоминания. Не знаю, как от них отбиться.
- Я не против. - заулыбался малыш, не отрываясь от экрана. Он дотянулся до пиццы с креветками, и теперь в тихие мгновения фильма можно было уловить его крайне удовлетворенное пыхтение. На экране снова выскочил пугающий быстрый момент, и Лука слабо дернулся, но тут же с улыбкой продолжил говорить. - Мы сегодня практически ничего не делали, так что я не чувствую себя уставшим.
Взгляд сквозь мерцание и темноту коснулся рядом сидящего мафиози. Он не знал, как ещё утешить его состояние, кроме как своим присутствием, поэтому понадеялся, что ночного просмотра фильмов будет вполне достаточно. Он, все же, чувствовал себя очень неловко в этих чужих для него стенах, чтобы самому что-то предлагать. Но гостиная сейчас становилась миниатюрным раем: вкусности, полумрак и захватывающие достижения человечества в виде фильмов.
Мужчина стал переключаться на фильм. К тому же, первый уже закончился и он включил второй, один из самых любимых в прежние времена. Хайли не особо любила страшилки, поэтому, чаще всего, Генрих смотрел их в одиночестве. Особенно арт-хайсные фильмы, в которым происходит абсолютнейшая дичь, но в них скрывается больше всего смысла. И каждый для себя улавливает те, что ему ближе. Но именно этот был ещё и невероятно красивым в своём безумии. Яркие образы, без каких либо скримеров, невероятная эстетика, захватывающая дух контрастность, глубокая образность.
Генрих едва ли мог отвести взгляд от экрана, да ему и не нужно было видеть, чтобы взять что-то со стола. Когда пиликнул телефон, он мельком посмотрел на экран и положил его обратно. На середине фильма он вдруг задумался как привыкает к Луке. Это была губительная связь для них обоих. Всепожирающая. Они уже находятся практически в чреве тьмы, а вместе могут упасть ещё дальше.
Глубокий пустой космос, где даже звёзды светят с болью, теряя свой огонь. И оба они погружаются в холодный омут, закрывая глаза. Мужчина пытается его оттолкнуть как может, но он постоянно жмется. И чем дальше, тем сильнее. Почему он не оттолкнул. Почему позволил трогать себя. Почему наслаждался этим. Но важнее всего, почему он сам наслаждался этим. Руки скользи по тёплому мрамору и не могли оторваться. Он был идеален во всём. Везде. Даже в месте похоти всех людей, вызывающей отвращение. Конечно, Генриху по большей части было наплевать, что на женские, что на мужские органы. Но это безразличие. А здесь… руки сами тянулись. К его нежному месту. Было приятно наблюдать глазом и руками. Как он извивался, как мурашился, как билось его сердце. И он не соврал, ему нравилось видеть на нём синяки. И стоило представить его с синями или красными пятнами, с ранам, как всё загоралось ещё больше. Это не был голод, о котором в постели говорят люди. Это был голод садиста. Хотелось смять его. Задушить. Сожрать. Но Генрих уже понимал, что эти желания будут не такими, с какими он убивал пленников. На них он выплёскивал всю свою ненависть и добивался мучительной смерти. А с Лукой... он не хотел убивать его.
- Лука, - вдруг возник тихий голос, - Как ты относишься к боли?
Лука не мог припомнить, когда бы ещё ему было так уютно. Сытый и полный впечатлений от пищи и от фильма, он поудобней подтянуть к себе ноги, утыкаясь подбородком в край коленок, и во все глаза смотрел на экран. Этот фильм сильно отличался от предыдущего: не было привычных заставок, привычных ракурсов на обжитой уютный домик, привычного знакомства с героями. Всё началось как будто бы с середины, заставляя зрителя самого вникать в историю, насколько он может, слой за слоем проникая в заложенный смысл. Малыш смотрел почти не дыша, позволяя фильму окунуть себя в свою атмосферу, открывая ему свою не имеющую никаких ожиданий душу. Похоже, именно этого фильм и ждал. Он запускал свои щупальца в душу, слегка выворачивая её и позволяя раскрыть немного глубинного смысла уже к середине. Полукровка был так увлечен, что уже не тянулся к еде, лишь горлышко газировки стискивалось в худых гостистых пальцах, пряча волнение.
Голос мафиози вытянул из оглушенного состояния. Лука не стал поворачивать голову - он прекрасно его услышал. И будто бы из-за фильма, а быть может, из-за комфорта, растопившего все предохранители, полукровка враз смог вспомнить целый фрагмент прошлого. Он вспыхнул так ярко, что Лука уже не мог молчать - он хотел произнести его, тем более, что это касалось ответа, произнести, просто чтобы не позволить себе забыть снова. Чтобы хотя бы одно существо на земле ещё помнило об этом.
- "На колени". Так он говорил. Единственное, что он говорил, когда входил в комнату. Его "питомцы" научились делать это даже синхронно. Оседали, как перепуганные утята. Один вид его ебучей трости всех повергал в дрожь. Кроме угадайте кого. - Кривая ухмылка поползла наверх, но ясный взгляд, смотрящий в экран. был абсолютно пуст на эмоции. - Ни одно живое существо не способно любить боль. Но.. если её становится через край, она способна вызывать привыкание. Менять химию в мозгу. - Он закрыл глаза, на пробу пожмурив ресницы, словно морщился от неприязни. - Акула смог убить его даже с моим разбитым телом. Эта боль понравилась нам обоим.
Взгляд медленно соскользнул в сторону, впиваясь в туманный слепой глаз мужчины напротив себя.
- С тех пор боль больше наша союзница, чем враг. Доказывает, что по крайней мере мы ещё живы.
Мужчина остановил фильм ещё на начале истории Луки, хотя было уже больше половины. Он переключил на какой-то идиотский фильм, понизив громкость, чтобы просто заполнять тишину чем-то.
- Любопытный опыт, - ответил он, не поведя даже бровью, а потом повернул голову полностью, - У меня тоже много болезненных историй. Хотя самую сочную ты уже узнал. Хочешь узнать про мой глаз, - Генрих направил палец на слепой глаз.
Мальчишка несколько смутился, потому что, наверняка это была неприятно потеря. Но всё же любопытства было больше. Поэтому он кивнул.
- Это было через два года и три месяца после их гибели. Всё это время я только учился быть «цепным псом». Мне довольно часто удавалось избежать смерти чудесным образом. Потому что я не умел драться, не умел стрелять. Вечно попадал мимо. Мог попасть только если подойду вплотную. Поэтому чаще всего пользовался ручным оружием. Хотя это было даже не оружие. Инструменты, вроде гаечного ключа или монтировки. Или просто трубы. Хотя была и любимая титановая бита, - от этих воспоминания Генрих по странному улыбнулся, то ли радостно, то ли злорадно, было сложно понять, - Меня послали вынюхать кое-какую информацию их одной группировки. Не мафии, но довольно широкой банды, захватывающей всё больше территорий на теневом рынке, начиная поджимать мафию. Я должен был узнать, как они делают. Нарит все секреты. Я успешно пробрался в самый центр их логова, но как только всё собрал… - он усмехнулся, прикрывая глаз, - Поворачиваюсь я к проёму, а там стоит вожак. В его руке пистолет, но он не направляет на меня. Он смотрит на меня как на лакомую добычу. Один из тех, кто не любит убивать, но может делать это филигранно, как и пытать. А всё, что у меня было, я отправил Росси. Я разбил телефон, и пока он подбегал ко мне, проглотил все карты данных. Он смотрел сурово, даже с жалостью и сказал: «зря ты это сделал. Мы бы просто наказали тебя, а теперь придётся вскрывать брюхо». Он держал меня за горло, но я хрипло смеялся. Один точный замах и я выключился. Думаю, он долгое время был военным. Такая статность и точность бывает только у них, - Генрих открыл глаза и посмотрел на мелькающие картинки на телевизоре, - Очнулся я уже привязанным. Вокруг было много голодных гиен, а передо мной сидел он. Этот задумчивый взгляд абсолютно чёрных глаз я запомнил навсегда. Они понимали, что их уничтожал, если убьют меня. И не могли калечить смертельно. Первым делом мои ладони прибили к подлокотникам стула, как Иисуса. Потом сделали это с ногами. Я впервые тогда начал испытывать от этого наслаждения. Было больнее всего того, что я испытал физически. Перед глазами плыло, но я чётко видел этот взгляд. Он не был холодным. Я видел в нём сожаление и удивление, хотя лицо было безэмоциональным. Потом они начали подниматься сверху вниз. Крюки, гвозди, какие-то зубчатые прищепки. Он спрашивал каждый раз, что я узнал. Что успел отправить. Кто меня послал. И секреты мафии. Я смеялся, хотя тогда ещё срывался на крик. Но чёрт, его взгляд добавлял ситуации особый антураж. Наверное, именно тогда я подумал, что смерть от такого как он – истинное наслаждение. Он был сильным противником, при том, что не обладал ни каплей той злости и ненависти, с которой обычно налетают наёмники. Я весь был увешан всякими примочки. Некоторые даже свисали на лоскутах моей кожи, но нигде не было сильного кровотечения. Меня сразу заливали тем, что сворачивает кровь. Когда они добрались до рта, они вставили мне расширитель. А потом раскалённое железо прижимали к внутренней стороне щёк. Всё делали его помощники. Язык, конечно, не тронули, чтобы я рассказал. От боли я был уже на грани. Ему приходилось отрезвлять меня пощёчинами и нашатырём. И вот, он даёт сигнал парнями разойтись и встаёт сам. Он сказал, что впервые видит такого стойкого парня. И что он восхищён. А потом взял нож в руки. Тот самый, что я набил на плече. Он уже не спрашивал ничего. Я так думаю, он хотел оставить мне подарок. Напоминание или о том, то меня ждёт. Или о том, что я выдержал. От шока я уже не чувствовал, как лезвие входит в мою кожу до самой кости, оставляя след даже на черепе. Лезвие было тонким и идеально заточенным. Так что у меня на лице оставался хирургический порез. Его рука умела держаться ровно, прямая линия. Всё ниже и ниже. Он сказал: «Закрой глаза». И я его послушал. Почему-то, именно по глазу он не давил сильно. Только поверхностно, но по кости он продолжал так же идти. Медленно, будто с наслаждением. Я уже не чувствовал левого глаза и не мог его открыть. Он слегка порвал мою щёку, но зубы спасали от слишком большой дыры. Он довёл до самого подбородка. Он стоял, вытирая свой нож, смотрел в мой глаз так же спокойно, затем подал ещё знак и ушёл. Я надеялся встретить смерть, но она и здесь меня обломала. Из меня вытащили всё. Особо глубокие раны перевязали. И на глаз налажили повязку. Потом начали пичкать всякой хренью, от которой я блевал, а потом и поносил. Но желудок сделал своё дело. Карты поплавились и их уже невозможно было прочитать, - он тронул свой шрам, проезжаясь подушечками пальцев по нему снизу вверх. Меня выбросили на обочине. Не было ни телефона, ни денег. Но мне удивительно было легко. Такой как он восхищался мной. И тогда я решил, что стану достойным противником и приду к нему. И я стал. Ещё пять лет спустя, мы встретились. У нас был налёт, но я даже не знал, что на эту же банду. Они скрылись от глаз мафии. И потом я заметил его. Даже без одного глаза. А он меня – нет. И я подошёл к нему со спины. Может, он уже не хотел бороться, но я не верил, что он не слышал меня. Я приставил дуло к его голове. А он молчал. И ничего не делал. Просто стоял и молчал. Меня это взбесило и я выстрелил ему в ногу. Я кричал, чтобы он боролся. А он перевернулся и посмотрел на меня с улыбкой: «Я рад, что это ты, волчонок». И смотрел на меня, пока я не пустил ему пулю в лоб. Такое разочарование.

Луку даже не удивило новое имя, как будто оно отозвалось откуда-то из глубин сознания, и Лука понял, чье оно, сразу, как произнеслось. Губы поджались, кривясь уголками рта в неуверенной улыбке.
- Мне неведомы его решения, - наконец произнес демон, нарушая настороженное молчание. - Но мне известны мои. И некоторые Ваши. Мне этого достаточно. - тонкая фигурка покачнулась, поднимаясь на ноги. - Для меня вполне очевидно, что у меня нет никаких "пап", как у Вас нет больше сына. И мне совершенно некого искать. Если он ещё раз побеспокоит Вас - я разрешаю стрелять. Всё равно не убьете.
Мягкие шажки спрыгнули с ковролина и зачастили в сторону кухни. Побрякивание, недолгое клацание и хлопанье холодильника, когда демон вернулся к сидящему снова, протягивая ему стакан с минеральной водой.
- Выпейте, ради исключения. Чтобы унять спазм.
Мужчина присел, оборачивая на ребёнка и принимая стакан.
- К твоему сведению, я не только виски пью. Последние месяцы были довольно сложными, - в один миг стакан был опрокинут и мужчина отставил его, отклонившись и поставив руки сзади, - Ты боишься, что убьёшь кого-то, но именно выстрелы его будут провоцировать. Так что, выстрелить в него – значит убить себя. Зачем так сложно, если я могу сразу пустить себе пулю в лоб? Да, я хотел умереть от твоих рук, но в бою или когда ты сам примешь это решение. А провокация всё равно что суицид. Я не трогал его – он не трогал меня. Это не поведение демонов в книжках, а самое настоящее звериное. Пока нет причины, он смирный.
Длинный вздох, он посмотрел на пятно блевотины и поднялся. Сначала двигая конечностями, чтобы ощутить, в каком состоянии он, а потом взглянул на полукровку. Он подошёл ближе, протянув руку до его подбородка, чуть надавив пальцами и повернув его голову в бок. На скуле красовался синяк. Он уже видел, как проходили синяки на шее. Максимум два дня и уже нет никаких последствий.
- Если ты будешь бросаться мне под руку в такие моменты, я могу втянуться, - слабо усмехнулся мафиози, отпуская руку и проходя мимо, - Ты очаровательно выглядишь с синяками.
С этими словами он прошел мимо кухни, заглянув в помещение дальше лестницы. Оттуда он вышел с небольшим ведром, губкой и средством, сразу возвращаясь к пятну. Как только он стал затирать, в воздухе поднялся химический запах, который едва ли мог загасить приторный запах цветов.
- Тогда просто можете передать ему при встрече, чтобы отъебался. - Свет, падающий из кухни, освещал лишь кусок спины и немного бликовал в волосах. Малыш сидел к свету спиной, но даже при таком положении, стоило слегка повернуть его лицо, и в глазах отразились светлые блинчики света, бликующие в сторону. Лука даже не успел понять, что может рассматривать мужчина, а когда услышал про синяк, удивлённо хмыкнул, и машинально потёр это место, будто надеясь подтвердить его наличие. Было совершенно не больно, ситуация была гораздо больнее. Лука не двигался, пока мужчина ходил туда-обратно за дез.средствами, так и продолжая сидеть на чистой части ковролина, с равнодушным кошачьим прищуром наблюдая за работой чужих жилистых рук, убирающих последствия приступа.
- Вы обречены втянуться. - уголок мелкого рта потянулся вправо и вверх слабо изогнутой линией. Бликующие глаза медленно скользнули по рукам, дальше и выше, на линию подбородка, на шрам, и наконец в глаза.
Закончив с оттиранием, мужчина тяжело выдохнул, разминая плечи, пока оставляя ведро здесь. Его голова повернулась и серый глаз посмотрел на малыша как-то сквозь, словно его здесь не было. Он уже не смотрел, лишь слушал.
- Демоны жаждут выбраться. А ты продолжаешь топить себе. Заменил одну клетку на другую.
Лука лишь пожал плечами, ничего на это не ответив. Спорить сейчас хотелось меньше всего. Генрих наконец поднялся и отнёс ведро в ванную, какой-то время провозившись там, после чего вернулся, вытирая руки полотенцем.
- Разблеваться при ком-то, так нелицеприятно, - хмыкнул он себе под нос, прикрыл здоровый глаз и посмотрел на картину, в которую целился, - Иногда думаю, как бы Хайли отнеслась к тому, что я сын мафии. Может, стоило сказать ей сразу, - тяжело вздохнул Генрих, - В любом случае, выбор уже был сделан. И мы получили результаты его. Мёртвым сейчас намного легче, - мужчина взял телефон, что-то проверить, и отбросил его на диван, - Это мы ещё не заходили в комнату Тома, - ухмыльнулся он. Нет, не стоит думать о нём, - пальцы потёрли бровные дуги, отбрасывая все мысли, - Это ебанная психопатия, вечно приводит меня к этому из абсолютно любых ситуаций.
Снова мужчина повернулся на Луку, но уже смотрел на него пристально, без каких-либо эмоций. В голове рисовались самые разные эмоции. Было ужасно сильное садисткое желание избить его. За то, что придушил его приступ. Или потому что лез в эту чернь. Он уже видел, как пинал его в живот, как наступал на его руки, как вздёргивал за волосы, чтобы снова приложить обо что-то. И этот спокойный взгляд напротив, с грустной улыбкой, терпящей всё это. Он понимал, почему все злились его улыбки, но она была насмехающейся, холодной и кровожадный. В нём же только грусть, терпение и… доброта? Его это сбивало с толку, но в тоже время заводило настолько, что начинало сводить руки. Как же хотелось разбить эту мордашку. Оставить множество ран и смотреть, как он скулит. Мужчина невольно приоткрыл губы и тяжело задышал, сжимая кулаки.
Скулит.
Стонет?
Запятнанное кровью лицо в миг изменилось. Он плакал, но не от боли. Он так сладко стонал. И в тумане смотрел на него, позволяя себе трогать и произносить его имя.
Губы сжались в полоску, и мафиози тут же развернулся к демону спиной, приглаживая волосы назад.
Глядя на вновь потемневший взгляд напротив, Лука затаил дыхание, а когда мужчина резко отвернулся и как-то будто чему-то обозлился, решил, что лучше будет дать ему пару минут отдохнуть наедине со своими мыслями. После того, что произошло, второй приступ явно не накроет так быстро, а личное пространство для человека, который всё привык делать один, это неотъемлемое право и уже практически обязанность. Малыш тихо соскользнул со своего места, и пока мафиози уносил ведро с грязной водой в сторону ванной, выскользнул на небольшой балкон, примыкающий к кухне. Несмотря на вечер, его моментально обдул теплый ветерок, нагретый за день из-за обширных асфальтовых дорожек. Лука заметил вдалеке мужчину на велосипеде с квадратным рюкзаком, и улыбнулся каким-то своим мыслям. Ещё есть шанс сделать этот отгул от работы приятным.
- Проголодались? - Лука возник в проёме межкомнатной двери, но лишь на секунду, сразу же отступая и пропуская в коридор. - Там курьер. Думаю, это к нам. Дороги здесь совсем пустые. Совсем не как в городе.
- Как раз вовремя, - мужчина закончил мыть посуду, которую они использовали для завтрака, - Бедолага долго мчался, но за чаевые в размере своей месячной зарплаты, - усмехнулся Генрих, потом зашёл в гостиную, накинул на плечи рубашку с коротким рукавом, даже не застёгивая пуговицы.
Он вышел на встречу к бедному печальному курьеру. Тот остановился у начала дорожки к дому, спуская свой квадратный рюкзак. Всё, что было в нём до самого верха, он передал мужчине. А тот высунул целую пачку купюр, протягивая парнишке. Курьер смутился, недоверчиво покосившись на мафиози.
- Не бойся, они не меченые, - улыбнулся Генрих, вкладывая в протянутую ладонь, - Это моя благодарность, за такой долгий путь.
- Спасибо… сэр, - смущённо вымолвил он, уже по виду пачки представляя, как много денег ему передали. Назад он ехал окрылённый, даже не торопясь.
Генрих тем временем с грузом прошёл к гостиной, отодвинул вазу и фотографию, положив пачку коробок пицц, десяток гамбургеров, пару больших упаковок деревенской картошки и картошки-фри. Так же на стол выстроились небольшие бутылки со странным содержимом разным цветов.
- Зачем нам столько? – удивлённо произнёс Лука, окидывая всё добро взглядом.
- Я понятия не имею о твоих вкусах. Еда не должна быть такой, чтобы её запихивать только потому, что надо есть. Так что попробуешь и выберешь то, что тебе нравится больше всего, - пожал плечами мужчина, уже подтягивая себе с зелёной газировкой и один из бургеров.
- Но оно же испортиться…
- Здесь сплошная химия. Оно потеряет немного вкуса, станет жёстче, но в холодильнике проживёт ещё около недели. Может, останемся на пару дней и будем всё это хомячить, - пожал плечами мафиози, - И всегда можно раздать голодающим, - оскалился он, а потом с любопытством смотрел на Луку, рассматривающего всё это добро.
Лука немного опешил, когда посмотрел на размер пакетов, которые мужчина внёс в дом. Казалось, что это не заказ еды, а тюки с награбленным где-то добром, ибо хвостиков у пакетов едва хватало, чтобы завязаться узелком, настолько туго они были набиты.
- Ещё.. на пару дней? - озадаченно повторил малыш, приближаясь к столу и окидывая взглядом несметные горы еды. Пахло не менее вкусно, чем готовка в особняке, но гораздо ярче. Раскрыв осторожно одну из коробок, он принюхался к пицце, сразу же подмечая изумительный запах ещё горячего сыра и каких-то пряных приправ. Взяв себе ломтик от этого странного "блина" с начинкой, Лука для удобства сложил его пополам, и аккуратно надкусил. Сложно было поверить, что такое - еда для нищебродов, было чертовски вкусно, малыш даже не заметил, как проглотил кусочек, облизнув кончики пальцев. Перспектива, что они смогут ещё минимум два дня ничего не делать, ещё и есть такие вкусности, манила своей соблазнительностью. Полукровка наугад выбрал одну из бутылок с газировкой кричаще-розового цвета, снова окинув весь этот "рог изобилия" изучающим взглядом. Затем посмотрел на то, что ест мужчина, и даже слегка наклонился в его сторону, рассматривая удивительную конструкцию не то бутерброда, не то хлебного пирожного.
- Ч.. что это? И почему оно слоёное?
Генрих усмехнулся поднимая бургер и протягивая, чтобы он оказался перед лицом Луки.
- Минимум ингредиентов, максимум набивки желудка, чтобы получить ощущение сытости. Оно калорийное, конечно, но не полезное. Здесь использованы усилители вкуса – химия. То, что ты ел в особняке, делал полностью в ручную и подбирался вкус смешением разных ингредиентов в разных пропорциях. Это дорого для беднягов. А без химии это будет не так вкусно. Снизу булка, потом кусок мяса, прожаренный в огромном количестве масла, потом маленькие куски разных овощей, соус между всем этим и сверху ещё булка. Котлета может быть говяжьей или куриной. Могут быть помидоры, огурцы, салат, лук, сыр. Ну и соусы разные. Это и есть разница между бургерами, - Генрих вернул бургер к себе и откусил от него, прожёвывая и проглатывая, - Пицца что-то похожее. Тесто, сверху разные ингредиенты в минимальных количествах, ну, по сравнению с нашими порциями. Сыр, соус. И всё. Там есть пицца с креветками, ты говорил, что они тебе нравятся. В общем, можешь пока попробовать кусочек каждой.
Мафиози открыл свою газировку и отпил почти треть её.
- Как давно я не чувствовал этих вкусов, - он прикрыл глаза и выдохнул, - Я ел бургеры, но дорогие делаются иначе. Избегают усилители, минимум масла и всё такое. Конечно, это вредная пища, но вызывает привыкание. Как раз потому, что в природе нет таких вкусов. Их создали люди. А тебе вообще можно только этим питаться. Ты демон, - Он вытянул палочку картошки и поднял, - А вот это картошка фри. В ней больше масла, чем картошки, - Он съел её и расплылся в улыбке, - Но как же вкусно. Особенно, когда ты давно не ел этого.
Лука вперился в протянутый бургер, внимая рассказу и хлопая глазами на "разрез" странного лакомства с укушенной стороны. В целом, всё как и описывал мужчина: полукровка видел тесно зажатые между кусочками хлеба ломтики томата, бурого цвета мясо, зеленые прожилки салата и кремово-желтое нечто, видимо, играющее функцию соуса.
- Можно.. попробовать всё? - от любопытства у тварёнка загорелись глаза. Но несмотря на упоминание о креветках, захотелось попробовать именно бургер, как нечто совсем для него необычное. К тому же, мафиози слишком аппетитно его уплетал. Взяв один, малыш решил не разбирать запахи на составляющие заранее, чтобы было интересней, отвернул край у бумажного конверта-упаковки, и настороженно надкусил его, начиная жевать. По мере этого глаза у мальчишки становились всё более и более круглыми.
- Это ше так фкуфно! - воскликнул он, немного неумело придерживая в лапках расползающуюся конструкцию и проглатывая, прежде чем продолжить. - Оно пахнет.. как костром. И острое! Ух.. Это правда для бедняков? А почему она вредная? Из-за добавок? - мелкая пасть снова занялась едой, оторваться с непривычки было попросту невозможно. Лука жмурился, как самый счастливый на свете зверь, откинувшись на спинку дивана и ёжась от новых впечатлений на языке. Но самых удивительным был не вкус дешевой еды, даже не цвет напитков. Удивительней всего было видеть Генриха настолько расслабленным и ..счастливым? Сложно было помыслить "Генрих" и "счастливый" в одном предложении, особенно находясь в доме его скорби. Но Лука залип на улыбке мужчины, пока он наслаждался своими ощущениями ностальгии. На мгновенье в комнату вернулся Генрих с фоторамок. Это было так неожиданно, но малыш поймал мгновенье, в которое его лицо просияло, и будто бы весь этот налёт ненависти на живой мир куда-то делся, оставив лишь чистую душу. Демон поспешил отвести взгляд, и снова куснул бургер, скрыто улыбнувшись. На душе становилось тепло от таких перемен.
- Так, - вдруг сказал мужчина, встав и выключая магнитофон, - аппетитности это замечательно, но мне стало скучновато так сидеть под чавканье, - Мужчина отошёл ненадолго к машине, забрал оттуда разные технические штуки. На телевизор лёг планшет, а от него потянулся провод куда-то за небольшой плазменный телевизор, - Когда-то эта штука стоила нам целое состояние. В другой жизни. Хотя, в то время это было ещё не самым худшим вариантом. Но на нём нет подключения к кабельному, интернета и всего. Хорошо хотя бы можно подключить планшет. Взял маленький пультик для планшета и стал рыскать в разных плашках, отыскивав фильм ужасов, - Заценишь, что обычные люди называют «ужасом», - выключив свет, он вернулся на диван, прибавляя громкости уже пультом для телевизора.
Кроме ужасов Лука увидел обычную мирскую жизнь, в которой пребывали герои. Никаких перестрелок, никаких наёмников, усеянных шрамами. Обычная счастливая семья. Пара деток, мама и папа. Дом похожий на тот, в котором они сейчас сидели, простенькая машина, простенькая одежда. Ужин, приготовленный вручную, детское рисование и разношёрстные увлечение. Фильм был про что-то паранормальное, но странности только начинали про

Лука украдкой посмотрел в сторону самодовольного мужчины, благо, запрокинутая голова и закрытые глаза позволяли пока смотреть на него со всей перекипавшей внутри дозой возмущения. Но отрицать было глупо - ему понравилось тоже. Да даже смысла спрашивать не было, мафиози видел всё, что называется, в упор. Полукровка был рад, что из-за опьянения всё запомнилось, как в тумане, но собственные стоны явно не укладывались в расклад обычного поведения, а Лука понимал: в отличие от него, Генрих наверняка запомнил всё, до мельчайших деталей. Тяжело вздохнув, тварёнок уронил голову в руки, мучаясь непреодолимыми мыслями, и какое-то время комната наполнялась лишь звуками музыки.
- ... - диван заскрипел, когда мальчишка ползком пересёк пустой квадрат дивана по центру, сокращая расстояние до вольготно раскинувшегося мафиози. Его рука лежала здесь же, вдоль спинки, и без рубашки змеи, опутывающие бицепсы, казались ещё ярче. Лука наклонился ближе, разглядывая искусно переплетающихся друг с другом монстров, пока не уткнулся носом в сгиб локтя, измученно выдохнув и закрыв глаза. Даже без одежды, в чужой обстановке, кожа всё равно пахнет неизменно-крепким букетом парфюма и табака. Запах, от которого уже как по приказу внутри становится легче.
- Тоже. - еле слышно выдохнул демон, не двигаясь.
Генрих не стал ни усмехаться, ни открывать глаза. Он и так прекрасно всё чувствовал и «видел». Его рука медленно сместилась, заставляя мальчонку соскользнуть на грудь, а потом поднял ладонь до его голову, едва ощутимо касаясь подушечками волос.
- Мне тоже странно это ощущать, - спокойно проговорил мафиози, - Я ни с кем не спал, как уже и говорил. Только делал больно, садировал и убивал. Это было моим наслаждением. Даже больше. Да и ты… такой юный. То есть, да, меня не удивляет, как можно что-то подобное делать с ребёнком. Даже человеческих детей тут насиловать нормально, не говоря уже о демонах. Но меня это никогда не привлекало. Хочется думать, что это просто способ уйти от памяти дома. Я мог бы спокойно бить тебя, душить, резать, если бы ты дал мне повод, но это, - тихо посмеявшись, он накрыл другой ладонью своё лицо, - С самого начала ты показал свой характер. Бойкий и гибкий. Ты уже говорил о своей слабости и…
Зрячий глаз открылся и посмотрел на потолок сквозь пальцы. Он хотел сказать «я хотел сделать тебе больно». Это было в его «статусе». В той маске, которую он создавал. Но по какой-то неведомой причине он просто не мог сказать это. Не тогда, когда он пустил к себе. И не тогда, когда он уже множество раз сокращал расстояние, готовясь к любым последствиям.
- Мы застряли на этом острове. Мафия меня не отпустит живым. А ты не сможешь жить без клетки, пока жив, - вздохнул Генрих, опуская голову, но смотря куда-то в пустоту, - Когда ты звал папу обращённый, ты спрашивал это у меня. И в какой-то из разов я ответил «да». После этого Акула приходил ко мне. И… - он глубоко вдохнул, но это не помогало, он убрал руку с Луки и сгорбился, взявшись за свои волосы около ушей, - Папа, кричал он. Истошно. Папа, мне больно. Папа. Лука, уйди, я… не остановлю это сейчас.
Тьма обволакивала его, забирала, прямо на глазах. Прижатый щекой к груди, демон задрал голову и вытянулся в спине, забираясь чуть повыше и крепко оплетая руками шею. Он чувствовал мандраж в каменеющих ладонях, сжимающих уши, и не боялся боли. Теперь, совсем не боялся.
- Нет. - твердо выдохнул полукровка над виском, чуть прикасаясь губами к вечно содранным костяшкам ладони, прижатой к голове. - Я не оставлю Вас наедине с этим. Никогда. Я рядом, я здесь. Не бойтесь за меня. - тонкие пальцы ухватились за ворот, и на мгновенье ребенок прижался всем своим телом, будто провожая взрослого на бой.
Тяжёлое дыхание, звон в ушах. Прикосновения стали слишком острыми для кожи, он стиснул зубы, но это всё же взорвалось. Он ударил ладонью наотмашь, заставляя ребёнка врезаться в спинку. Сорвался сам с дивана, запутавшись в собственных ногах. Прополз короткий участок на четвереньках. Раздался истеричным смехом и поднялся. Широкие шаги к кухне. Нужную полку он просто выдернул, разбрасывая по полу ножи, пули и револьвер. Отточенные движения. Все пули заняли пустые места в барабане. Одним движением он защёлкнул его. Полукровка ожидаемо подошёл. Генрих взвёл курок, закрывая другой рукой зрячий глаз, и приставил дуло прямо к его лбу.
Толчок от себя не вызвал удивленного вскрика, Лука даже не изменился в лице, он заранее немного расслабил объятья, ожидая либо удара, либо чего похуже. Но пока что, мужчина убегал. Бешеный темный взгляд. Его гнала стихия, затмевающая собой разум, логику, чувства, всё, что только есть живого в существе или человеке. Лука узнавал её, и, разумеется, в голове билась лишь одна мысль: изгнать. Пусть ненадолго, до следующего срыва, но изгнать сейчас, заставить уйти, позволить этому вечеру просто быть, тихим и ламповым, таким, каким он начинался. Их короткий бег выглядел, как погоня, только малыш подбежал не с целью снова повиснуть на мужчине, аки коала. Больше всего он боялся, что в припадке ярости мужчина сделает что-то себе.
Ледяная сталь взглянула на полукровку такой же бездной дула, какая иногда варится в его глазах. Лука замер. Без страха или шока. Просто застыл, глядя поверх прицела в звериный глаз напротив.
- Если хочешь убить меня, - заговорил полукровка, пытаясь звучать громче играющей музыки, - Ты должен убедиться, что я обездвижен. Иначе я рефлекторно успею увернуться.
Короткая нервная усмешка. Он редко встречал кого-то настолько уверенного в своих силах. Возможно, его тело просто не знало, как реагировать. Пистолет держался, но вскоре его рука дрогнула и револьвер просто выпал на пол. Руки опустились, но оба глаза были закрыты. Он прислушивался. Не дёргая головой, просто повернул голову в сторону, слушая то, что было важно.
Много голосов звенело в его голове. Он пытался заглушить их все. Пытался устоять в этом бушующем море, но оно его поглощало. Глаза раскрылись и взгляд быстро бросался от одного предмета к другом. Он искал что-то подходящее, искал что-то, что встрепенёт его душу. Что-то, что может вызвать наслаждение. Но в итоге он оттолкнул полукровку и пошёл в гараж. Дверь была с такой силой распахнута, что едва удержалась на петлях, врезаясь ручкой в стену. Он спустился вниз, взял с одного из стеллажей монтировку и вернулся обратно в дом. Снова дёрганный взгляд, до боли в пальцах он сжимал железо, пока не нашёл. Огромная картина с его семьёй. Он замахнулся, но так и застыл. Внутренняя борьба желала продолжить уничтожения, но другая сила сдерживала её. Поэтому до сих пор он не разрушил этот дом. Он просто не мог. Безумный крик, он падает на колени в тёмное пятно на ковре и отпускает инструмент. Снова вцепился в волосы, но уже не зажимал уши.
- Так нельзя. С детьми так нельзя. Так нельзя. Долбанные педофилы. Долбанный педофил. Так нельзя, с детьми так нельзя. Томми. Так нельзя. Так нельзя. Так нельзя, - повторял он раскачиваясь, натягивая волосы до того, что они едва не оставались в его пальцах.
Лука метнулся к лестнице вниз, но увидев, как мафиози хватает что-то и возвращается, предусмотрительно отпрыгнул от прохода подальше, лишь наблюдая. Сейчас он не мог остановить это. Дом сам справлялся с этим. Только вот, это было больнее, гораздо больнее, чем удар когтями или пулевое ранение. Мгновенье, и стены сотряслись от крика. Полукровка не смог выдержать это без эмоций, его коротко сильно передёрнуло, и он шагнул навстречу, всё ещё оставаясь на достаточном расстоянии, чтобы не получить монтировкой по голове. Даже собственные руки слегка затряслись.
- Генрих. - позвал он чуть слышно, по мере приближения опустившись сначала на колени, а затем и на четвереньки, почти ползком приближаясь к мужчине и мягко оттягивая монтировку подальше. Касаться тваренок не стал, слишком рискованно, но..
Возле уха зажурчала тихая, шепотливая песня. Даже не песня, просто мотив, повторяющийся сам на себе, похожий на колыбельную или детскую считалочку. Лука осторожно напевал, стоя позади, уволакивая за собой из тьмы, надеясь, по крайней мере, что это поможет Генриху придти в себя.
Мафиози затих, опуская руки, и сам встал на четвереньки. Его тело крупно затрясло, а потом изо рта полилась рвота. Он кашлял от боли и спазмов. Остальные два были меньше, чем первый, но по его тяжёлым стонам ему явно было очень больно. Минут пять он просто так стоял и лупил в пустоту, тяжело дыша. Потом косо сел, опустив руки на пол ладонями вверх и уставился на картину невидящим взглядом, дыша уже через приоткрытый рот.
Это было лучшее, что могло случиться, так что полукровка мысленно выдохнул, не вмешиваясь и позволяя боли найти тот выход, который она предпочла. Любой выход был хорошим. Лука слегка отсел и лишь наблюдал, как бы сильно ни хотелось вмешаться, помочь или поговорить. Он знал, что здесь некоторые действия лишь ухудшат положение дела. Когда же мужчина замер, и просидел так больше минуты, не пытаясь срываться с места в поисках оружия, полукровка позволил себе шевельнуться, и вновь подсел немного ближе, но не касаясь и не глядя - лишь позволяя мужчине поймать себя в поле его зрения.
Генрих не видел даже картины. Если бы он видел, то вряд ли бы смог успокоиться. Но сейчас он прекрасно слышал, а в голове разливались образы, разный шум, не связанный с тем, что происходило здесь. Голоса стихли, позволяя звучать шороху листьев, шуршанию речки, птичьим трелям. В нос пробирался мягкий запах роз. Он знал, куда эта тропинка ведёт его. Туда, куда он часто ездил и просто сидел, наблюдал за жизнью леса рядом. Он не разговаривал, не плакал и не убивался. Там он просто сидел. Почему-то, именно там было спокойнее всего. Может быть, потому что они больше не страдали. Они упокоились. И Генрих уже понимал, что тот покой, который они получили, дороже его гнилой жизни. Он закрыл глаза и медленно опустился на пол, гладя всё ещё мягкий ковролин, словно травинки под собой.
- Ты такой ебанутый, - наконец сказал Генрих, - Лезть прямо под ствол, когда тебе говорят уёбивать, - он как-то горько рассмеялся, - Берёшь пример с меня? Вот только Акула на меня ни разу даже не пытался напасть.

- Да, но у нас только наши догадки. Нельзя прийти в Совет и сказать «я считаю, что этот ебанько хотел меня убить». Это серьёзное осквернение репутации, которое тоже наказывается. А меня даже в мафии не все любят. Яб сказал, за мою голову многие кланы заплатили бы такое количество нулей, которое ты ещё не видел, - горько усмехнулся мужчина, посмотрев на Луку, - Меня не убивают, потому что таковы законы мафии. Должны быть веские основания, чтобы это сделать. Иначе шаткий мир разрушится. Это будет означать, что любой желающий, может убить кровную родню и взойти на престол. Именно поэтому клана, который попытался меня убить – больше нет. Их полностью зачистили. Можешь представить эту картину. То количество наёмников, что ты видел в особняке – и все застрелены. Кровь сочилась рекой, - Генрих набрал номер, но пока не начал звонок, задумавшись о своём, - Заявить, что тот, кто под покровительство Росси преступил закон мафии – значит пойти против целого клана. Меня не убьют, но многое будет разрушено, если я приду туда без неоспоримых доказательств вины Штейна.
Он вздохнул и подошёл к окну, полностью одёргивая штору, чтобы посмотреть вдаль.
- Франк, я только что понял. Это был Штейн. Он нанял банду в театре. Комиссар был только приманкой, чтобы убить меня, за этим и бомба. Им нужно было задержать меня. Вот только Штейн как всегда слишком высокомерен, чтобы основательно задаться вопросом. За ним мы не можем следить, как и рыть под него, но никто не говорил о его приближённых. Пусть парни следят за ними и уже на них нарывают. Только очень осторожно. Набирай самых лучших. Если нас заметят, Росси приедет ко мне уже не с мирным разговором. И, кстати. Касательно наших заложников. Помести их в Люкс камеры. Теперь они главное доказательство, мы должны представить их в Совет живыми. Я знаю одного пупсика, который вряд ли будет долго ломаться, - мужчина взял что-то с подоконника и стал это катать туда-сюда? – Я то где? Не волнуйся, я постараюсь не попадать на фаершоу. Ну что я могу поделать со своей популярности, меня все так любят, что хотят пускать в мою честь салюты. Не знаю, до вечера точно не жди, хочу отдохнуть. Да, Лука со мной, куда денется? Ой, да не ревнуй, ты всё равно в моём сердце номер один, - посмеялся Генрих, вешая трубку и убирая её, после чего повернулся и внимательно посмотрел на мальчишку, - Вот об этом, - Мафиози провёл пальцем кругом у лица, - Никто не должен знать. Это моя главная слабость, которую только Франк видел. И на людях зови меня Господин Майерс или Сэр.
Лука скептично выгнул правую бровь, усмехнувшись.
- Я похож на того, кто любит поболтать с новыми знакомыми? - честно уточнил полукровка, сложив руки на груди. - Мне и не с кем. Я же везде следую за Вами, господин Майерс. - беглая лисья улыбка скользнула по губам и тут же пропала. - Если Штейн взбешен настолько, что из шкуры вон вылезает, чтобы успеть убить Вас до того, как закончится покровительство, значит, стоит ограничить пока вылеты или поездки из города. Если он не постеснялся заминировать театр, автобус или вагон поезда будет вообще раз плюнуть.
Мужчина убрал телефон и развернулся к Луке. Медленным шагом он подошёл вплотную и смотрел вниз в его желтые глаза.
- Лука, это бегство от смерти, - спокойно сказал он, без укор или злости, - Тебе нет нужды так беспокоиться. Если ты думаешь о себе – оставайся в особняке. А если обо мне – иди со мной. Ты думаешь я просто так говорил о проклятье? Ты не видел всего того дерьма, что происходит со мной, - он обернулся, начал снимать с полки книги и заглядывать в каждую, прежде чем нашёл то, что искал. Это была фотография. Он вернулся к мальчишке и протянул её, - Как видишь, здесь я уже после случившегося, - Генрих был весь в незаживших ранах, повязках и синяка, но ещё с целым левым глазом. Он стоял на крыше здания и курил, опираясь об ограждение, - Эта фотография была на теле киллера, которого послали убить меня. По слухам он никогда не промахивался. Когда я стоял и курил там же, я почувствовал это. Я посмотрел, где сверкал странный огонёк. Я точно знал, что будет и улыбнулся. Глушитель, лишь пуля просвистела, резанув по щеке. После этого я пошёл его искать, - Он снова достал телефон, порылся в нём, после чего повернул экраном к Луке. На фотографии был мёртвый мужчина в одежде уборщика, с неузнаваемым лицом из-за крови и переломов, - И я нашёл, - Телефон занял своё место, а Генрих снова посмотрел внимательно в его глаза, - Я никогда не буду бежать.
Лука вздохнул, дослушав всё, что хотел сказать Генрих, и вновь мысленно пожурив себя за слишком сильное беспокойство. Действительно, какой смысл трястись за человека, который сам решает всю свою судьбу? Если его приберет смерть, Генрих лишь порадуется. Если нет - развлечет себя новыми врагами. Ему, казалось, всё абсолютно побоку. А может, и не казалось.
- Я.. не хочу снова оказаться там. - тихо ответил полукровка, уже не глядя на мафиози и слегка съежившись от накативших на него воспоминаний. - Так что, хочу верить, что Вы действительно.. прокляты так, как говорите об этом.
Уголки губ дёрнулись у мужчины, и он положил ладонь на его плечо.
- Моё проклятье плохо распространяется на тех, кто рядом со мной. Тебя оно может погубить сильнее, чем меня. И даже если я буду прятаться, на нас могут напасть, а тебя забрать. Исход не измениться. Единственное, что ты можешь сделать – уйти месте со мной. Но, как написано в бумагах, ты очень многое переносишь и по примерным меркам, можешь прожить ещё пару человеческих жизней. Если я доживу до старости, я всё равно умру раньше тебя, - Мужчина чуть дёрнул плечами и убрал ладонь, - Что так, что эдак – всё сводится к одному. Стоит ли бегать, в надежде не оказаться в клетке, когда ты можешь насладиться жизнью. Завтра всё может измениться. На мир может упасть метеорит или кто-то решит побомбить нашу страну, или неудачно поставят опыты и мы будем долго и мучительно умирать от газа. Понимаешь, о чём я? Страх смерти мешает жизни. Она у нас и так дерьмовая. Стоит выхватывать из неё хоть что-то. Может быть, ты чудесным образом умрёшь раньше меня. И ради этого тебя стоит сажать в, пусть золотую, но клетку?
Хмыкнув, тваренок покивал и подошел к окну, наблюдая послеобеденную пустошь и тишину двориков.
- Меня сложно погубить. У меня своё, персональное проклятие. Может, если Ваше не заразное, то моё окажется таковым. Было бы чудесно. - он слабо улыбнулся, тут же хмурясь и отходя от окна. Ладони сомкнулись за локтях, и малыш обошел пыльный кабинет до противоположного угла столешницы, снова осмотрев убранство этих стен.
- Почему я? - Лука обернулся, посмотрев на Генриха. - С Вашими деньгами Вы могли позволить себе тварь из закрытых питомников. Которая точно будет чиста, здорова, может, с документами даже. Почему.. черный рынок?
Генрих снова усмехнулся, подходя к Луке со спины, нависая точно коршун.
- Снова ищешь в себе изъян? Ты ищешь причину тебя выкинуть, а не оставить, но говоришь, что не хочешь в клетку, - его руки медленно тянулись вперёд, но не касаясь мальчишки, - Закрой глаза, - тихо приказал Генрих, после чего поверхностно коснулся его груди и скользил по рубашке вверх. Он не спешил и перебирал пальцами, осязая свой путь, - Что ты чувствуешь?
Полукровка тихо сглотнул, заметив периферическим зрением это неторопливое приближение позади себя. Руки, приобнимающие плечи, невольно сжались сильнее, и Лука замер, опустив глаза в пол, чтобы лучше прислушиваться к происходящему.
- Я не ищу изъян. Просто.. сложно поверить в действительность. Что это.. происходит со мной взаправду. У Вас никогда такого не было? - он попытался перевести в шутку, но из-за того, что за спиной, прямо над макушкой возвышается мафиози, смех застрял ещё на подступе к горлу, из-за чего малыш лишь усмехнулся. Он послушно закрыл свои глаза, попытавшись абстрагировать от комнаты, в которой находится, и даже от запахов, а лишь включить осязание. Правда, из-за потери картинки от крупно вздрогнул, наконец отследив прикосновения - Генрих за оба месяца не трогал его так часто, да к тому же, за тело - сколько за последние сутки. Привыкнуть пока было тяжеловато.
- Я чувствую воду. - тихо выдал малыш. - Будто крупные струи бегут насквозь, но наоборот, от стоп к голове, через всё тело, и ускользают куда-то по волосам.
Руки ускользнули так же внезапно, как и появились, а Генрих склонился прямо над его ухом.
- Вот поэтому ты, а не кто-то другой, - прошептал он точно Змий, но отошёл и открыл дверь, обернувшись на него уже с серьёзным взглядом, - Как думаешь, что почувствует тварь, наученная всячески удовлетворять хозяина?
Мужчина вышел за дверь, так и не получив ответ, давая Луке самому подумать над этим. Он спустился с лестницы и ушёл в гостиную, включая музыку.
От такого проникновенного шепота тваренка слегка передернуло, и он повернул голову вслед за ускользающей головой Генриха, пытаясь осознать, что только что произошло.
- Хм. Питаете слабость к странным, значит. - единственный вывод, который смог для себя сформулировать малыш, и озвучил его, спускаясь вслед за хозяином. - Многое зависит от тварей. Некоторые могли бы ответить на это, что просто чувствуют Ваши руки. Или что ничего не чувствуют. Но они тоже хорошие бойцы и исполнительные ребята. - мальчишка притих, когда лестница закончилась. Пока мужчина выбирал и настраивал музыкальный центр, Лука продолжал изучать фоторамки, осмелился, чтобы брать кое-что в руки, рассматривая со всех сторон, и ставя предметы на места, следа.
- Выходной сегодня? - тихо произнес он, опустив на полку очередную статуэтку.
Мужчина рассмеялся, оставляя то, что начало играть и развалился на диване.
- Ты проницательный, но только не тогда, когда дело касается тебя. То, что ты видел, безумно отличается от того, что видел я. В высших кругах совершенно иные твари. Сейчас ты сказал не о сломанных тварях. Да, поникших, да, испытавших боль, та, может сломленных. Но не сломанных. А в наших кругах обитают именно такие. Хочешь посмотреть, кого хотели продать мне? Но только имей ввиду, увиденное тебе точно не понравиться, - Мужчина наблюдал за полукровкой, совсем не возражая того, что он делал. Всё это теперь было бесполезным храмом, таящим в себе его кошмары.
Вернувшись к дивану, Лука забрался на свободный его участок, не сводя немного изучающего взгляда с расслабленного мужчины.
- Я смогу выйти оттуда? - коротко хмыкнул он, но почти сразу же помрачнел, опустив взгляд. - Смотреть на сломанных, это представлять себя на их месте. Такая уж психика у меня. Поэтому, наверное, лучше не стоит, чтобы мой двойник случайно не разнес там всё к херам.
- Правильное решение, - спокойно сказал Генрих, теперь смотря на поджатые руки малыша, - На счёт выходного – да. Мне пока не хочется в особняк. Иногда я пропадаю. Франк бесится, но только это. Всё же, я глава. Могу позволить себе всё. В пределах своей клетки. Да, и… я больше не буду преступать твоё личное пространство. Тебе в принципе лучше держаться от меня как можно дальше, - снова телефон засветился в его руках, он что-то там разглядывал, листая страницы, - Ты знаешь что такое пицца или гамбургер?
Заметив напраявление взгляда, Лука запоздало припомнил, что так и сидит, как побитый пес, и расплел свою зажатую позу, облокотившись на подлокотник спиной и слегка подсобрав колени к телу.
- Это ведь противоречит раннему приказу. - не то чтобы приказ "ходи со мной" содержал в себе какие-то уточнения про расстояние, просто Лука не мог позволить себе вслух сказать о том, что даже такие небрежные прикосновения, как например потерпывание по голове, не триггерят, а напротив, успокаивают. Жалкая попытка сыграть на противоречиях, но других попросту не было.
- Нет. Что это?
Генрих предполагал, что он не знал. Вряд ли можно знать, когда ты на собачьих консервах. А в его особняке кормят только по высшему обряду. Мужчина редко ел такую кухню, потому что это было повседневностью его семьи. Можно сказать, больше никогда. Но он уже почувствовал, что может удержать свои приступы. Здесь всегда было легче, если не заходить за грань, а их он чуял. Тем более, с ним Лука. Это здорово переключало. Когда ему нужно было оказаться на мгновение не здесь, достаточно было просто посмотрел в золото глаз.
- Это еда нищих людей. Нищебродов, так сказать, - усмехнулся он, нащёлкивая что-то, а потом убрал телефон, - Скоро узнаешь. Я заказал нам еды.
Очередной прямой взгляд и волчий оскал, но без какой-либо злости в глазах.
- А то, что я делал с тобой вчера – не противоречит моему приказу? – взгляд оставался статичен. Он словно игрался с ним, как с невинной овечкой, ожидая появление эмоций. Он не рассчитывал на какие-то конкретные. Ему было любопытно, как и всегда, как то, что варится у него внутри, просачивается сквозь кожу наружу.
Лука недолго смог выдержать этот прямой взгляд, медленно краснея скулами и разрывая зрительный контакт.
- Я слышал похожие названия, ну и вскользь понял, что это связано с едой. Но никогда не пробовал. - попытался перевести тему полукровка, сложил руки на коленях и уставился на бегающие по дисплею музыкального центра цветные круги, снующие то по часовой стрелке, то наоборот. - Еда нищебродов.. зачем тогда Вам её есть? Она бывает вкусной? Обычно дешевая еда создана просто забивать желудок хоть чем-то перевариваемым.
Непередаваемые эмоции, которых он давно не видел. Наверное, ещё с девятнадцати лет, когда был юным и засматривался на девушек. Сейчас он меньше всего был похож на питомца. Скорее на ребёнка, который начал открывать уникальности своего подрастающего организма. Но что более интересно – он не сказал «нет». И даже не нахмурился. Он понял всё и без прямого ответа. После короткого изучения, Генрих освободил его от своего стального взгляда и прижался спиной к дивану, закидывая голову на край спинки.
- Если тебе интересно моё мнение – мне понравилось, - тихо выдохнул мужчина, прикрывая глаза, - Еда есть еда. Я окружён множеством людей. Да, мне по большому счёту наплевать на мнение окружающих. Я уже заработал определённый статус и заказывая такую пищу при них, можно разрушить всё. Ну, и просто любопытно, как ты это воспримешь. Ведь ты кроме консервов и роскошной ресторанной еды не знал ничего.

Лука шел практически по пятам за мужчиной, будто боясь наступить на участок пола, где он не ступал. Не потому что ждал подвохов, просто в тех комнатах, где он сам редко бывал, Лука ещё более остро чувствовал себя гостем - быть может, даже не вполне желанным. Он внимательно изучал картины на стенах и все предметы, параллельно слушая запись, поставленную мафиози.
- Очень красивая. - грустно улыбнулся он. - И Ваша жена. И её музыка.
Генрих нажал на стоп и вернул кассету на её место.
- Не за красоту я её полюбил. Но многие завидовали, что я «отхватил такую». Эти слова очень чётко показывают, какие у людей ценности. Но Хайли была красивой, потому что наслаждалась жизнью и была естественной.
Мужчина отвернулся и покинул её комнату, медленно закрывая её дверь и так же медленно открывая ту, что напротив. Комната тоже маленькая, но в неё уже пахло затхлостью. Похожий кабинет сейчас у Генриха, только в особняке он гораздо больше и пышнее. Здесь же, сдержанные тона, шкаф со знакомыми папками и книгами, но не разделяющиеся всякими статуэтками и украшениям; небольшой простой стол, обычный офисный стул, в углу большая ваза с уже завядшим цветком. На одной из стел длинная белая картина, с волнами и брызгами разных цветов.
- Здесь работал Генрих, - выдохнул мужчина, проходя до стола и смазывая с него пыль, - Половина дня здесь, половина в гостиной . Тоже мечтательный человек с желанием изменить мир. Хотел стать честным юристом и помогать людям. Хотел переписать законы во благо.
Давно не использованный ноутбук, скорее всего уже помер. Мафиози прошёл до книжного стола и открыл одну из книг, доставая засохший цветок между страницами. Он покрутил его в пальцах и убрал обратно.
- Этот цветок я нашёл на поле, когда мы счастливые шли куда глаза глядят. Мы не хотели обычной свадьба. Её платье пышное, но не дорогое. Поэтому было плевать, насколько оно испачкается. Друзья были только на венчание, пошли праздновать в ресторан, а мы там не появились. Мы бежали, словно освободились от чего-то и нам было так хорошо. Зашли в какое-то бистро, на нас все глядели, как на ненормальных, а мы только смеялись, не замечая никого. Сели под деревом прямо так, в костюмах. Ели и мечтали, - лицо Генриха искривилось и он накрыл ладонью лицо, начиная тяжело дышать.
Сюда Лука заходил чуть смелее, но несмотря на то, по-прежнему ступал почти что на цыпочках, и обнимал себя под ребра, чтобы случайно не забыться и не схватить в руки какую-нибудь штуку. Ему было интересно изучить здесь всё, попробовать включить ноутбук, реанимировать растение, умершее в горшке, но это была не его территория, и потому тварёнок лишь прохаживался вдоль стеллажей, принюхивался, читал названия с корешков книг и слушал. Когда Генрих странно замолчал, Лука повернулся и побледнел, заметив, что ему уже нехорошо. Но навязчивость сейчас была излишней. Полукровка не мог просто прекратить это, как не мог бы извлечь из чужой памяти эту глубокую боль утраты. Он мог лишь быть рядом. И потому, демон аккуратно приблизился на расстояние вытянутой руки, не глядя на мужчину, но держась подле, поближе, если ему нужна будет возможность ощутить его присутствие.
- Боишься подходить ближе? – чуть ли не прорычал мужчина.
Лука лишь тихо хмыкнул и встал вплотную. Генрих опустил ладонь и туманным взглядом посмотрел в глаза мальчишке. Его рука легла на тонкую шею, но не сжимала. Пальцы пульсировал, а рука подрагивала.
- Совсем ручной стал, - почти одними губами сказал мафиози, - Мне нравится слышать своё имя из твоих уст.
Лука смотрел в этот серый, ползучий туман в чужих глазах, не дергая ресницами и не шевелясь. Генрих следовал правилам игры, когда его Зверь гулял на свободе, и Лука собирался следовать правилам игры этого хищника. Дрожащие пальцы легли на шею, и полукровка немного призакрыл глаза, прерывисто выдыхая. Он улыбнулся еле заметно, вновь сконцентрировав свое внимание на лице, когда понял, что мужчина не станет сжимать.
- Мне нравится, как Вы смотрите.. - прошелестел в ответ тихий голос тварёнка, и наконец выцветшие кончики ресниц покачнулись, полностью скрывая янтарь больших глаз. - ..руками.
Тихий смешок и пальцы спокойнее укладываются на его шеи, но не собираясь сдавливать. Рука чуть изменила угол и подушечки пальцев очертили край челюсти.
- Какой ты проницательный, - Глаза Генриха были полузакрыты, но он уже не смотрел ни на Луку, ни сквозь него. Он был внутри себя, - Или меня так легко прочитать?
- Почти невозможно. - возразил Лука, пожмурившись от легкого касания чужих подушечек пальцев, гладких, плотных и неожиданно-нежных. Тварь немного наклонил голову ближе к этим прикосновениям, продолжая говорить на границе с шепотом. - Так смотрят слепцы, музыканты и сумасшедшие. Если вокруг обрушилась тьма, порой прикосновение может стать единственным, что поможет вынырнуть на поверхность. - Желтизна глаз вновь раскрылась, но демон был печален, он протянул руку ближе к чужому запястью, тронув еле ощутимо на границе с кистью. - Мы оба из племени сумасшедших.
- Я бы не назвал нас сумасшедшими, - ладонь переместилась выше, укладываясь по изгибу челюсти, - Бывают сумасшедшие, которые бегают голыми по улицам, валяются в дерьме, отрезают себе части тела, а убивают скорее внезапно, чем намерено. Мы – другое. Мы несём смерть вполне осознанно. То, что ты не помнишь этого, не значит, что ты сошёл с ума. Это было бы так, будь ты человеком. Но у тебя не раздвоение личности. Ты полукровка. Человек и зверь в одной шкуре. К тому же, то, что ты делал до приступа тогда в «переговорной» было весьма филигранно. Никакого страха в глаза, никакой ненависти или отвращения. Спокоен и холоден. Даже, пожалуй, лучше меня справляешься с этим делом. Скоро ты научишься ладить со зверем и сможешь доводить дело до конца, не давая себе впасть в омут.
Пальцы подцепили подбородок и подняли лицо к свету, сочащемуся из-за штор.
- Как можно было морить голодом такое существо. Ты хоть и не умирал, но был худым. Впалые щёки, слишком худые руки. Сейчас ты выглядишь… как живая картина, - мужчина вдруг посмеялся, отпуска его лицо, - Теперь то ещё больше стало понятным, почему Штейн устроил настолько безумную заварушку. Никто не видел таких, как ты. Все демоны страшно измучены и тут ты, лучишься и блестишь, как драгоценный камень. Только доказывает человеческую глупость и эгоизм. Всё сами ломают, а потом друг другу завидуют.
Мужчина пожал плечами и опёрся об угол стола.
Лука снова успел подумать, что разговаривает с хозяином просто ужасно, в плане манер и хоть малейшей субординации. Ну какое, к черту, "мы"? Нет никакого резона сравнивать себя и человека с таким уровнем власти. Но когда и в словах Генриха проскочило "мы", малыш снова чуть вздрогнул, внимательней посмотрев в лицо напротив себя. "Мы несём смерть". Прямо как настоящая команда. Лука и не мечтал оказаться в категории хоть каких-нибудь "мы". Он всегда был один. Даже если вокруг было полно людей.
- Вот как.. - Похвала вызвала чуть смущенную улыбку. Лука покорно приподнял голову, ведомую пальцами, выше. - Думаете, Штейн замешан и в театре?..
- Хрен его знает, на самом деле. Но такой мудак как он, мог прознать про мою связь с Комиссаром, - Генрих на мгновение сильно задумался и потом распахнул глаза, будто его осенило, - Блять, этож реально может быть он. Я пытался вспомнить, какая такая банда из новичков способна на такое нападение. Обычно они лишь бросаются угрозами и подкидывают говно на крыльцо. Потом думал, что их кто-то крышует, но никто из тех, кого я знаю, не занимал район моего приятеля, я обеспечил это. Вот почему комиссара не стали ловить в подворотне, когда он один. Шумиха в театре слишком сложное дело, чтобы убрать полицейского. Он был просто приманкой. Не думаю, что Штейн настолько всё продумал, раз послал к нам таких дебилов, скорее повезло, что комиссар позвал меня, - мафиози выудил телефон, поднялся и как-то машинально провёл по волосам Луке, чуть почухав, как хорошего пса, - Ты молодец.
Лука удивленно похлопал глазами, слушая и наблюдая за тем, как мечется мысль в голове мафиози, и когда тот поднялся, машинально встал следом за ним.
- Не за что. Может, стоит рассказать о нем Совету? Или Росси? Ведь такие нападения не могут сходить с рук..

В темноте закрывшихся глаз бушевали радужные пятна и вспышки. Полукровка не ощущал собственного тела, лишь абсолютное, бескрайнее спокойствие и негу. Внизу живота растекалось более мягкое тепло, обволакивающее, убаюкивающее. Рассредоточенный взгляд мальчика приоткрылся, когда кровать рядом скрипнула, и мужчина опустился справа на свободную половину. Не было сил ничего говорить, даже смотреть ему в глаза с немым вопросом не хотелось. Не сейчас. Вокруг стояла удивительно тихая ночь, всё застыло, как в сказке, даже время будто бы немного увязло, наблюдая за этими двумя. И эта странная химия, проскочившая между ними, как будто ещё витала в воздухе, неспешно оседая вокруг по постели.
Лука немного зябко поежился, когда окончательно отдышался, нащупал край покрывала, бегло утер с себя все, что поприсыхало, и свернулся калачиком в сторону мафиози. Горячая, еще слегка румяная скула уткнулась в плечо, пока мужчина лежал на спине, но в какой-то момент он развернулся, и Лука приник лицом к груди, не успевая смущаться и ставить себя на место из-за того, что сонен и пьян. И, наверное, очень счастлив. Не от самого факта того, что произошло, а из-за заботы, которой он ещё ни от кого другого не встречал. Лука не был глупым. Он прекрасно слышал, к чему обычно сразу готовят тварей. Чужое удовольствие - это всегда боль. Всегда, без исключений. Если тебя купили, сняли, арендовали - готовься к боли. Боль, это то, что люди умеют распространять лучше всего. И против этого зачастую бесполезны когти и клыки, люди обрасти девайсами и устройствами, чтобы обезопасить себя от любой угрозы, обездвижить или лишить сил. Твари всегда были в этой формуле где-то на уровне забавных игрушек. Даже как к питомцам не всегда относились. Наивностью Лука тоже не страдал. Но Генриха никто не просил нежничать. Никто не стоял над ним, намекая, как это делать. То, что он действовал так последовательно и аккуратно - его собственная инициатива. И это вконец обезоруживало и вгоняло в ступор.
"Питомец должен быть счастливым, здоровым, радовать глаз".
Лука уснул, не заметив этого, до последнего пребывая в своих мыслях. Чужое тепло успокаивало и забирало в мир грёз гораздо быстрее.
Мужчина долго лежал без сна. Да и когда уснул – спал дёргано. Как и всегда в этом месте. Но присутствие рядом живого существа успокаивало. Под утро он разглядывал лицо Луки. Он не ощущал взгляда, значит спал очень глубоко. Лёгким касанием Генрих провёл подушечками пальцев вдоль щеки, словно проверяя не мираж ли это. Он действительно был здесь. Думать о произошедшем не хотелось. Он знал, если будет думать об этом слишком долго – будет очередной приступ. Или хуже. Он отчаянно не хотел подпускать к себе никого. И тогда бы мог оттолкнуть его от себя. В оправдание в мозгу пульсировала мысль: «У него нет никого, кроме меня». Что бы это значило? В любом случае, все мысли он смахнул.
Он аккуратно поднялся и спустился. В комоде были домашние штаны. Купленные им когда-то на рынке. Сейчас такие места для него морально далеки. Может быть, ещё одна причина, почему он посещает элитные заведения. Там он никогда не был с семьёй.
Генрих прошёл на кухню, загляну в холодильник. Раз в месяц он привозил продукты, которые не портились. Каждый раз с мыслью «вдруг надо будет здесь остаться, тогда будет хоть какая-то еда». И каждый раз оставался. Мужчина включил газ, разогрел сковородку, разбил несколько яиц, немного молока, консервированные помидоры, горох и кукуруза. Закрыл крышку и включил слабый огонь. Из ящика с ножами достал револьвер. Он перекочевал сюда, потому как именно на кухне хотелось застрелить себя. Да и гостиная тут была напротив. Только два помещения, где он бывал, когда приезжал. И в обоих приставлял револьвер к виску. Сначала с заряженным пистолетом, но всякий раз не мог нажать на курок. Потом оставлял лишь одну пулю, не глядя крутил барабан и щёлкал три раза. Каждый раз без выстрела. И когда понял, что это всё бессмысленно и глупо, то оставлял барабан полностью пустым. Он закрыл глаза, прижал дуло и стал щёлкать. Взвод, курок, щелчок, перевернуть барабан и по новой.
Лука проснулся один в постели. Не в своей, и не в постели Генриха, хотя его запах был здесь. Полукровка раскрыл глаза, но не стал никуда срываться с места и пытаться выяснить, что случилось. Тело помнило, что случилось, лучше головы. Особенно сейчас, когда голова была немного тяжелой после неудачного решения выпить наравне с мафиози. Тварёнок снова медленно прикрыл глаза, уже не засыпая, но растворяясь в окружавших его ощущениях. Где-то в соседней комнате тихонько тикают часы. Внизу побрякивает посуда. С улицы кричат дети. Но здесь, в комнате, очень тихо и хорошо. Впрочем, не отсиживаться же в ней всё утро? Хотелось найти Генриха. Не с целью повыяснять отношения - а просто чтобы найти. Посмотреть, убедиться, что он в порядке. Ведь он обещал быть рядом всегда.
Лука надел на себя всё, в чём был накануне вечером, как мог собрал волосы всегда валяющейся резинкой в кармане, и спустился вниз, на шумы, исходящие от кухни. Он повернул за угол с лестничного прохода, и остановился на третьем щелчке курка, задумчиво глядя на то, что делает мужчина. В его руках лежал пистолет. А на плите щелкала почти что сготовленная яичница. Оценив обстановку внимательным взглядом, Лука молча развернулся немного вбок и прошел вглубь кухни, достал тарелки и чашки, тихой тенью подходя к мойке, чтобы ополоснуть каждую из посудин. И когда всё было подготовлено к завтраку, присел на край табуретки, сложив руки, а затем и голову на высокую спинку стула.
- Надеюсь, там две пули.
Генрих отложил револьвер, наблюдая за движениями полукровки. Теперь, словно, было разрешено смотреть. Он лишь мельком окидывал одежду, но только сейчас увидел, как хорошо она пошита. Прилегала, очерчивала его силуэты, но не слишком сильно, чтобы мешать движением. Как он выглядел там в тряпье, и как теперь.
- Увы, но ни одной, - усмехнулся мужчина, посмотрев в золотые глаза, - Щелчок курка это единственное, что я слышал, пока у меня не разорвался мозг. Так ощущалось. Взрыва выстрела я не слышал, только чувствовал. Я долго не мог нормально воспринимать щелчки и выстрелы. Поэтому играл в русскую рулетку. Клин клином, так сказать. И чем больше я щёлкаю, тем меньше обращаю внимания на этот звук. Он уже стал родным. Без него своей жизни не знаю, - Генрих поднялся со своего места, - Чай, кофе…. Виски? – последнее слово сказал с паузой и доброй ухмылкой.
- Оуууф. - Лука поморщился вместо тысячи слов, едва услышав одно название, - Я раньше не понимал, и сейчас до сих пор не понимаю, как Вы это пьёте. Сейчас - ОСОБЕННО не понимаю. - Он ощутил взгляд, спокойно встретил его своим, но не знал, что ещё сказать. Нейтральный трёп был как нельзя кстати, чтобы немного сгладить нервы после случившегося. Посмотрев прямо в глаза несколько секунд, малыш первым нарушил игру в гляделки, оглянувшись на кухонный стол.
- Чего-нибудь холодного.. если есть. Кроме виски.
Мужчина посмеялся и достал из холодильник бутылку воды со вкусом лимона, поставив перед Лукой, а потом встал перед плитой, варить себе кофе.
- Вчера ты пил, несмотря на вкус. Вот так оно и начинается. Сначала пьёшь, когда тебе особо горько, чтобы перекрыть горечь. Потом пьёшь от того, что призраки прошлого слишком сильно лезут в голову, а единственный способ не видеть их - напиться вусмерть. А потом этот вкус просто становится твоим лучшим другом, потому что именно с ним ты научился выживать, - пожал плечами мафиози, закончив варить кофе, вылил себе в кружку и им обоим положил по половине получившегося омлета, - В прошлой жизни я пил только вино и только на праздники. Не курил – это было не нужно. Теперь он, глядящий на меня из фотографий, всё равно что чужой человек, - тяжело выдохнув, мужчина расправил плечи, - Ладно, не буду начинать эту шарманку
- Вчера было вчера. - тихо вздохнул демон, открывая себе бутылку и попутно рассматривая кухню. С трудом верилось, что раньше Генрих жил точь в точь как примерный семьянин, с магнитами на холодильнике, фотографиями с поездок, с вязаными ковриками на подоконнике, с плетеными вазами на полках. Всё это как будто действительно досталось от другого человека. Человека из совершенно иной вселенной.
- Спасибо. - полукровка развернул к себе тарелку с едой, принимаясь за завтрак. Взгляд то и дело осторожно ощупывал мужчину, то, что могло остаться незамеченным: рука, держащая вилку, рисунки на открытой груди и плечах, которые никогда не устанешь разглядывать, ибо каждый раз взгляд выхватывает что-то новенькое. Наконец, тваренок опустил взгляд на омлет, примяв остатки вилкой и слегка полосуя зубчиками по ароматной глади. - У Вас очень красивый дом.
Генрих поднял взгляд и чуть наклонил голову, после чего оглядел пространство, будто бы только сейчас понял, где находится.
- Хайли хотела сюда переехать. Раньше мы жили в тесной квартирке и копили на что-то побольше. Не то, чтобы я хотел прямо сюда. В целом, мне было всё равно куда. Может быть, чуть больше хотел квартиру попросторней. Чисто из-за удобств. Все магазины рядом, метро, автобусы. Тут остановка в самом начале и автобусы ездят редко. Да и до ближайшего супермаркета всё же ехать надо. Но она хотела спокойное, умиротворённое место. Работать я мог и не покидая кабинета в доме, - Генрих медленно ел и понемногу отпивал кофе, - Тому здесь нравилось. Он записался в бойскауты и лазил везде, записывая, где какая трава растёт и каких бабочек увидел. Его дневник до сих пор в его спальне. Туда я больше никогда не заходил, после… - тяжелый вздох и он повёл плечом. Взгляд снова устремился на лицо малыша, - Я прежде не смотрел на детей. Когда купил даже не подумал, что могут начаться приступы от твоего лица. Вы не похожи, но… это уже такие триггеры, которым хватает малейшего сходства. Женщин я возненавидел. Потому что продолжаю любить Хайли, потому что её лицо мерещилось везде. И потому что похожие на неё девушки в светском обществе такие суки. Мне с трудом удавалось присутствовать на каких-то вечерах, где могут быть женщины. В первое время точно. Но я пришёл к тому, что просто игнорирую их. Смотрю сквозь, словно их не существуют. Пара дам были настырными. Стоило завернуть за угол, как они сами лезли. Тогда я сам подумал, как же ощущения у меня могут быть. Трогали сразу за самое интересное им место. Но ноль реакции. И при виде груди, и от всех прикосновений. И потом смеялись «импотент, поэтому у тебя и нет девушки!». Один раз я ответил «зато у меня есть пушка» и приставил шлюхе дуло к нижней челюсти. Она не могла больше сказать ни слова. Дрожала, хлопала своими бездушными глазищами и плакала. А стоило мне уйти, как она понеслась с истеричными воплями к своему Папочке.
Лука вздрогнул от последнего слова, делая глоток лимонной воды, и проследив за эмоциями на чужом лице. Казалось, что чем больше Генрих рассказывает, тем светлее становится его лицо, словно возможность куда-то выплеснуть накопленную, годами никому не высказанную боль принесла свои плоды. Малыш доел, но пока не вставал с места, гипнотизируя взглядом бутылку.
- Познакомите нас? - тихо спросил он, не поворачивая головы.
- С кем? – удивлённо переспросил мужчина, посмотрев на Луку.
- С Вашей семьей.
- С моей, - горько усмехнулся Генрих и допил кофе, - Пойдём.
Он встал первый, а за ним поднялся и Лука. Генрих пошёл наверх и завернул в первую комнату, открывая её. Когда они вошли, в нос ударил тонкий аромат, похожий на духи. Генрих прошёл к столику, где в вазе стояли искусственные, но будто живые цветы. А рядом бутылёк с палочками. Он выудил парочку и сунул туда свежие две. Комната была небольшой. Стеллаж с книгами, диванчик, несколько ретро-торшеров. Пол был очень мягким из-за ковролина, будто большой мягкой шкуры. А по всем стенам висели картины, почти не пропуская обоев. В одном же месте висели гитара и скрипка, и там же фотографии Генриха, Томаса и их всех вместе.
- Хайли была музыкантов. Часто играла на гитаре перед камином и красиво пела. Но большую часть своей жизни она занималась скрипкой. Выступала на сцене. Становилась популярней с каждым годом. Мечтала сравниться со знаменитыми скрипачами, сыграть самые сложные пьесы. Мужчина прошёл к книжной полке, достал небольшой проигрыватель для музыкальных кассет и вставил одну. Как только нажал на кнопку, из динамиком полилась музыка в исполнении только скрипки. А мафиози подошёл к фотографии, где была снята девушка на сцене в красивом белоснежном платье, с подобранными волосами, крашенные жемчугом и скрипкой. Было видно, что она наслаждается игрой, по её улыбке и закрытым глазам, - Эту пьесу она сама сочинила. Не большая, но входящая прямо в сердце. Немного печальная, но в основном мечтательная.

Похоже, предупреждения мало волновали мафиози. Рука нырнула в расстегнутый проем ширинки, игнорируя машинальные попытки тела как-то спрятать отличный индикатор состояния полукровки. Лука покусывал свои губы и пальцы от стыда и удовольствия. В обозримом прошлом с ним не были ласковы. А Генрих уже доказал, что неспособен на подлое насилие. У него были некоторые понятия о чести, даже о доброте, в каком-то смысле, побольше, чем у торгашей. Может, поэтому его тело так повелось на него. А может, он просто не помнит ещё чего-то, что вместо него сделал Зверь. Временами, словно вспышками, накатывает ужас, тело немеет, но мафиози оказывается ближе, его лицо само подставляется под ладонь, и Лука неверяще касается кончиками пальцев морщинки шрама, заглядывая в глаза нависшего мужчины, и паника отступает под его взглядом. Дыхание сбилось уже давно, но уже не от страха, малыш всё глубже и чаще дышит, и хотя его смущение никуда не делось, бросается чуть влажными глазами на лицо мафиози, вздрагивая бедрами и поскуливая от особо приятных действий.
Должен ли такой, как Генрих, делать нечто подобное со своим питомцем? И какой ему интерес доводить до этого? Может, слова о импотенции были пустой бравадой, а может, виной всему виски. Тысяча и одно "может" гаснет в ласковых, аккуратных движениях ладони снизу, тело тварёнка топится, поневоле расслабляясь. Свободная лапка сжимает за плечо, иголочки когтей покалывают кожу, но не похоже, чтобы мафиози это не нравилось. Полукровка запрокидывает голову на подушки, размыкая губы в гулком, протяжном стоне, когда зажимы его состояния окончательно отступают, позволяя вдохнуть свободнее. Губы мужчины прижимаются к беззащитному горлу, и бледное тело мелко дрожит под его ладонями, но нет ни малейших сил сопротивляться этому. Его ласка словно запустила под кожу яд, приятный, дурманящий токсин, мешающий передвигаться и разговаривать, и делающий всё тело сплошной чувствительной зоной.
- Ге..-нрих.. - взгляд слегка мечется по лицу перед собой. Слишком сладко. И как будто бы снова страшно. Теплая рука вышибает искорки под кожей, от которых становится слишком жарко. Лука сильнее закусывает костяшки, жмурясь, выгибаясь, рефлекторно чуть вскидывая бедра от постели, слишком влажные, чтобы об этом думать - сгоришь со стыда.
Это всё алкоголь. Этого не могло случиться по-другому.
Не позволяй.
Желтый взгляд закатывается под верхнее дрожащее веко, а на приоткрытые от жаркого частого дыхания губы возвращается жар чужих. Второй поцелуй полукровка подхватывает чуть смелее, слабо в него застонав. Пусть это происходит. Если бы Лука знал, что представлял собой Генрих на самом деле, чем занято его нутро, его душа - он бы разделся для него и в первый день встречи. Он бы так не испугался. А теперь, доверие и обходительность уже не могли заставить тварёнка сдать назад.
Мужчина ускоряет движения рукой, как только чувствует, что Лука уже начинает поднимать бёдра навстречу. Нос и губы плавно гладят край лица, нею и плечи. Он так же трогает его, как и делал это руками. Возможно, губы даже лучше чувствуют чужую кожу, нежели руки. Он впитывает в себя запах, становящийся ярке с каждой секундой. И никогда бы не мог подумать, что его имя не будет нервировать из чужих уст. Когда он стонет – голова пустеет и что-то жгучее течёт по венам, но не такое, как привычный ему яд. Змея будто танцует на его руке и желает спустить, чтобы обвить своим телом малыша. Ладошки то забираются на плечи, то спускают на череп оленя, так же внимательно смотрящий на изящество его гибкого тела. Подходит пик, Генрих его чувствовал. Он прижимается губами к пульсирующей яремной вене. Плоть в руке окаменела и пульсировала с той же скоростью. Полукровка изогнулся в спине и замер, с дрожью во всём теле. Семя брызнуло так, что испачкало верх живота. Лука дёргался в такт спазмам, которые выплёскивали ещё и ещё, выстраивая дорожку до самого лобка. Мужчина расслабленными пальцами спускался вниз, но крепче зажимал, поднимаясь рукой вверх. Мышцы отпустили тело, и демон обмяк на постели. Ещё несколько белёсых капель вышли на руку и потекли по пальцами мафиози.
Завтра это точно не захочется вспоминать. Но сегодня хотелось взять всё. Может быть, из-за болезненной истории жизни, которую он рассказал. Или того, что он впервые кого-то привёл в своё логово боли. Или сыграло чертовски сильное обаяние Луки. Генрих чувствовал, как маленькие пальчики проникают под кожу, хоть коготки лишь слегка её царапали. Что-то началось в тот момент после поцелуя. Было трудно сказать, но мужчина понимал, что если он и рискнул кого-то целовать, то сразу бы и остановился на этом. У него была огромная стена, выстроенная от абсолютно всех людей. Но в тот момент, когда Лука первый раз выдохнул ему в губы, что-то повело голову и это абсолютно не алкоголь. Демон не рушил его стену. Он медленно, но верно, протискивался через неё.
Мужчина лёг рядом, слушая шумное дыхание. Он поднял руку и потирал влажные пальцы между собой, разводя их и наблюдая за растягивающимися ниточками. Малыш малышом, но кончал он на удивление обильно. Возможно, алкоголь помог ему расслабиться или…
Генрих меньше всего хотел думать об этих «или». Касательно себя и его. На аукцион он повёл Луку забавы ради. Но когда увидел ажиотаж вокруг него, чертовски хотел выводить и бесить окружающих людей. Вот только когда он встал перед зеркалом, в этом чёрном платье, украшенный тонким изысканными ювелирными изделиями, он понял, что теперь сам едва может держать взгляд, чтобы не смотреть на него. Бывает такое, что ты смотришь на модель на билборде и засматриваешься ни на лицо, ни на тело, а на сам образ. Может быть, она была бы посредственной, если бы не чувствовала наслаждения быть собой. Завораживала поза, взгляд, утонченный одежда, простой макияж. Они были не просто моделями и рекламой, они по-своему становились произведением искусств. Так же и с Лукой. Даже если бы на нём ничего не было, он мог очаровывать без лишней пошлой мысли. В первые дни, когда он помылся и оделся в строгие костюмы, Генрих понял это изящество. Но он и не мог подумать, что это приведёт его в эту точку.
Может быть, кто-то мог загрустить, что они занимаются таким на постели, где когда-то спали с женой. Но всё это время именно из-за этого Генрих её избегал. Он спал на диване перед телевизором, если оставался здесь. Но кровать была самым болезненным местом в доме. Потому что именно в ней они были вместе чаще всего. Он засыпал, видя её. Просыпался, любуясь ей. Но сейчас на душе было удивительно спокойно. Он был в смятении, но спокоен. Он не был один. Он начинал привыкать к тому, что он всегда не один. Даже если это просто молчаливый спутник.

- Присаживайся, - тихо сказал Генрих, убираясь руку от ковра и поднимая стакан, - Я до сих пор считаю, что это злая шутка. Мой отец хотел убить меня. И он это сделал даже из могилы. Злобным призраком принёсся в дом, принеся с собою. Я умер. И перестал быть тем Генрихом. Я давно уже мёртв и именно поэтому мне смерть не страшна. Моё тело гниёт изнутри. Я слышу их крики. Каждый день. Я сколько бы я не убил людей, они не прекращаются.
Мужчина запил горечь жгучим алкоголем, прикрыл глаза и чуть запрокинул голову. Он снова тихо усмехнулся.
- Я стёр своё прошлое от других. Только семья Росси это знает. Я имею ввиду, несколько ближних к главе. Они уважают это право на тайны, лишь бы это не мешало делу. А все кто помнил или знал – давно мертвы, - уголок губ чуть поднялся и он открыл глаза, - Многие, что пытали меня, были в ужасе от наслаждения в моих глаза, от ожидания, когда я буду застрелен, зарезан, замучен. Этот ужас сковывал их и тогда я их убивал. После того, что было в этих стенах, никто не сможет сделать мне больно.
Получив разрешение, тварёнок садится на ковролин возле мафиози, практически плечом к плечу, и долго смотрит на пятно, слушая его. Каково это, жить дальше, будучи во власти боли и пепла горячо любимых людей? Лука не представлял, как можно пережить такое. Не представлял также, как он может продолжать двигаться, делая хоть что-то, так филигранно не показывая никому ни капли этой боли. Он бы точно так не смог. Он и не смог - учитывая проблемы с памятью и альтер-эго. Поломанный механизм, да и только.
- Вы всё ещё хотите умереть? - сиплым шепотом спрашивает он, подтягивая к своим ногам поближе уже почти допитую бутылку виски.
Мужчина повернул на него голову и взглянул на светлую макушку.
- Я всегда буду этого желать. Но, - задумчиво протянул он, снова делая глоток, - Я буду ждать, когда она придёт сама. Будет ли это шальная пуля, или враг, смотрящий в мои глаза. Неважно. Бежать к ней это глупость. Бежать от неё это слабость. Я балансирую на грани и жду, когда упаду в пропасть. Я выживал уже десятки раз, даже тогда, когда бы никто не выжил. Не знаю почему, но когда она смотрит издеваясь, я не сдаюсь. Я полз со сломанными ногами из подбитого здания, горящего адским огнём. И думал. Вот-вот она заберёт меня. Но она шла рядом. Огромные куски бетона падали рядом. Пожар лишь сжигал кожу то здесь, то там. А все бегали и кричали. Враги, свои. Многие умерли, а я выполз на траву, сел и смотрел, как горит здание, которое я пытался уничтожить по своим правилам. Лежал и курил. Оттуда вышло лишь пара человек. Они вызвали подмогу и меня увезли. Может быть, поэтому мой отец считал себя всемогущим. Может, его смерть так же обходила стороной. Думаю, это наше проклятье. Если решишь, что она далеко – она сразу же придёт на порог, злорадно усмехаясь, - стакан полностью опустел и Генрих отставил его, - Я трогал твои волосы, когда ты спал. Пару раз.
Тварёнок наблюдал за тем, как боль, подобно потоку воды, покидает Генриха, оседает в этом доме новыми слоями пыли, слегка тает под его ногами, как талая вода. Когтистые лапки скручивают крышку с бутылки, едва стакан приземляется рядом, и снова наполняют его.
Тихий смешок.
- Я же Ваш питомец. Вы вправе делать со мной, что хотите. - Новое доселе чувство скорби требовало какого-нибудь необдуманного решения. Оценив скудные капли виски на дне, звереныш чуть взболтал их по стенкам, отправив в свою пасть и криво сморщившись, но проглотив. Если алкоголь действительно так эффективен в переработке боли, как это показывал черный рынок и жизнь у мафиози, он точно не навредит. - Похоже на какую-то детскую игру.. где нужно говорить правду. - Пустая бутылка брякнула и слегка прокатилась по полу, выпущенная из когтистой ладони. - .. моя очередь. Я наблюдал за Вами, когда делал вид, что спал. Тогда, в кресле.
Теперь мужчина издал смешок, покачивая содержимое в стакане.
- Тебе понравилось, что ты видел? – прямо спросил мужчина, хотя полагал, что честного ответа не последует.
Лука не признавался в этом даже самому себе. Отказывался об этом думать. Отмахивался от учащений пульса, от замираний сердца, от всех этих приступов в животе, которые какой-то маньяк обозвал "бабочками". Нет, это никакие не бабочки. Это нечто гораздо более прожорливое. Лука думал, что ненавидит всех, до того, как с него сняли оковы и посчитались с его отказом. До того, как подарили кров и дали надежду. До того, как впервые назвали чем-то ценным и важным.
- Да. - Лука попытался звучать обыденно, спокойно улыбнувшись. - Я прежде не видел татуировок так близко. Они - как карта. Карта, повествующая свою историю. Очень красиво и загадочно. Тяжело было не пялиться. Простите. А Вам понравилось?
- Если бы я не хотел, чтобы на меня пялились, я б не раздевался, - с усталой улыбкой сказал он, - Эти татуировки имеют разное значение. Смерть, готовность к ударам со спины, невозможность дышать от боли, яд, который впрыскивается в мою кровь каждый раз, когда я причиняю другим боль. И тот день, когда я потерял глаз. Врачи говорили, что нужно зашить, что нужно прооперировать. Но я отказался. Я хотел сохранить этот глаз. Так, каждый, кого я буду убивать, будет видеть смерть в этом глазу, - виски было полностью допито, и бокалы и бутылка не были нужны больше, - Да. Руки это единственное место, которым я всё ещё чувствую не только боль. Моё тело словно покрылось сталью. Я ощущаю прикосновение, но будто через толщину, как через тёплые куртки или даже бронежилет. Думаю, со стороны я похож на тебя, когда иду, не замечая, что мои ткани порваны, мои кости сломаны. Иду к своей цели и разгрызаю её, как Фернир, - взгляд опустился на лицо и Генрих чуть склонил голову, - Твои волосы мягкие и похожи на шёлк. Несравнимые ни с чем. Даже самые ухоженные так не ощущаются. Хотя, не то, чтобы я много волос перетрогал, - уголок губ снова дёрнулся, но больше в улыбке, - Если мы сейчас такие откровенные, то… в последний раз, когда ты обращался во сне, ты не просто лёг со мной. Сначала ты лёг на меня, а потом стал вылизывать шею.
Лука прикрыл глаза, слушая, растворяясь в голосе, звучащим как будто бы отовсюду. Как давно с ним никто вот так не общался - когда слова сами льются вдогонку словам другого, и это становится огромной отдушиной для обоих. Он тихо засмеялся от разговора про волосы, но подавился смешком, едва речь зашла дальше. Золото глаз скептически прищурилось, а Лука все еще бил себе кулаком по груди, пытаясь откашлиться.
- Я.. что сделал? - сипло пробормотал он, вмиг отворачивая алое от дикого смущения лицо и пытаясь встать на ноги. - Здесь.. здесь есть ещё виски?
Врать Генриху смысла нет. Но и правдой это быть едва ли может. Лука знал, что там, где Акула - смерть. Он умеет лишь убивать, и вести его непроходимыми тропами, позволяя скрыться от практически любой погони. Он быстр, он чуток, но всё это - лишь ради убийства. И ради поиска. Загадочного "отца", о котором упоминал мафиози. Луке нравилась эта теория о том, что он раньше жил с кем-то родным у хорошего человека. Это был бы довольно хороший вариант. Но какая-то внутренняя чуйка подсказывала, что это далеко от истины. Мог ли Зверь приходить к Генриху? Запросто, учитывая, сколько раз они уже взаимодействовали делом. Но чтобы такое? Малыш метался по кухне, пока не услышал окрик "полка над раковиной", и не сунулся туда. Запас виски - в руках, и нужно возвращаться. Лука кое-как перевел дух, вернувшись и сев обратно на ковёр. Его лицо было задумчивым и всё ещё немного красным. Крышка щелкнула, заново наполнился стакан. Лука сделал небольшой глоток прямо из горла.
- Зверь очень часто заставляет меня искать. Не знаю, что конкретно.. дом. Другое существо.. Что-то. Шон рассказывал, как я мог часами выть в некоторые ночи, мешая спать всем в округе. Но любые попытки изучить это заканчивались травмами. Он никогда не-.. - Лука осекся, задумавшись о чем-то своем. - Он.. защищал меня от всех. От всех, кто мог приблизиться к клетке. Так было всегда.
- Не защищал, - проговорил Генрих фразу, которую хотел произнести Лука, - Он хотел продать тебя подороже, даже если бы тебя разобрали на органы или насиловали сутками, как портовую шлюху. Акула заперт в твоём теле. Мне бы тоже было бы грустно, что я внутри и не могу выйти. Лишь наблюдать и слушать. А ещё, я был бы зол, что имея такую силу, ты не защитил себя и не вытащил из той дыры. Ты просто смирился с положением дел. Какому существу это понравится? Но я не думаю, что он по-настоящему злой. Он просто хочет спасти вас обоих, - пожал плечами мужчина, и усмешка возникла на губа, - Ты сейчас наклюкаться хочешь?
- Возможно. - звереныш прижался губами к закрытой крышке, тяжело вздохнув и глядя перед собой. - Возможно, всё это и было. Черти хорошо регенерируют. Даже следа не остаётся. - процитировал Лука строчку из документа по нему, слегка истерично рассмеявшись. - А у меня осталось не так много секретов, чтобы с Вами поделиться. Ладно, парочка ещё есть. Но Вы сочтете меня странным. Мне-е-е очень нравится Ваш запах. Видимо, не только "мне", раз он вылизывал Вам шею. - новый смешок, и отпитый глоток виски.
- Похоже, кто-то уже наклюкался, давай сюда бутылку, - мужчина без особого труда отнял виски и поднялся, утягивая за собой мальчишку. Тот сразу пошатнулся и уткнулся лицом в его грудь. Он звонко рассмеялся, он тут же отвернул лицо, - Пойдём спать.
- Пой..дем? - Странное чувство, но в чем-то даже приятное. Тварёнок воспринимал окружающее пока что более-менее трезвым рассудком, но вот телу своему был уже не то чтобы хозяин, голова начала кружиться, а ноги стали непослушными. - А мы.. останемся в этом доме?
- Да, - посмеялся мужчина, уже уволакивая полукровку к лестнице и помогая ему переступать на ступеньках, - Куда мы такие поедем?
- Точноо, - протяну малыш, внимательно следя за своими ногами, но это точно не помогало.
Они кое-как дошли до спальни, хотя Генрих явно более твёрдо ступал, потому как привык сражаться не только с демонами. Когда мужчина уже укладывал его на постель, тот практически упал и уставился в потолок.
- Так крутиться, - зачаровано выдохнул ребёнок.
- Да, как на карусели, - улыбнулся мафиози, стягивая свою одежду и глянув на то, что малыш лежит и даже не думает снять хотя бы кофту, - Даа, после шампанского сразу на виски переходить не стоило.
Генрих наклонился и стал стягивать его кофту, но прошёлся ладонью по его животу. Он и раньше раздевал его, но в этот раз Лука дёрнулся, чуть прогнувшись, скульнул и зажмурился. Но тут же он распахнул глаза и залился краской, а мужчина застыл, уставившись на него. Его обычно ничего так не задевало, в каком бы он состоянии ни был. Но что-то сейчас содрогнуло всё его тело. Он выдохнул, уже не в силах отвести взгляда от Луки. Оно больше не напоминало Томаса. И призраки прошлого покинули его, хотя бы на время. Может, из-за того что он высказался или из-за выпитого виски. Но Генрих уже переставал отдавать отчёт в своих действиях. Его рука повернулась ладонью и легла на живот Луки. Он медленно поплыл вверх, немного перебирая сухими пальцами, будто перешагивал через рёбра. Мужчина задрал его кофту до самых ключиц, добираясь пальцами до ямки шеи. Свободный локоть опустился на постель и он нависал в нескольких сантиметрах от лица мальчишки.
Падение в пропасть.
Он закрыл глаза и опустился поцелуем на его губы. Не углубляя, просто чувствуя. Его гладкую кожу руками, его запах и тёплые мягкие губы.
Подъём дался тяжело, но Лука старался переступать ногами, как мог. Алкоголь оказался слишком сложным "лекарством" для его организма. Он наблюдал разных пьяниц в стенах рынка: таких, кто выпадал от малейшего глотка, буйных, сонных, излишне веселых - но на себе ощущал совсем необычно и непохоже на их проявления. Да,легкая веселость все же была, но она почти без следа растворялась просто по факту нахождения в доме, где Генрих жил со своей семьей. Убитой, зверски замученной. Было нечто среднее между сонливостью и желанием что-то поделать, но в то же время, тело слушалось всё хуже и хуже. Приземлившись на постель, Лука словно утонул в облаке, мгновенно смыкая ресницы и немного шумно дыша от долгого подъема на этаж. Он был бы и не прочь уснуть прямо так, в конце концов, это плёвое дело. Разум кружил его, рисуя в темноте закрытых век фейерверки, как вдруг они вспыхнули ярче, а глаза раскрылись сами по себе, синхронно с рефлексом тела, от прикосновения к животу. Лука не сразу сообразил, что заскулил, совсем не так, как от боли - это был почти что стон. Но он увидел взгляд мужчины над собой, и быстро прижал тыльную сторону ладони к своим губам, будто это могло откатить звук. Новая оглушительная волна смятения накрыла с головой. Тварёнок не мог пошевелиться, залитый румянцем по самые уши. Он лежал ни жив ни мертв, и не мог отвести глаз от такого же застывшего мужчины, а когда ладонь, лежащая на животе снова пришла в движение, полукровка не выдержал и прогнулся сильнее, слабо содрогаясь и впиваясь лапкой в подушку под собой.
Нет. Он не хотел этого. Он не собирался позволять даже прикасаться к себе. Но чужие губы уже выдыхают легкие пары виски, прижимаясь к другим, дрожащим и бледным.
..а-а-х...
Сердце разрывается от количества ударов в минуту, кажется, еще чуть-чуть, и оно просто выбежит наружу. Когтистая лапка сжимает за чужое плечо. Нет. Нельзя. Нет.
...аааах...
Ещё один тихий скулеж раздается уже в поцелуй, чуть более протяжный. Но отнюдь не жалобный. Демон приоткрывает совершенно мутные желтые глаза, заглядывая в серость глаз напротив. В них так много всего. Так много. И, может, именно поэтому в руках, упертых в широкие плечи, совсем нет силы оттолкнуть. Пальчики полукровки скребут коже, и он робко отвечает на касание, проваливаясь в пропасть вслед за мафиози.
Мужчина всё же отстраняется, задирая кофту и стягивая её совсем, откладывая в сторону. Его взгляд спускается на тело, что будто светиться в слабом свету из коридора. Он снова касается его груди, прощупывает каждый миллиметр, не отрывая взгляда, с неподдельным интересом и наслаждением от того, что чувствует рукой. Теплая кожа, эластичная и без единого изъяна. Вот почему их любят брать именно для секса. Хотя в мыслях было совсем это. Малыш дёргался, вжимался, напрягался, зажимая себе рот и жмуря глаза. Ладонь всё ниже и ниже, спускаясь уже на живот. Обходит впадину пупка и упирается в брюки. Когда пальцы немного поддели кромку брюк, взгляд серого глаза снова поднялся на лицо Луки, считывая его эмоции. Он готов был остановиться, даже если он увидит отказ даже просто в лице.
Как будто и без того токсичные для тела полукровки пары алкоголя лишь усилились - Генрих оторвался от его губ, а мальчишка всё ещё "уплывал" взглядом в потолок, машинально вскинув лапки вверх, когда складки кофты надавили по телу. Кожи касается легкая прохлада, но широкие теплые ладони снова накрывают поверхность живота, и этот чертов третий раз из уст снова не удержать тихий скулящий выдох. Организм стал жуть каким восприимчивым даже к таким, казалось бы, непримечательным касаниям. Раздираемый противоречиями, малыш сжимался и трепетал под руками, бросаясь пьяными взглядами, в которых уже не разобрать эмоции на какой-то конкретный спектр. Когда ладонь мужчины съехала на кромку штанов, Лука содрогнулся во всём теле, зажмурился и немного плотнее свёл ноги, но так и не оттолкнул. Он даже попытался отвернуться, но сам же и вернул алую как помидор моську в изначальное положение, кое-как совладав со скачущим дыханием, и вдруг протянув лапу до груди мужчины. Чуть острые кончики пальцев уткнулись в место над сердцем, а мягкая ладошка укрыла впадинку, где крепятся ребра. Малыш чуть согнул пальцы, несильно царапая, не сводя слегка пульсирующих глаз с мужчины.
Нет. Оттолкнуть. Бежать. Бежать. Бежать.
Пальцы вздрагивают, потянувшись выше, сопротивляясь внутреннему голосу, и неуверенно застывают перед лицом.
- Ген...рих.. - дрожащий шепот слабо улыбается покусанными губами, когда демон смотрит в глаза, сгорая от стыда. Он косится вниз, на руку, поддевающую пуговицу на штанах. - Ммм-м.. мокро.. я..
Большего и не нужно. Он точно знал, каков ответ. Но сам не знал, что чувствует внутри и зачем он продолжает. После Хайли он лишь мучил, а если кого-то и трахал, то только оружием, чтобы разорвать все внутренности. Это первый раз за тринадцать лет, когда он трогает кого-то так. Первый поцелуй. И первый раз, когда сердце всё же сходит со своего вечно спокойного ритма, хоть и немного. Зачем он привёз его сюда. Зачем он рассказал это всё. Зачем он сейчас делает это. Нельзя. Ни в коем случае нельзя никого впускать в сердце и держать рядом. Его спутник – смерть. Она никого не пожалеет.
Но рука уже отстегивает кнопки, спускает собачку и пробирается дальше. Лука говорил и всем своим видом показывал неприязнь к сексу, но сейчас… был возбуждён? Пальцы скользнули на бельё. Там было горячо и мокро, и ему в руку упирался тугой орган. Возможно, это алкоголь. Генрих уговаривал себя, что это алкоголь. Но он сказал, что ему нравится его запах. И Акуле он, по всей видимости, нравится.
Брюки спускаются вниз. Какое же юное тело. Словно не тронутое ни временем, ни травмами. Но это лишь снаружи, из-за его великолепной регенерации. Внутри он тоже искалечен.
Мужчина поднимает лицо и прижимает к своей щеке ладонь, возвращая взгляд в золотые глаза. У Генриха дыхание стало тяжёлым, а взгляд словно задумчивым. Но это привычка прятать всё под маской. Его голос. Имя, слетевшее с его уст. Оно содрогает, пролетает по хребту и взрывается иголочками под кожей. Мужчина опускается на локоть рядом с головой Луки. Эта же рука зарывается в его белоснежные волосы. Он не даёт ему смотреть вниз. Хотя мальчишка всё равно смущается и очень сильно. Он обнажён и рука не покидает его тела. Живот, бедра. Ладонь кружит вокруг, давая к себе привыкнуть, помогая немного расслабиться. И медленно пальцы, точно змеи, пробираются на самое чувствительное место, поднимаются по длине и мягко обнимают. Он давно уже не знал, что такое мастурбация. Он говорил честно про импотенцию. И это явно последствие той травмы – обычное дело. И было необычно ощущать такую горячую плоть в ладони. Но не было противно, ни капли. На самое противное Генрих уже насмотрелся. Плавные движения разгоняют кровь, пальцы легко затрагивают чувствительную верхушку. Лицо совсем близко и смотрит не отрываясь.
«Питомец»
Он не думал о нём в этом ключе. Никогда бы он не опустился до того, чтобы насиловать. Да это и не было нужно. А сейчас… это наслаждение прикосновениями к такому идеальному существу. Словно трогаешь какое-то божество и оно своим голосом забирает тебя в облака, где есть тепло и не слышно этих кричащих голосов.